Андрей Бондаренко - Аляска золотая
Долго? Что значит сей глупый термин, мои господа и дамы? Молчите? И, совершено правильно делаете!
«Долго» и «коротко». «Сильно» и «слабо». «Чуть-чуть» и «навсегда». «Абсолютно спокойно» и «до полного безумия». «Холоднее арктических льдов» и «горячее лавы, извергающейся из вулкана»…..
Всё в этом скучном и предсказуемом мире – относительно….
Относительно – относительно – чего?
Относительно – восприятия – того или иного события…
Мы с вами, мужественные друзья мои и милые подруги, просто – одно и тоже – зачастую воспринимаем очень уж по-разному. Кардинально – по-разному. Глобально и противоположно – по-разному…
Ладно, проехали…
Санька смотрела ему в глаза пристально и неотрывно, а он – также пристально и неотрывно – смотрел в её глаза: в такие любимые, обожаемые, небесно-васильковые, бездонные и огромные…
Она, как и всегда, не выдержала первой: недовольно отвела взгляд в сторону и, уставившись в светло-бежевый парусиновый бок палатки, проговорила – насквозь обиженно:
– Егор Петрович Леонов? Ну, надо же…. А так, по-простому, сколько уже лет на «Сашу» исправно откликался! Ну – надо же…. Хотя, если честно, я уже давно чего-то такого и ожидала. Слова иногда странные и чудные проскальзывали у тебя, милый, знания хитрые, вызывающие удивление…
– Сань, да ладно тебе! Чего уж там, – неуверенно и смущённо заканючил Егор. – Какая, собственно, разница…
– Какая разница, говоришь?! Я ему – всю себя…. Любила его, детей от него нарожала…. А он…. Что, трудно было давно уже сказать правду? Сомневался во мне, мерзавец? Я же только тебя люблю! И дела мне никакого нет до этих всех – Координаторов, двадцать первых веках и прочих странных дел…. У тебя там – в дальних годах – много было женщин? Много? Отвечай, ирод!!! Немедленно отвечай….
Минут через шесть-семь, терпеливо подождав, пока жена полностью выговорится, Егор попросил – очень серьёзно, и даже с лёгкими («Ну, с очень лёгкими!», – ехидно прокомментировал внутренний голос) строгими нотками в голосе:
– Саня, развяжи меня, пожалуйста! Надо же подумать и о текущих делах…. Скоро проснутся все остальные. Придётся им как-то объяснять, почему тебе пришлось застрелить японку. Кстати, а ты – почему не уснула?
– Потому и не уснула, что сердечко мне подсказало, мол, серьёзная опасность подкрадывается – змеёй подколодной, – коротко и ёмко пояснила Санька, освобождая его от пут. – Этот ароматный сливовый напиток я только пригубила, а остальное потом незаметно выплеснула на землю, под ближайший кустик. Смотрю, все постепенно начали засыпать. Тогда-то я и догадалась, что мерзкая японка коварно подмешала в своё национальное пойло какого-то сонного зелья – с замедленным действием. Тогда я решила претвориться спящей, чтобы не выделяться на общем фоне…. Легла прямо на землю рядом с детской палаткой, в меру громко засопела, глаза ладошкой прикрыла, а сама – сквозь чуть растопыренные пальцы – внимательно наблюдала за происходящим.
– Дальше всё понятно! – невесело хмыкнул Егор, вставая на ноги и разминая затёкшую поясницу. – Японка пошла к нашей палатке, а ты – следом за ней. Подкралась осторожно, стала подслушивать…
– Очень надо мне – подкрадываться и подслушивать! – всерьёз обидевшись, надменно надулась Сашенция. – Пусть подлые дворовые девки подслушивают! А я, всё же, Светлейшая княгиня! Поэтому спокойно, не таясь, подошла к палатке и стала слушать…. Только вот, уважаемый Егор Петрович, вы меня перебили. Ну, конечно же, вы же у нас из далёкого двадцать первого века, где мастерят такие хитрые штуковины! – продемонстрировала кварцевые электронные часы, рачительно снятые с руки застреленной японки. – А напрасно – перебили! Невежливо это…
Пришлось потратить ещё несколько драгоценных минут на неуклюжие, но искренние извинения, которые постепенно переросли в жаркие и затяжные поцелуи.
– Остановитесь, сэр командор, остановитесь! – взволнованно дыша, неохотно отстранилась Санька, сильно упёршись острыми кулачками ему в грудь. – А то ведь так можно ненароком и позабыть обо всём на свете…. Тут, кстати, и места-то толком нет – для серьёзных дел. Вон, всё залито кровушкой японской! Я очень хорошо прицелилась: дуплетом – прямо в лоб – прилетело нашей Наоми-сан…
Зрелище было, откровенно говоря, неаппетитным. Егор взял жену за руку и вывел на свежий воздух. Вокруг безраздельно властвовала чёрная южноамериканская ночь, на прежнем месте тихонько догорал костёр.
– Ладно, тогда поступим так! – решил Егор. – Сейчас мы с тобой тело Наоми перенесём к костру, положим вот здесь. А в правую руку ей вложим твой саксонский пистолет. Мол, застрелилась. Почему – застрелилась? Это, дорогая моя, не наша с тобой забота, пусть другие головы ломают и спорят – до полной потери пульса. Потом мы тщательно уберём все следы настоящего происшествия, вытрем кровь в палатке и спать ляжем. В том смысле, что лучше по-настоящему не спать, чтобы из палатки выбраться одними из первых, сразу же после обнаружения трупа…. Понимаешь, о чём я толкую?
– Не маленькая, чай! – смущённо зарделась Санька. – Саша, дорогой…. Или – Егор? Как называть-то теперь тебя, обожаемый супруг?
– Называй по-старому – Сашей, так оно привычней. Да и о конспирации надо помнить: совершенно ни к чему всем остальным знать об этих хитрых играх со Временем…. Кстати, ещё о конспирации. Положи-ка, милая моя, эти приметные часики на плоский камень, а я сверху – другим приложу. Давай, давай, не жадничай! Надо так, ничего не попишешь…
– Жалко очень! Такие красивые были, с меняющимися циферками! – печально вздохнула жена и тут же вновь оживилась: – Ой, Саша, а ты мне расскажешь – об этом двадцать первом веке? Как там да что. Интересно же, право…
– Расскажу, конечно же, только потом, когда дальше поплывём. А сегодня у нас и других важных дел хватает, даже с немаленьким избытком…. А что это ты, Светлейшая княгиня, улыбаешься так довольно и загадочно?
– Теперь-то я точно знаю, что ты меня любишь! – торжественно объявила Санька. – Ведь не захотел возвращаться – от меня – в это Будущее! Аль-кашара отправил в острог, я же помню…. Вот они на этот раз даже решили тебя насильно вернуть! Дурачки наивные! Саша, быстро поцелуй меня…
Уже после рассвета снаружи раздался испуганный женский вскрик.
– Это Гертруда Лаудруп обнаружила мёртвое тело! – предположила Санька, неохотно отрываясь от губ Егора. – Всё, милый, иди, успокаивай адмиральскую супругу. А я побежала в детскую палатку: задержу там ребятишек, пока вы труп не оттащите куда-нибудь подальше. Не стоит травмировать хрупкие детские души….
Детей – в сопровождении русских солдат и седовласого Тибальта – по-тихому, без излишней суеты, отправили обратно, к берегу Тихого океана.
Японку похоронили в очень красивом месте – с отличным видом на высокие чилийские горы и таинственные, вечно скрытые в лёгкой голубоватой туманной дымке льяносы. Над могилой насыпали аккуратный холмик из разноцветной речной гальки, дружно повздыхали, Сашенция, расчувствовавшись, даже обронила парочку слезинок.
– Это она от несчастной любви так поступила! – объявил сентиментальный Ерик Шлиппенбах. – Не смогла пережить смерти своего жениха, полковника Солева…
Ещё через сутки эскадра тронулась дальше, держа курс на север, предварительно отойдя от южноамериканского берега на сорок-пятьдесят миль.
– Ну их, подлые цунами! – перед отплытием объяснил это решение адмирал Лаудруп. – Будем – на всякий случай – держаться подальше от мелководий…
Утром Егор проснулся от странной и подозрительной тишины: куда-то пропали уже привычные звуки ударов океанских волн о борта фрегата, хотя, судя по сильной боковой качке, волны никуда не подевались. Он осторожно, стараясь не разбудить безмятежно спящую Саньку, торопливо оделся и выбрался на палубу.
Вокруг всё было безысходно серым: небо, море, палуба, паруса, еле видимые сквозь густой туман, безграничным кругом висящий над Тихим океаном. А вместе с туманом вокруг царила странная и вязкая тишина…
Ветер был благоприятным для успешного плавания: в меру сильным, но очень ровным, без малейших намёков на неожиданные порывы. Паруса, выгнувшись крутыми дугами, сыто и довольно гудели, по сторонам чётко просматривались силуэты двух других судов эскадры. Ближе к «Александру» находилась «Кристина», несшая гораздо меньше парусов.
«Понятное дело, осторожный Фруде Шлиппенбах не рискует – в такую неверную погоду – далеко отрываться от остальных», – одобрил действия шкипера бригантины понятливый внутренний голос. – «Это сейчас туман висит в двадцати-тридцати метрах от водной поверхности, но он же может и опуститься – в любой, как правило, самый неподходящий момент…».
Лицо капитана Емельяна Тихого, застывшего на капитанском помосте возле штурвала, выражало сильнейшую озабоченность.
