Сергей Бузинин - «Отпуска нет на войне». Большая Игра «попаданца»
И я запел. Старую песню Визбора про двух раненых солдат. Первый раз я ее исполнил после того, как меня и Колю под Кимберли ранили. И сейчас слова выводил, а сам про Корено вспоминал. Пел по-русски, но мне кажется, она все поняла. А потом я случайно повернул голову и увидел, что в дверях дома напротив, уткнувшись лбом в притолоку, стоит Кочетков. И лицо у него было такое… человеческое, в общем. Лицо человека, знающего цену жизни и смерти, привыкшего платить по жутким ставкам и очень от всего этого уставшего. И в первый раз за все время, что мы знакомы, я его не боялся, скорее, жалел. Когда я доиграл, он ушел в дом, и до вечера я его не видел. Уже уезжая с подворья, он остановил коня возле меня и спросил про стихи, точнее, кто и где меня научил так писать. Я начал лепетать что-то несвязное, а генштабист вежливо, но твердо оборвав меня на полуслове, вполне искренне посетовал, что у него сейчас нет времени на сию, без сомнения, интереснейшую беседу. Но в будущем он мне гарантирует, что время для разговора он найдет непременно. И уехал. Я поначалу этого обещания испугался, а потом подумал, что сколь веревочка ни вейся, а совьешься ты в петлю. И что не каждая петля становится удавкой, из некоторых, вон, галстуки получаются, а из некоторых – спасательные канаты. И может так статься, что для меня Кочетков как раз таким канатом и окажется. Хотя может и удавкой. Ну и бог с ним, потом разберемся, а сейчас не время, потому как послезавтра мы выдвигаемся под Мафекинг.
Кстати! А Рочестер, по всему видать, важной птицей оказался, потому как англичане его одного без лишних вопросов на десяток пленных обменяли. Барт вместе с Ван Хольстагом на тот обмен ездил и освобожденных собратьев на нашу базу привел. Правда, по пути они друзьями-родственниками обросли, и теперь их не десять, а добрых полсотни. И все рвутся служить под командой Всеслава Романовича… Ню-ню. Жалко мне их. Капитан, может, эту ватажку под свое крыло и возьмет, но с любовью к демократии и анархизму им придется расстаться, потому как Арсенин такие вот «измы» ой как не любит. Так что если хотят быть с нами, то пусть с иллюзиями загодя расстанутся. Я понимаю – это трудно, но я же расстаюсь. Хоть это уже и не привычные мне простые движения. Мне почему-то кажется, что время простых движений кончилось, вот только что будет дальше – не знаю и загадывать не хочу. Дальше будет Мафекинг. А там – посмотрим.
Часть третья
Глава первая
20 февраля 1900 года. Нижнее течение реки Ломами (левый приток Конго)
Небольшая прозрачная заводь, словно не желая впускать в себя мутно-желтую массу, проносящуюся мимо, надежно отгородилась от основного русла реки камышами и теперь красовалась под солнечными лучами, преломляя их о свою сверкающую поверхность и превращая свет солнца в мириады мельчайших бриллиантов.
Маленькая рыбка, устав бесцельно сновать по дну, уткнулась носом в самую грань воздуха и воды и любопытно уставилась на человека, стоящего на коленях перед зеркалом заводи.
Тот, не обращая внимания ни на рыбешку, ни на окрестные красоты, переводил удрученный взгляд со своего отражения в воде на кусок металла, зажатый в руке. Огорченно вздохнув в очередной раз, Пелевин с досадой сплюнул, провел ладонью по наполовину выбритому лицу и уселся на камень. Неделя определенно не задалась.
Все началось с того, что он поверил Гаитомбе – тощему, вечно унылому готтентоту, по секрету поведавшему благую весть о золоте в ручье на юге от Ломами. В результате он протопал почти полторы сотни миль только для того, чтобы в конечном итоге выяснить, что на дне и берегах ручья полно кварца. А золото в ручье Квазулуду если и водится, то выудить его возможно только с помощью промышленной драги и двух десятков рабочих. Правда, если пользоваться лотком и такой-то матерью, прибылью будут лишь новые мозоли. Мысль вернуться и вбить Гаитомбе его благую весть в глотку он благополучно похоронил. Во-первых, потому, что до черного пропойцы куча миль пути и несколько дней времени, а во-вторых – сам дурак.
На всякий случай, надеясь на великий русский авось, Пелевин три дня ползал по берегам ручья, но когда последние надежды растаяли, словно утренний туман с появлением солнца, плюнул на все и собрался в обратный путь.
Тут ему не повезло во второй раз. Не успел он отойти от злополучного водоема на десяток миль, как наткнулся на два десятка зулусов, решивших предаться старинной русской забаве под названием «зипуна добыть». Правда, в Центральной Африке исконное развлечение ушкуйников величали несколько иначе, но менее опасным оно от этого не становилось. Особенно для тех, кому не посчастливилось оказаться в роли жертвы.
Согласно установленным канонам, разбойники из более цивилизованных мест обычно ставили незадачливого путешественника перед выбором: «жизнь или кошелек», однако зулусы в силу удаленности их от цивилизации и тотальной безграмотности о необходимости предложения альтернативы не ведали и желали получить все и сразу. По их мнению, голова Пелевина послужила бы прекрасным украшением для кольев ограды кораля, а кошелек… Да мало ли для чего может пригодиться горсть-другая монет? Той же огненной воды, к примеру, купить, потому как Желтый Слим с одноименного ручья вконец оскотинел и за чернокожих братьев, приведенных в рабство, сивуху больше не отпускает.
В корне не согласный ни с отсутствием выбора (да и буде таковой предложен, он был бы из-за скудости вариантов с негодованием отвергнут), ни с перспективой полного отсутствия перспективы, Алексей привел контраргументы, и это стоило ему двух дней практически нескончаемого бега по пересеченной местности и полусотни патронов.
И вот когда в воспитательной беседе с чернокожими охотниками за чужим добром была поставлена жирная красная точка во лбу последнего преследователя, и Алексей устроился на заслуженный отдых на берегу симпатичной (а главное – чистой!) заводи, он умудрился сломать золингеновскую бритву, вечную по определению. А выбрить успел только половину лица. Левую.
Тоскливо озирая окрестности, Алексей потянул к себе потрепанный в походах рюкзак, намереваясь достать кисет. Он заранее предполагал, что коли все идет наперекосяк, то и кисет либо окажется развязанным, либо порванным, либо еще какая напасть приключится и табака там не будет. К его счастью, кисет был целым и полным. Только мокрым. Видимо, намереваясь побриться, Пелевин кинул рюкзак, не посмотрев, куда кидает, и теперь один край вещмешка ласково омывали теплые воды заводи. Возведя очи горе, траппер стал собираться в путь, и тот факт, что чубук трубки задумчиво жует Бирюш, воспринял уже абсолютно философски.
Он успел пройти почти полторы мили, когда наткнулся на парочку то ли очередных несчастных, поверивших Гаитомбе, то ли просто дезертиров. Пока он прикидывал, сможет ли обойтись одним ножом (после размолвки с зулусами патронов оставалось маловато), незнакомцы приблизились почти вплотную. К удивлению Алексея, парни вполне мирно обменялись с ним новостями, а прощаясь, даже угостили сигарой.
В предвкушении удовольствия Пелевин зашарил по карманам в поисках спичек и пребывал в столь благостном состоянии очень долго – целую минуту, а может, и две. В общем, до тех пор, пока не раскурил подарок и не сделал первую затяжку. Откашлявшись и утерев слезы, он пристально взглянул вслед удаляющейся парочке и искренне поблагодарил Создателя, что не довелось биться с теми на кулачках. Тот, у кого доставало здоровья травиться подобной гадостью регулярно, мог стать опасным противником. Хотя, с другой стороны, подарок пришелся весьма кстати. Сигары хватило до самого вечера, потому как, сделав одну-две осторожные затяжки, Леша прятал затушенный окурок в карман и на ближайший час тяги к траве-никотиане не испытывал.
Ночь прошла спокойно. Ну, относительно спокойно. Звери, птицы и прочие цикады с наступлением темноты завели нескончаемый концерт, но Пелевин на него внимания не обратил, дело привычное. Где-то за полночь, в северной стороне, кто-то устроил веселье с пальбой, криками и победным воем в финале. Продолжалось это минут сорок-пятьдесят, но так как пес шум проигнорировал, Алексей, призвав «чуму на оба ваших дома», вновь заснул. Под утро кто-то решил потрещать ветками в кустах вокруг стоянки, но после того как Бирюш, лениво приподняв голову, недовольно рыкнул в сторону шума, неизвестный визитер счел за благо не настаивать на процедуре знакомства и потихоньку испарился.
Утренняя побудка каких-либо разочарований не принесла. Во время сборов Алексей, дабы не портить настроение видом полувыбритой физиономии, на свое отражение в луже предусмотрительно не глядел и после плотного завтрака изрядно сократил расстояние до фактории Старого Коули, отмахав до полудня почти десяток миль.
Леша уже собирался набить подсохшим табаком трубку и, устроив кратковременный привал, подымить всласть, как вдруг Бирюш насторожился, тщательно принюхался и порысил куда-то в сторону от тропы. Траппер осторожно втянул в себя воздух, но ничего не учуял и, недоумевая над тем, что же могло привлечь внимание собаки, без особой охоты поплелся следом за псом. Прогулка, подобная этой, гарантировала лишь синяки и шишки, но обижать Бирюша невниманием не хотелось.
