Юрий Корчевский - Атаман царского Спецназа
Впрочем, на постоялых дворах все спали не раздеваясь, сбросив только тулуп и сапоги. И вообще, как я заметил, мужчины здесь взрослели рано, семнадцатилетний подросток уже мог быть подготовленным воином, мог жениться.
К жизни относились всерьез, все делали основательно, как теперь говорят – на века, не осрамиться чтоб. А к смерти своей, в бою ли, в походе, относились удивительно просто. Умирать придется всем, и один раз, поэтому лучше умереть с оружием в руках и на виду у товарищей, чем немощным стариком в постели. Вот к ранам относились серьезно, медицина была на нижайшем уровне, можно сказать – медицины и не было. Любое ранение могло привести, и приводило часто, к нагноениям, осложнениям в виде гангрены или заражения крови. Трагедий из смерти не делал никто, из десяти родившихся детей до взрослого возраста хорошо если доживали два-три. Людские потери были велики – бесконечные набеги татар, литовцев, шведов, поляков и прочих косили людей не меньше, чем часто случающиеся эпидемии чумы, холеры, сибирской язвы.
На следующий день в ворота постучал гонец:
– В Кремль просят, человека уже знаешь.
– Да знаю, знаю.
Оделся понаряднее и отправился в Кремль.
Адашев уже ждал, мы вместе прошли в маленькую комнатушку, где я бывал уже не раз.
– Так ты у нас герой! Вчера Иван рассказал, как ты его из полона выручил да башню в Полоцке разрушил.
Я пожал плечами – получилось так, поручение ваше выполнял.
– Что поручение с блеском выполнил – хвалю. Многие жизни спас, не только Ивана. В городе и другие люди есть, что к Ивану Васильевичу голову склонить хотят, вот их головы ты и спас. Сам понимаешь, в умелых руках палача немногие смолчать смогут.
– Как я понимаю, неспроста там Иван развернулся, никак быть войне?
– Тсс! – Адашев прижал палец к губам. – Я этого не говорил, а что сам догадался – хвалю. Только говорить об этом никому нельзя.
– Нем как рыба.
– А как у тебя получилось из поруба Ивана вытащить?
– Я из Ливен две бомбы ручные с порохом привез, вот их и использовал.
Тут я немного слукавил – бомбу я использовал одну.
– А башню как же?
– В арсенал залез, где порох к пушке у них хранился, поджег и смылся. Башню-то не я развалил – порох.
– Ты гляди, какой он еще и скромный. Что-то раньше я этого не замечал. С башней хорошо получилось. Раньше лета они ее восстановить не смогут, на руку нам это. Молодец! Придется о тебе при случае государю нашему, Ивану Васильевичу, сказать, что вот, мол, есть у нас герой, башню в одиночку развалил. Проси чего хочешь!
– Знамо чего, семья у меня, да еще и бойцов в ватажке кормить надо.
– Известное дело.
Адашев вытащил небольшой кожаный мешочек, подбросил. Я перехватил на лету – тяжел.
– Прощевай пока. Жди, понадобишься – позову, не теряйся!
Я слегка поклонился и вышел.
Любопытство меня одолело; свернул за угол, достал мешочек, развязал тесемки – ого! Золотые монеты. Здорово! Никак за башню заплатили?
Дома поделил монеты на две части. Одну половину решил пустить на дело, другую кучку разделил на четыре части, по числу бойцов ватажки. Когда я свою часть отдал Дарье, та удивленно уставилась на меня:
– Откуда, Юра? Это же целое состояние!
– Откуда, откуда – из Кремля, вестимо.
– Я уж подумала, что ты ограбил кого-то.
– Тьфу, Дарья, откуда у тебя в голове такие поганые мысли?
– Да как же можно: двадцать ден – и такие деньжищи?
На следующий день я собрал свою команду, раздал деньги и долго не мог утихомирить восхищенных и обрадованных бойцов. Ну ровно малые дети.
Когда страсти улеглись, мы отправились на торг. Я закупал ткани – белую, зеленую, коричневую. Еле притащили домой, не тяжело, но нести неудобно.
– Атаман, ты что, решил портным стать? – захихикал Алеша.
– Нет, портными будете вы все.
Лица бойцов вытянулись от удивления.
– Нет, мы не могем.
Это я, впрочем, пошутил. Дарья по моей просьбе присмотрела женщину, которая взялась пошить на всех четверых маскировочные костюмы, только мерки надо было снять.
Когда костюмы были готовы, мы выехали за город. Я попросил бойцов отойти метров на десять и отвернуться. Быстро натянул костюм, лег рядом с кустом, слегка толкнул кустик, и меня немного припорошило снежной пылью. Отвернувшись в сторону, чтобы звук шел вбок, я крикнул:
– Ищите меня!
Бойцы со смехом разбрелись по поляне. Чем дольше они меня искали, тем больше падало их настроение. Сначала они бродили поодиночке, весело перекрикиваясь, затем встали цепью и с серьезными лицами прочесывали поляну вдоль и поперек. Наконец, устали, встали рядом со мной.
– Схитрил атаман, отошел в лес – найди его, попробуй.
Но когда Кирилл чуть не помочился на меня, я не выдержал и встал. Бойцы испуганно отшатнулись.
– Ну, поняли теперь, зачем нам такие костюмы?
– Надо же! – Ошарашенные бойцы не сразу поверили, что ходили чуть ли не по моим рукам и ногам, но не могли обнаружить. – Теперь понятно, спасибо, атаман, за науку. Слушай, откуда в тебе такая хитрость? Ведь простая вещь – костюм, но мы не видели и не слышали про такое диво, и дружинники наши тоже.
– Вот потому я и атаман, а вы – мои бойцы.
Бойцы помялись, затем Сергей спросил:
– Скажи, атаман, как тебе удается в тюрьму проникнуть, башню взорвать? Ты никак дьяволу душу продал, и он тебе помогает?
Все уставились на меня, чувствовалось, что ждут ответа.
Я вытащил из-под одежды крестик, поцеловал его и перекрестился. Бойцы облегченно вздохнули. Вот и ребята хорошие, но темные они какие-то.
– Вишь, атаман, никто из нас не видел, чтобы ты в церковь ходил или крестился перед едой, на постоялых дворах ходишь иногда неопоясанный. Сомнение нас взяло.
Вот черти, со мной уже полгода, а все в каких-то сомнениях. А с другой стороны, мне урок. Внимательнее надо к окружающим приглядываться. Ведь видел же, что молитву перед едой каждый шепчет да крестится, а не учел.
Вечером ко мне заявился Изя вместе с дальним родственником, в этом сомневаться не приходилось – лица очень похожи, только Изя постарше.
– Вот, познакомься, Юра, мой рязанский родич – Шимон. Надо бы уважить человека, он возвращается к себе домой, в Рязань, с очень ценным грузом – жуковиньями.
Родственник протестующе поднял руку.
– Шимон, не спорь с дядей, Юре можно говорить все, я ему верю почти как себе. Он спас мое дело, вернув из полона меня, и самое главное – уберег ценности. Не спорь, мой мальчик. Жену я, быть может, ему и не доверю, но в остальном на него можно положиться.
Ну что же, никаких поручений от Адашева не было, время было скучное, зимнее, можно и размяться. До Рязани рукой подать, верст двести всего. Я дал согласие, мы договорились о цене, и с утра я уже ждал Шимона вместе со своей командой. Были мы на своих конях, им тоже было полезно пробежаться, застоялись животины в стойлах.
Шимон ехал на санях, укрывшись меховой полостью. Там же лежал и его мешочек с каменьями. Видел я тот мешочек, размером с два моих кулака, ничего особенного.
Так и ехали – впереди я с Сергеем, сзади, за санями, – Кирилл с Лешей. Поездка протекала спокойно, до Рязани оставалось верст двадцать, как вдруг мы услышали впереди тонкий девичий, даже детский, вскрик. Не сговариваясь, мы с Сергеем пришпорили коней.
За небольшим пригорком стоял невеликий, из четырех саней, обоз. Дородный мужчина с окладистой бородой и в коричневом зипуне хлестал кнутом девушку, девочку даже, в рваных отрепьях. Бедное создание лишь руками закрывало лицо.
– Ты пошто самоуправство творишь? – грозно спросил я, подскакав.
– А ты кто таков будешь, чтобы мне, Игнату, боярину рязанскому, указывать? Мое дело, как холопку уму-разуму учить.
– Я вольный человек, именем Юрий, московит.
– Вот от московитов вся беда! Иди своей дорогой, не встревай.
Я уже знал, что барин волен делать со своими холопами все, что захочет. Отобрать холопа силой нельзя, пожалуется князю – не миновать суда. Но и оставлять как есть совесть не позволяла.
– Продай мне ее.
– Скоко дашь?
– А что хочешь?
– Две денги серебряных.
Я молча достал из поясной калиты две денги, отдал хозяину. Причем сделка совершилась при свидетелях – к моменту ее совершения уже подъехали сани с Шимоном и Кирилл с Алешей.
– Иди, – Игнат подтолкнул кнутом в мою сторону девчонку. Но не удержался, хлестанул на прощание кнутом.
А вот это уже перебор, дядя. Как только сделка свершилась и были отданы деньги, девчонка – моя собственность и бить ее могу только я.
– Ты почто, собака, мое добро портишь?
Я спрыгнул с коня, двинулся к Игнату. От страха тот икнул. По закону прав я, и он это осознал. Я вырвал кнут из его рук и рукоятью ткнул его в зубы, причем резко, жестко. Игнат выплюнул на снег вместе с кровью пару зубов.
– Ты что, ты что, вольный человек Юрий? Ну, оплошал я маленько, так извиняй, ради Бога.
Ладно, стоило избить мерзавца, но как бы не переборщить, в Рязань едем, а не обратно. Я сломал кнут, взял девчонку под локоть, подвел к саням с Шимоном, усадил. Мы тронулись. Отъехав немного, я осадил коня и поехал рядом с санями.
