Физрук-8: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
Я сел на свободную табуретку, а Севка устроился напротив. Хозяйка плюхнула на стол миску с отварной картошкой, а сверху полила растительным маслом с обжаренным луком. Рядом стояла корзинка с ломтями серого хлеба. Видимо, предполагалось, что каждый едок будет сам себе подкладывать в тарелку. Во всяком случае, я взял вилку с костяной рукоятью, наколол картофелину и переправил ее в свою тарелку. Перфильев-младший проделал тоже самое. Бабуся одобрительно кивала, глядя как мы лопаем. Сама она лишь поклевывала.
— Ну-с, с чем пожаловал? — поинтересовалась она, когда я умял третью картофелину и запил ее сладким чаем из большой — красной с потускневшей позолотой — чашки.
— Да вот хочу, чтобы Сева опять в городе учился, — ответил я.
— Доброе дело, — кивнула седым кукишем на затылке хозяйка. — А жить он там где будет?
— А там где и жил.
— Как так? — удивилась она. — Люди говорят, там шаромыжник какой-то живет…
— Этот шаромыжник перед вами.
— Ты, что ли?.. А Севка сказал — учитель!
— Я и есть учитель физкультуры и внук ваш будет учиться в моем классе.
— Женат ли?
— Нет пока. Невеста есть.
— И берешь чужого пацана к себе жить?.. Что девка-то твоя скажет?
— Она у меня с понятием.
— Ты смотри у меня, — грозно произнесла бабуся. — Если посередь учебного года пацаненка со школы срываешь, то пусть хоть доучится до лета.
— Не — до лета, а до конца учебы, — сказал я. — Понадобится, я на другую квартиру съеду, а Севку с места не дам больше сдернуть.
— Не пойму что-то, какая тебе-то корысть с этого?
— Да никакой. Неправильно это, когда мальчишку лишают возможности учиться в родной ему школе.
— Это верно, касатик, — вздохнула она. — Дочка померла, зятя мово ни за что, ни про что заарестовали… Сама я сколько еще протяну…
— Насчет отца будем разбираться, — сказал я. — Найдем адвоката, пусть готовит кассационную жалобу.
— Ежели поможешь вытащить Всеволода из кутузки, век буду за тебя Бога молить!
— Пока твердо не могу обещать, но поглядим…
— Ну ладно… Пойду внучонка вещички соберу.
Она поднялась и ушла с кухни, промакивая подолом передника увлажнившиеся глаза. Перфильев-младший мне подмигнул, спросив:
— Ну и как тебе моя бабуля? — и спохватился: — Ой! Я хотел сказать — вам…
— Да ладно! — отмахнулся я. — Вне школы можно и на «ты»… Нормальная у тебя бабушка, суровая, въедливая. Такая и должна быть.
— Севка! — послышалось из глубины квартиры. — Помоги вещички-то собрать, лодырь!
Пацан сорвался с табуретки, оставив меня допивать чай в одиночестве. Через десять минут он вернулся и сообщил, что готов. Я поднялся и вышел в прихожую, где лежал большой узел и стоял чемодан — видать, это были все пожитки моего подопечного. Бабуля перекрестила нас.
— Вы навещайте нас! — сказал я ей. — Адрес знаете.
— А и навещу, — согласилась она. — Вот поеду в город, в поликлинику ветеранов, и навещу.
— Будем ждать!
Она поцеловала внука, я подхватил узел. Мы вышли из квартиры, спустились во двор, засунули вещички в багажник.
— Показывай, где у вас тут школа, — сказал я Перфильеву-младшему.
— Да вон, вдоль улицы прямо.
И я поехал вдоль улицы прямо. Через пять минут уже тормознул возле длинного одноэтажного дома, сложенного из белого кирпича. Судя по ребячьей толкотне во дворе — это и была затоньевская средняя школа. Я посмотрел на Севку, но тот нахохлился, видать, никакого желания прощаться с здешними учителями и однокашниками он не испытывал. Ладно, сам управлюсь. Я вышел из машины, открыл калитку в низеньком заборчике и протопал по дорожке к входной двери. Спросил у уборщицы, где здесь канцелярия, она махнула тряпкой вдоль единственного коридора. Я дошел до его конца и увидел справа дверь с надписью «БУХГАЛТЕРИЯ», слева — «УЧИТЕЛЬСКАЯ», а прямо — «ДИРЕКТОР».
Рассудив, что в бухгалтерии мне делать нечего, в учительской — тоже, следовательно надо ломиться к директору. Открыв дверь, я увидел скромное помещение. В нем стояли три письменных стола и за каждым из них сидело по женщине — от двадцати пяти до пятидесяти. Все трое уставились на меня как на луч света в темном царстве. Улыбки поневоле приподняли уголки губ разной степени накрашенности. Женщины молчали, похоже, ожидая, что я им скажу.
— Здравствуйте! — сказал я, не обращаясь ни к кому из них. — Я учитель физкультуры из двадцать второй школы в Литейске, приехал по поручению нашего директора Пал Палыча Разуваева, забрать документы Севы Перфильева из восьмого класса.
— А что с ним случилось? — спросила дама средних лет. — Вчера его не было на занятиях, думали он простудился.
— Нет, с ним все в порядке. Просто он опять будет учиться в нашей школе.
— Простите, коллега! — опомнилась самая пожилая. — Не могли бы вы предъявить документы?
— Да, пожалуйста!
И я полез в карман за документами. Не за спецудостоверением, разумеется, а за паспортом. Пожилая, видать, она и была директором, открыла его, изучила, потом взяла трубку телефона и набрала номер. Самая молодая, наверное, секретарша и делопроизводитель в одном лице, предложила мне стул. Я ей благодарно кивнул и уселся. Директорша все еще крутила диск, потом слушала в трубке длинный гудок, не сводя строгого взгляда поверх очков с моего серпастого и молоткастого.
— Алло! — наконец, проговорила она. — Это двадцать вторая?.. Говорит Саломатина из затоньевской школы… Нет-нет! Я только уточнить хочу, работает ли у вас Александр Сергеевич Данилов… Та-ак… И кем, позвольте узнать… Учителем физкультуры… Хорошо, Рая, благодарю вас. До свидания!
Она положила трубку и снова уставилась на меня. Причем — с таким видом, словно оправдались ее самые худшие подозрения.
— Ну что ж, Александр Сергеевич, — проговорила директорша, — все верно… Людочка, — обратилась она к молодой, — подготовьте документы восьмиклассника Перфильева… Жаль расставаться с мальчиком, прилежный ученик, правда, поведение оставляет желать лучшего…
Я усмехнулся:
— Дерется?
— Ах, вы это уже знаете?
— Знаю… А вы знаете — почему?
— Ну-у мальчики в таком возрасте…
— Дразнят его здесь у
