Дженнифер Маккуистон - Пламенная нежность
Глава 12
Последний отрезок пути пролегал через деревенский рынок в Чиппингтоне, а потом они еще пять миль тряслись по неровной дороге, по обе стороны которой простирались вспаханные под озимые поля. Унылый свет вечернего осеннего солнца то и дело закрывали кроны деревьев, когда они проезжали рощицы и ветви могучих дубов смыкались над их головами. Через каких-нибудь пару недель, думал Патрик, с узловатых ветвей облетят последние листья, но пока они еще крепко держались, лишь изредка ветром срывало какой-нибудь жалкий листок…
И хоть проделывал этот путь не единожды, сейчас Патрик словно не узнавал этих мест. Может быть оттого, что ехал в видавшем виды экипаже, который из последних сил тащили две полудохлые клячи, а не в отцовском экипаже с отменными рессорами, запряженном добрыми лошадьми? Или потому, что возвращался вместе с Джулианой, той леди, чьи обвинения вынудили его год назад спасаться бегством и чьи слезные признания вчера вечером заставили провести бессонную ночь под ее дверью?
Поутру она казалась ушедшей глубоко в себя и даже не улыбалась своей обычной, слегка фальшивой улыбкой. Похоже было, что ночь, проведенная в одиночестве, не слишком пришлась по вкусу его жене…
Впрочем, ночь, проведенная в коридоре, настроение Патрика тоже не улучшила. Гнев, вызванный признаниями Джулианы, удалось обуздать куда легче, чем он предполагал: оказалось достаточным всего лишь рассудить здраво. Если мыслить логически, то Джулиану невозможно было обвинить в сложившейся ситуации. А ее стремление защитить бедную служанку кому-то могло показаться даже достойным восхищения. К тому же тогда она свято верила, что говорит правду, даже если отрешиться от мысли, что она оберегала горничную от допроса. И сейчас Джулиана искренне желала поступить правильно – вплоть до того, чтобы публично признать свою неправоту…
Однако нельзя было допустить, чтобы она созналась во всем в суде. Если Джулиана это сделает, то станет ясно, что где-то в Йоркшире существует еще один свидетель происшедшего, а этот свидетель совершенно уверен в том, что именно он, Патрик, умертвил своего брата! Так что лучше было придерживаться прежнего плана и всеми средствами удерживать Джулиану от признания.
Но в ближайшее время их помыслы будут сосредоточены на ином: им предстоит пережить вспышку праведного гнева ее батюшки, пусть даже в итоге он скорее всего смирится с совершившимся фактом. Если уж Патрик обуздал свою ярость, то у отца Джулианы куда меньше поводов гневаться.
Они вышли из экипажа на безупречно подстриженную лужайку усадьбы Соммерсби – ту самую лужайку, на которой Патрик играл в детстве и объезжал норовистых лошадей в юности, к великой досаде их садовника. Даже земля под ногами после всех этих долгих месяцев казалась Патрику незнакомой. Когда он в свое время, завершив образование, вернулся из Италии в надежде убедить отца дать ему денег, чтобы открыть собственную ветеринарную клинику, он как-то даже не обратил внимания на лужайку. Но сегодня, ступив на землю, принадлежащую теперь ему по праву, Патрик почувствовал, что она затягивает его, словно болотная топь…
Высадив пассажиров, возница с силой хлестнул лошадей и поспешил прочь, пугливо оглядываясь.
Взглянув на дом, Патрик понял причину страха бедного кучера. Угрюмая трехэтажная громада словно нависала над веселой зеленью лужайки, островерхая черепичная крыша была устремлена в серое небо, а окна, завешанные черными шторами, напоминали разверстые пасти неких чудовищ, притаившихся за стеклами. Поистине ожившая иллюстрацию к какому-нибудь готическому роману…
В довершение картины на входной двери висел траурный венок. Родной дом приветствовал его весьма зловеще…
Патрик вдруг вспомнил, как уезжал год назад из Соммерсби, и зябко поежился. Две заплаканные горничные занавешивали черным крепом окна. Скорбели не только родственники погибшего – вся челядь любила Эрика, невзирая на его репутацию записного проказника. Он заигрывал с горничными и играл в кости с лакеями, обыгрывая их с помощью хитрых уловок, которыми в совершенстве овладел в самых гнусных игорных домах Лондона. Его смерть – столь внезапная и нелепая – до глубины души потрясла всех.
И именно он, Патрик, явился виновником, пусть невольным, их общей трагедии. Именно он разрушил их привычный уютный мирок…
Мистер Чаннинг не представлял себе, что ожидает его за дверями родного дома, но одно знал твердо: мать и сестры отчаянно нуждаются в нем. Но нуждаться в нем и радоваться его возвращению вовсе не одно и то же… Отец писал ему, что мать мало-помалу справляется со своим горем, однако, могло статься, просто пытался утешить сына. Ведь отец ни словом не упомянул в письмах о собственном нездоровье – как и о том, что матери было известно, где скрывается Патрик.
Патрик поднялся по ступенькам, неся саквояж Джулианы, и уже коснулся дверной ручки, как вдруг тонкие пальчики схватили его за плечо.
– Подожди! Тебе следует постучаться и сообщить, что мы прибыли!
Патрик даже не сразу понял, о чем говорит Джулиана, настолько его сразила абсурдность ее требования. Ведь он приехал домой!
– В таких формальностях нет никакой надобности, уверяю тебя.
Она подняла лицо, глаза, все еще затененные полями шляпки, светились словно два темно-зеленых обсидиана.
– И тем не менее я не хочу упустить возможности быть представленной по всей форме. Меня не слишком-то жаловали тут во время похорон твоего отца. Когда неделю назад я уезжала отсюда, твоя матушка все еще видела во мне корень зла и причину всех твоих бед. Она непременно должна увидеть, что мы возвращаемся союзниками.
– Сейчас вряд ли подходящее время для твоего триумфального появления в качестве моей супруги, Джулиана.
– Это сразу прояснит все обстоятельства и избавит от ненужных объяснений. – С секунду помявшись, она прибавила, но уже куда мягче: – И твоя матушка поймет, что должна принять меня в качестве твоей избранницы.
Тут до Патрика дошло – возможно, с большим опозданием, – что его молодая жена не просто выглядит настоящей графиней… у нее ко всему еще и образ мысли, приличествующий аристократке. Она куда опытней его во всем, что касается светской жизни, куда более искушена в области манер и всего прочего, чем Патрик должен будет овладеть, пусть даже ему этого не хочется… Но придется – если он, разумеется, хочет обеспечить достойное будущее матери и сестрам. Прежде мистер Чаннинг всегда отдавал это на откуп Эрику. И его демонстративный отказ интересоваться делами в поместье и политикой, показное пренебрежение светскими манерами было лишь частью извечной конфронтации Патрика с отцом.
В том, что он возвратился домой вместе с Джулианой, определенно была некая злая ирония. Если из этого брака и не выйдет в дальнейшем ничего путного, то по крайней мере в супруги он выбрал себе именно такую леди, которую его отец – пусть не мать – одобрил бы…
Выпустив ручку, Патрик взялся за дверной молоток. Звук прозвучал неожиданно громко, резко и как-то зловеще. Джемми осторожно обнюхал дверь и заскребся в нее, тихонько поскуливая.
Но вот двери распахнулись настежь, и на пороге возник мистер Питерс, дворецкий поместья Соммерсби, облаченный во все черное. Глаза пожилого слуги распахнулись во всю ширь. Патрик был знаком с Питерсом всю свою сознательную жизнь, и все же растерялся, не зная, как себя отрекомендовать. Как блудного сына, что явился домой, чтобы нарушить размеренность жизни патриархального поместья? Или как нового графа, явившегося, дабы утвердить за собой этот не вполне положенный ему по праву титул?
Единственный, кто ни секунды не колебался, – это Джемми. Терьер ловко проскочил между ногами у дворецкого и устремился прямиком в дом.
– О нет! – простонала Джулиана и, подхватив юбки, бросилась вслед за собакой, а из дома уже доносился истерический лай и рычание.
– Я думал, ты хочешь быть представленной по всем правилам, – сказал ей вслед смущенный Патрик, заметив выставленные на всеобщее обозрение ножки жены в шелковых чулочках и изящных туфельках. Где ее великосветские манеры, в конце концов?
– Джемми все уже сделал за нас с тобой! – послышался ее взволнованный голосок. – Не переживу, если моя собака загрызет твою!
Когда Джулиана вихрем ворвалась в холл, между Констанс и Джемми уже разгорелась нешуточная битва за превосходство. По черно-белым плиткам катался причудливый меховой комок, рычащий и щелкающий зубами, а из глубины дома на Джулиану надвигались темные тени – это собирались домочадцы покойного графа, все еще облаченные в траурные одежды.
И никто из них даже не попытался ей помочь! Может быть оттого, что понимали: столь яростная битва не может быть продолжительной.
Для постороннего зрителя преимущество Джемми, даже несмотря на отсутствующую конечность, было очевидным. Он весил куда больше миниатюрной Констанс – по крайней мере фунтов на двадцать, и был прирожденным охотником. Впрочем, те, кто так полагал, жестоко заблуждались. А белоснежная Констанс, хоть и легко умещалась на коленях у хозяйки, была та еще штучка. Джулиана помнила, как болонка в щенячьем возрасте бросилась в Гайд-парке на мастифа и вышла из боя победительницей.
