Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
— Не забывайте свое место, империи сейчас не нужны войны. А вы… Стоило только упустить вас из виду, как вы устроили целое восстание в Вене.
— Александр Михайлович рассказал?
— Рассказали те люди, что и должны были это сделать, — царь поморщился. Если сравнение с отцом сначала словно сделало нас ближе, то теперь с каждым мгновением каждый из нас вспоминал, что на самом деле мы терпеть не можем друг друга.
— Отпусти меня обратно, государь! Дай довести дело до конца! А хочешь заключить мир, так пусть… Но все, что мы удержим, не отдавай просто так. Не верь обещаниям тех, кому их бог готов прощать любую ложь.
— Вы часто поминаете бога. Слишком часто для того, к кому у церкви есть столько вопросов. От греческого патриарха в том числе пришли жалобы.
— Нет жалоб только на того, кто ничего не делает. Ваше величество, за мной есть грехи и, наверно, скоро появятся еще. Но я же приношу пользу России, и я побеждаю. В 1812-м императоры Австрии и Пруссии не раз склонялись перед Наполеоном, но Александр I ни разу этого не сделал. Так и вы…
— Не стоит указывать царю.
— Тогда просто напомню о еще одном случае. Когда-то Ермак завоевал для России Сибирь. Он был не самый лучший человек, но он точно принес пользу империи. Так дай мне, государь, быть твоим Ермаком. Мне даже не нужно армии, просто разреши и дальше призывать добровольцев, и я…
— И дальше призывать? Что это вы уже учудили?
— Даю возможность русским офицерам и простым людям принести пользу стране.
— За деньги? Наемничество?
— За зарплату, как в армии.
— Замолчите! — Александр решительно поднялся и потер виски. Кажется, его мучают головные боли, недаром он так полюбил ездить на немецкие курорты, где получалось хотя бы на время избавиться от мигрени.
Какое-то время мы все молчали, и наконец царь снова заговорил.
— Мой брат Константин считает вас опасным. Вы определенно выступаете против реформ, которые мне хотелось бы претворить в жизнь…
— Ваше императорское величество, позвольте мне сделать свое дело и посмотрите, а так ли они будут нужны, — не выдержал я.
— Молчите, полковник, — велел Александр, и мне пришлось последовать приказу. — Вы — противник всего, что я считаю правильным. Но в то же время вы же и правы, от ваших дел есть польза.
Я вскинул голову.
— Я дам вам день прийти в себя, — продолжил царь. — Послезавтра вас позовут в Академию наук. Вы, кажется, хотели еще в прошлый свой приезд там выступить, вот и ответите на вопросы других ученых мужей. И поверьте, вопросов к вам накопилось немало. Также вам необходимо будет придумать, как помириться с моим братом, потому что отпускать вас, его врага, в ущерб репутации великого князя и семьи я не буду. Сможете, я буду ждать вас: попросите Николая, и он запишет вас на прием в тот же день.
И Александр отвернулся, показывая, что прием окончен.
Мы с Ростовцевым, которого, кажется, только что перевели от Константина ко мне, переглянулись и вышли в коридор. Да уж, задал Александр задачку, но то, что он оказался способен идти на сделки, уже было хорошо. Выступить в Академии наук — не сложно. Убедить упертого великого князя — уже придется попотеть, но, кажется, я знаю, что может вдохновить этого повелителя флотов.
Нарисую ему «Бисмарка» или «Ямато» — перед таким ни одно сердце не устоит.
[1] Если что, судя по дневникам и отзывам, молодой Лев Николаевич был весьма застенчив.
[2] На всякий случай напомним, что царь общается со своими поддаными на «вы», а вот к нему можно и нужно на «ты». Например, «государь, прошу тебя…». Или же официальное обращение: ваше императорское величество.
Глава 10
Александр II долго смотрел в закрытую дверь.
— Отец, как же невовремя ты ушел, — царь повернул к себе небольшой портрет, стоящий прямо на столе. Всегда рядом.
И ему нужна была поддержка. Россия застыла на перепутье: она была сильна, и это тоже оказалось проблемой. Слишком многие считали, что тогда ничего не нужно и делать. А были и такие, как Щербачев, которые, наоборот, хотели уж слишком многого, не понимая, что даже страна может надорваться. Полковник ведь не просто человек — Александр не знал, понимает тот или нет, но каждый день появлялись люди, готовые идти за ним. Много влиятельных людей, которые следили за успехами нового Лисандра[1] и были готовы поддержать его.
Глупцы! Они не понимают, что сила не только внутри страны, но и снаружи. В ближайшие десятилетия начнется — уже началась — гонка за колониями. Они и сейчас вроде бы принадлежат кому-то, но это ничего не значит, пока весь мир не поделят между собой великие державы. Только им хватит силы, чтобы удержать это лоскутное одеяло, чтобы подчинить и впитать в себя малые народы. И тут, Александр верил, у него был особый путь.
Англия и Франция находились далеко от своих новых земель и были вынуждены просто высасывать их ресурсы. Россия же могла присоединять территории, превращая их через время в саму империю, и в перспективе это делало ее сильнее любой другой страны. И вот ключевой момент… Чем раньше закончить эту глупую войну, чем раньше удастся мобилизовать силы на новые свершения, тем раньше Россия включится в по-настоящему важную гонку. Единственный плюс, что Англия и Франция сейчас тоже вынуждены остановить свою экспансию, но… В этом мире есть не только они.
Щербачев вот не понимает, но его выходка в Австрии, которая позволила Габсбургам сохранить лицо и силы, пусть сейчас и играет на нас, но в итоге может сделать их одними из крупнейших противников. Или Пруссия, которая так удачно для своего кошелька вкладывается в новые заводы под Санкт-Петербургом — как скоро Фридрих-Вильгельм решит, что достоин большего? И в чью сторону он оскалит клыки? Нет, победа в грядущем противостоянии будет коваться совсем не в проливах и даже не на поле боя. Или все же…
Взгляд царя скользнул на второй ящик сверху. Там лежала копия принесенной ротмистром Ростовцевым рукописи. История о мире будущего. Кого-то в ней могли привлечь звезды, кого-то новый страшный враг, но сам Александр прежде всего обратил внимание на идею того, что человечество едино. И это была очень неожиданная мысль. Сам он всегда представлял,
