Беззаветные охотники (СИ) - Greko
Под прикрытием орудий перебравшиеся через ущелье колонны двинулись на аул. Большое селение, почти городок на возвышенности, который не подготовили к обороне. Горцы пытались закрепиться в каменных саклях, но, испугавшись окружения, продолжали бежать. Штурм с налета вышел как по учебнику. Ворвались в селение на плечах отступающего противника и обнаружили, что атаковать некого.
После четырехчасового боя, включая время на форсирование «оврага», Бурунтай был взят. Неприятель рассеялся по ближайшим балкам. Шамиль исчез в неизвестном направлении. Войска собрались у аула, чтобы под полившим дождем устроить ночную стоянку. Вскоре к ним присоединился Граббе, выбравший для себя пустую каменную саклю.
— Неприятель дурно стрелял сегодня. Сгубила их вера в собственную неприступность. Какие потери, Александр Павлович?
— Пятеро убитых, сорок раненых, двое пропали без вести.
— Недурно! Передайте кабардинцам и куринцам, что я ими доволен! Пусть выделят от батальонов отличившихся в мой караул!
— Как поступим с аулом?
— Предать солдатам и огню! — Граббе посмаковал выскочившую фразу. — Да-да, «предать солдатам и огню» — так и запишу в своем дневнике.
«Фазаны», оставшиеся на противоположном «берегу» ущелья, потянулись к вагенбургу. Зрелище закончилось, можно отпраздновать победу и ни в чем себя не ограничивать: начальство отсутствовало. Вскоре запылали жаркие огни под котлами с пловом. Кахетинское и шампанское полились рекой. Кабардинские князья соревновались, кто лучше угостит гостей.
Вася смотрел на всю эту шоблу с недоумением. Во время неслыханно тяжкой военной страды дико-пиршественный разгул молодых офицеров казался кощунством, насмешкой над смертью. Не демонстрацией презрения к ней, а ребячеством, юношеским вызовом без цели и смысла. Слуги, цирюльники, даже личные врачи… Забитые ненужным барахлом повозки всех мастей, бесчисленные погребцы со столовым серебром, арбы с портером, кахетинским и шампанским… Верблюды, ослы… Не армия, а бродячий цирк-шапито…
Когда до Государя дошли рапорты Граббе и Головина об успехе у Бурунтая, он приказал выдать солдатам, участвовавшим в штурме, по фунту мяса, чарке водки и рублю серебром. Приказ о награждении до войск добрался нескоро, через месяц. К моменту его получения многих кабардинцев и куринцев уже не было в живых.
Коста. Лондон, Букингемский дворец, 10 мая по н. ст. 1839 года.
2 октября 1827 года Николай I пожаловал сыну и наследнику престола почетную должность Атамана всех казачьих войск. Александр с девятилетнего возраста настолько привык к казачьему чекменю, что носил его с удовольствием, в отличие от фрака, который его «стеснял». Это выражение он перенял от батюшки и часто повторял:
— Какое счастье — не стеснять себя фраком!
Для подобного «нестеснения» у Цесаревича было много вицмундиров и мундиров в багаже — для бала, смотра войск, официальных визитов. Он был шефом не только казаков, но и лейб-гвардии гусарского полка, числился в штате кавалергардов. Соответственно, мог носить и пышный гусарский ментик, и скромный, подчеркивающий изящество и благородство, но расшитый серебром колет. Но чаще всего он выбирал генеральский мундир Атаманского Его Императорского Высочества Наследника полка. Темно-синий, почти черный, чекмень туго перетягивался в талии ремнем. Неизменную синюю ленту через плечо и Андреевский орден на грудь. На голову — казачью шапку с высоким белым султаном и красным шлыком.
Этот мундир был особо дорог наследнику престола. В нем он был, когда встретил в театре свою будущую невесту — юную гессен-дармштадскую принцессу, которой до замужества нужно было ждать по малолетству еще два года. Александра это не остановило, как и сомнительное происхождение принцессы Максимилианы Вильгельмины Августы Софии Марии Гессенской.
Юрьевич мне тайно поведал о решительности Цесаревича в вопросе невесты:
— Он написал mama: «Я люблю ее, и я скорее откажусь от трона, чем от нее. Я женюсь только на ней, вот мое решение»! Каково же было мое удивление, когда после первого обеда с Викторией, мой подопечный принялся расточать ей комплименты, когда мы остались наедине. Его высочество влюбчив! Как бы не было беды!
Цесаревич пристально себя разглядывал в зеркале, выискивая несуществующие изъяны, когда мы с Тамарой появились в его гардеробной, чтобы получить одобрение своим нарядам. Александр негромко что-то рассказывал наставнику, но сразу замолчал, стоило нам зайти. Он резко развернулся на каблуках. Громко стуча сапогами по паркету, подошел к нам. Обошел по кругу, внимательно изучая с высоты своего роста.
— Мадам, вы очаровательны в национальном костюме. Какое шитье! Ажиотаж лондонского светского общества вам обеспечен. Что ж до тебя, Константин…
Конечно, моя красная форма горского полуэскадрона свиты Императора наследнику была знакома. Он, вероятно, опасался, что я буду слишком выделяться на фоне его скромного мундира своей вызывающе экзотичной черкеской, кольчугой под ней и шлемом-таджем в руках и могу затмить сияние царственной особы. Еще и ноговицы с чувяками на ногах вместо чулок и башмаков.
— Приказ Его Величества! — поспешил я оправдаться.
— Не думай, — хмыкнул Цесаревич, — что я ревную к тому, что ты станешь королем вечера! Меня смущает твоя обувь!
— Согласно этикету, Ваше высочество, — вмешался Юрьевич, — уланы и казаки танцуют в сапогах и формы бальной не имеют. Горцев приравнивают к казакам.[3]
— Ты не понял, Семен Алексеевич! Полы! Скользкий паркет! У него на ногах мягкие чувяки! Ни разу не видел, чтобы флигель-адъютант Султан Хан-Гирей танцевал, куда бы его ни приглашали!
Ха! Я что, «Сибирского цирюльника» не смотрел⁈ Спасибо Никите Сергеевичу за подсказку!
— Ваше высочество! Позвольте доложить! Натер подошву канифолью!
— О! Голь на выдумку хитра! А ну-ка, покрутись, словно вальсируешь!
Я исполнил несколько па, изобразив проход с несуществующей воображаемой дамой. Считал про себя: раз-два-три…
— Хмм… Вальсируешь ты хуже, чем соображаешь.
— Ваше высочество! Какой великолепный образ мы создадим на балу! — вмешался в мою защиту Юрьевич. — Союз всех родов войск! Армия, казаки и иррегуляры! Полный набор!
— Ну что ж, Бог не выдаст, свинья не съест! Выступаем!
… Этикет королевского бала оказался куда менее строг, чем в России. Дамы позволяли себе темно-бордовые платья, а офицеры не имели специальной бальной формы (grand gala) и явились в парадной. Никаких панталон, лишь брюки с лампасами и кивера с треуголками в руках. Засилье красных мундиров несколько разбавлялось иными цветами, благодаря драгуну, улану, гусару и шотландцу в клетчатом килте и пледе через плечо. Впрочем, бал был домашним, народу было немного, но даже узкий круг приближенных сумел создать затор на узкой лестнице с позолоченными перилами, ведущей в бальные комнаты.
(сбор гостей на той самой узкой лестнице в старом здании Букингемского дворца)
При нашем появлении смолк шум гостей. Замерли веера в руках дам. Все пялились на то, как мы шествуем мимо придворных лакеев, наряженных в черные с золотом ливреи. Не знаю, что более всего поразило нарядную публику — скромный мундир Цесаревича, вызывающий блестящий шлем в моих руках, сочетание эполет с кольчугой или восточная роскошь наряда Тамары. Ее закрытое до горла платье резко контрастировало с разной степени открытости обнаженными плечами статс-дам и фрейлин королевы. Их скромные розы, прикрывающие ложбинку груди, проигрывали яркому шелку «покрова сердца» моей царицы и обилию вышивки серебряными и золотыми нитями. Мнацакан расстарался. Под руководством Мананы Орбелиани, решительно вмешавшейся в подготовку платья Тамары, он создал шедевр. Конечно, злословие столичной ярмарки тщеславия объявит, что это вульгарно и по-азиатски крикливо. Непростительно экзотично! Пренебрежение стилем! Вызов общественной морали! (Хотя тут я, возможно, погорячился). А потом какая-нибудь модница рискнет использовать вышитый длинный кушак — и пошло-поехало! Сразу окажется, что восточный фольклорный элемент в одежде — это стильно и достойно подражания…
