Сын помещика - Никита Васильевич Семин
— То да, давно мы ужо не любили друг друга. Токмо вечером по воскресным дням и есть такая оказия.
— И если бы не задумка молодого барина, вам бы праздника ждать пришлось.
— Ты к чему клонишь, батя? — в упор посмотрел Иван на отца.
— Когда свои поля возделывать будем, надо также — на трети поделиться. Поддержишь меня на сходе, когда я людям то предложу?
Почесав снова бороду, Иван пусть и нехотя, но кивнул.
— Вот и добре.
* * *
Всю дорогу до поместья Уваровых Сергей Александрович думал над словами сына. Бог забрал у него память, но тем самым «открыл» ему глаза. Без памяти о прошлом его Роман стал более наблюдательным. Стал задавать больше вопросов. Обсуждать обыденные темы, но в то же время — по-новому. Непривычно. Слухи об освобождении крепостников ходят давно. На последнем дворянском собрании их тоже обсуждали, хотя уже и не так рьяно, как еще три года назад, когда император Александр только объявил о своем желании открепить крестьян. Тогда московское дворянство возмутилось таким желанием императора. Пусть в открытую мало кто посмел сказать о том государю, но уж через друзей да сродственников, кто при дворе обитается, постарались донести до царя, что нельзя делать все поспешно. И без учета потерь самих дворян. Император прислушался и сейчас идет обсуждение того, в какой форме это освобождение будет проведено. Крупные землевладельцы всячески затягивают процесс, да выбивают преференции — и для себя лично, и для всего сословия в целом. Но император твердо настроен довести задуманное до конца. Все интриги вокруг окончательной формы открепления крестьян проходят там — в Петербурге. Потому-то Сергей Александрович и не забивал себе голову о будущем, все равно на конечный результат никак повлиять не может. А тут сын говорит, что все же есть у него такие возможности! Не отменить освобождение крепостников, но удержать их. Сделать полезнее для имения. А ведь он даже не думал в эту сторону.
Да, «добрым барином» сам Винокуров для крестьян не станет. И порол их не раз, и ранее не гнушался и «право первой ночи» применить, что сильно не нравилось Ольге. Но что поделать, если молодое тело требовало? Сейчас-то уже силы не те, но и то — бывает, понравится какая из молодых невест, и тогда, уж не обессудьте, придется девице познать сначала любовь с ним, Винокуровым. И пусть радуется, что с барином была! Когда еще доведется с господином возлечь?
Но вот у Романа такой славы среди крепостных еще нет. Ранее Сергей Александрович думал, что это к худу и стоит в ближайшее время показать сыну, как крестьян уму-разуму учить. А уж провинность всегда найдется. Но сейчас… Стоит ли?
«Стоит, — все же мысленно решил мужчина. — Иначе уважать не будут Рому. Сейчас они меня боятся, и даже когда на их благо указ, и то не сразу берутся. А если опаски у них не будет — тогда могут и бунт устроить. Нет, пущай знают, что мой сын их тоже может наказать за непослушание!»
Придя к такому решению, Сергей Александрович даже облегченно выдохнул. Ну а учить кого-то из холопов мастерству какому… это можно. По договору, как и сказал сын. Только надо внимательно присмотреться, кого стоит отдавать в обучение, а для кого это будет лишь зряшная трата денег.
* * *
Всю дорогу до Уваровых отец молчал. О чем он думает, я примерно догадывался, и решил не мешать. Мне было на что посмотреть. Из поместья мы выдвинулись в сторону леса, из которого позавчера выезжал тарантас Леонида Валерьевича. И мне было интересно, как обустроил свои земли этот мужчина. Я уже много раз слышал, что он хорошо работу на своей земле поставил, а как именно — непонятно.
Лесная полоса длилась недолго. Метров триста, не больше, а потом дорога вышла на край поля, где уже поднималось посеянное зерно, и шла вдоль него. На краю поля с противоположной стороны текла речка — та самая, на которой у нас лесопилка стоит. Поле закончилось, и нам преградила путь новая лесная полоса. Но на этот раз мы проехали ее не насквозь, а свернули к реке. И лишь возле реки дорога снова повернула вдоль речки, все дальше от нашей земли. Проехав где-то сто метров, лес снова закончился, сменившись новым полем. Но на этот раз в конце поля, вдали я увидел, как копошатся люди. Тут раздался далекий грохот, и на моих глазах упало спиленное дерево. От дороги до конца поля, где трудились лесорубы, было не меньше двухсот метров — поэтому хоть людей и видно, но кажутся они крошечными точками. В той же стороне стояла телега с впряженными лошадьми, на которую грузили распиленное ранее дерево. Как только телегу полностью загрузят, она отправится в сторону нашей лесопилки. А на месте сваленных деревьев будет новое поле. Об этом говорило то, что ближе к нам трудились другие люди — обкапывали пни, да разжигали потом над ними костер. Половина поля уже была в следах от сгоревших пней. Сейчас над одним из пней тоже курился дымок несмотря на все еще идущую морось.
Дальше картина примерно повторялась — метров триста расчищенного от леса поля, потом около ста метров лесополосы, и снова — поле. Иногда участки леса были длиннее и тянулись метров на двести, или даже больше. Тут мне сложнее было оценить расстояние, в отличие от чистого пространства полей. Уж не знаю, какое количество земли у Уварова, но уже пройденный путь впечатлял. По моим прикидкам мы проехали уже столько же расстояния, сколько я преодолел от границы с территорией князя Белова до нашего поместья. Но были и более крупные поля, примерно после каждых двух «маленьких». Вот там-то и располагались деревни крестьян. Сделал я и еще одно наблюдение за время пути — поля у Леонида Валерьевича были засажены разными культурами, а не как у нас — преимущественно рожью. Я даже видел одно поле, полностью засаженное горохом.
Но все заканчивается. Вскоре и наш путь подошел к завершению. Поместье Уварова показалось внезапно. Вот мы едем вдоль леса, а в следующий миг он отступает, и мы оказываемся на широкой поляне, посреди которой раскинулось поместье. Деревни рядом с ним, как у нас и у Белова, я не заметил. Только сам одноэтажный дом Леонида Валерьевича, да хозяйственные постройки рядом. От дома был проложен удобный спуск к
