Честное пионерское! Часть 4 (СИ) - Андрей Анатольевич Федин
— Педро, — пробормотал я.
Поднёс жевательную резинку к лицу, понюхал. Фруктовый аромат жевательной резинки я не почувствовал, но вспомнил его. Потому что точно такие же «жвачки» мы с Валерой Кругликовым покупали в чехословацком луна-парке, который приезжал в Великозаводск в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Мы часто туда бегали. Но не только для того, чтобы прокатиться на «американских горках». А потому что в билетных кассах там продавали эту самую жевательную резинку «Педро» — «жвачку», из которой великозаводская детвора выдувала «пузыри» (большие, какие «ни в жизнь» не надуть из советских жевательных пластинок). Я вспомнил даже стоимость той жевательной резинки: руль за штуку. На фантике так и написали цену: «1,-». Я уже потом узнал, что эта единичка означала вовсе не советский рубль, а чехословацкую крону (до тысяча девятьсот девяностого года по курсу стоившая десять советских копеек).
Я не удержался, развернул фантик (вкладыш с картинкой под ним не обнаружил) — как и ожидал, нашёл под ним знакомое розовое «тельце» жевательной резинки. И уже наяву почувствовал её аромат. А затем и вкус (фруктовый, как мне и запомнилось). Тут же представил, как отреагировал бы на эту жвачку Валера Кругликов. В прошлой жизни он проявил чудеса выдержки: сохранил одну жевательную резинку нетронутой — на память. Приятель показывал мне её незадолго до своей гибели (у той был голубой фантик с точно таким же мексиканско-чехословацким мальчиком в большой широкополой шляпе); мы вместе с ним тогда вспоминали, как наскребали по сусекам монеты, чтобы собрать рубль (не на билет аттракциона — на «жвачку»). Я хмыкнул, помял жевательную резинку челюстями. И уже вскоре выдул из неё пузырь… который тут же лопнул: с приглушённым хлопком выпустил воздух.
Собрал в горсть десяток разноцветных «ирисок» — представил, как порадую сегодня приятелей. Сам я теперь не считал себя любителем подобных «вкусностей». Выдувание пузырей меня уже не развлекало, как в прошлом детстве. Хотя когда-то я облепил дверцы тётушкиного шкафа наклейками-вкладышами, что находил под фантиками жевательной резинки (динозаврами, машинками, терминаторами и прочими шреками). И даже собирал коллекцию вкладышей из серии «Love is…» Но в этой жизни Педро меня порадовала, прежде всего, теми воспоминаниями, что она навеяла. А вот её вкус теперь уже не приводил меня в восторг. То ли потому что пока свежи были воспоминания о других «вкусностях», которые я пробовал в прошлой жизни. То ли потому, что со временем у меня сменились предпочтения. Не получалось у меня смотреть на «Педро» с прежним искренним детским восторгом.
Я разжал пальцы — уронил жевательные резинки обратно на кровать. Потому что сообразил: «Педро» — действительно великолепный презент для нынешней детворы (Серёжа Лукин, должно быть, думал примерно также, раз осчастливил меня подобным подарком). Усомнился, найду лучший способ поздравить приятелей с Новым годом. Я тут же разложил разноцветные «ириски» на кучки. Прикинул: ни о ком ли не забыл. Выдул большой пузырь — тот лопнул и прилип к моему подбородку. Мысленно перечислил представителей своего отряда: «Вовчик, Паша, Валера, Зоя и Света». На долю каждого выходило примерно по двадцать жевательных резинок — по нынешним детским мерка, невероятное богатство. Прикинул, не угостить ли и самбистов из «третьей» группы. Но отказался от этой идеи: уж очень сильно уменьшились бы лежавшие сейчас на покрывале кучки. «Наде и папе по две штуки оставлю, — подумал я. — Пусть старички тоже порадуются».
* * *
Вечером, после тренировки я застал в Надиной квартире гостя. Шагнул через порог — меня встретила не Мишина мама (как обычно) и даже не Виктор Егорович (как бывало). В прихожую, где я стряхивал с себя тяжёлую зимнюю одежду, вышел Вовчик. Я повесил на крючок пальто и пристально взглянул на конопатое лицо. Отметил, что рыжий не улыбался; он не осыпал меня сходу тысячей слов. Мальчик тоскливо вздохнул и нерешительно поздоровался (хотя мы с ним сегодня уже виделись: и утром, и после школы, и у Солнцевых). Я хмыкнул от удивления. Придвинул к стене небрежно очищенные от снега ботинки. Рассматривал Вовчика — мои брови приподнимались всё выше. Понял: меня удивил не сам факт приветствия. А то, с какой неуверенностью и с каким печальным видом мальчик его озвучил. И это Вовчик — ребёнок, который всегда и везде источал бурную энергию и уверенность в себе (часто переходящую в самоуверенность).
— Что стряслось? — спросил я.
Вовчик пожал плечами.
Из гостиной вышла Надежда Сергеевна, застыла позади рыжего гостя.
— Мишутка, Вова дожидался тебя, — сказала Иванова. — Точнее, твоего разрешения взять у меня деньги.
Ещё выше мои брови приподняться уже не смогли.
— Какие деньги? — переспросил я.
Вовчик то ли вздохнул, то ли застонал. И скороговоркой объяснил мне цель своего визита. Он пришёл… чтобы договориться с Надеждой Сергеевной о пошиве «сумки, как у Зойки» — для своей «дамы сердца». Рыжий напомнил, что у Зотовой в январе будет день рождения. Сказал: Света пожелала получить в подарок от своего «рыцаря» сумочку от «Christian Dior» (школьники упрямо не называли Надино творение рюкзаком). Девочка уже сообразила, что я не покупал этот рюкзак. Она отправила Вовчика договориться о пошиве сумки напрямую с Мишиной мамой (в обход меня). Велела проделать этот манёвр сегодня, пока я занимался самбо в «Ленинском». Я едва сдержал улыбку: представил, как Зотова уговаривала мальчика — небось, и за руку его подержала, и улыбкой осчастливила, и даже в щёку поцеловала (благословила на подвиг). Конопатый «рыцарь» послушался «даму сердца». И даже побеседовал на тему рюкзака с Надеждой Сергеевной.
— Но я… это… ещё тебя, Миха, решил спросить, — сказал Вовчик.
Он посмотрел мне в глаза.
От его взгляда у меня тоскливо сжалось сердце.
— Если ты, Миха, скажешь, что нельзя — подарю ей чё-то другое, — заявил мальчик.
Он зажмурил глаза — будто ждал, что я ударю его по лицу.
— А моя мама тебе что ответила?
— Да пошью я ещё один рюкзак! — сказала Надя. — Не проблема! Было бы из чего.
Вовчик шмыгнул носом.
— Ты объяснила ему, что для этого нужно? — спросил я.
Надежда Сергеевна кивнула, погладила Вовчика по затылку.
— Объяснила, — сказала Надя. — И предложила дать денег, чтобы он уже завтра купил эти сумки. Нужно начинать работу сразу после праздника, чтобы пошить рюкзак до Светиного дня рождения.
Иванова положила руки на плечи рыжего мальчика.
— Вот только Вова их не взял, — пожаловалась она. — Сказал: сперва получит на это твоё разрешение.
Вовчик снова вздохнул.
— Миха… можно? — спросил он. — Я вам всё отдам — до копейки! Клянусь!
Рыжий вытянулся по струнке.
— А если не смогу… — сказал он. — То никогда не стану пионером! Вот увидишь!
После слов Вовчика я не улыбнуться — нахмурился.
Произнёс:
— Ну, если так…
Кивнул.
— Тогда ладно, — сказал я.
Глаза на конопатом лице радостно блеснули.
Надежда Сергеевна тоже улыбнулась, словно это ей я адресовал своё разрешение.
— Пусть и у Зотовой будет такой же рюкзак, — сказал я. — Надеюсь, девчонки из-за этого не поссорятся.
Хмыкнул.
— Ты знаешь, где продаются сумки?
— Ага.
— Я объяснила.
— Ну, и прекрасно, — сказал я. — Тебе понадобятся семнадцать рублей и пятьдесят восемь копеек. Возьмём их у моей мамы, раз она сама предложила. Завтра вместе с тобой схожу в магазин. Чтобы ты ничего не перепутал.
Я покачал указательным пальцем — будто пригрозил.
И добавил:
— Только купим сумки другого цвета! Не бежевого. Чтобы девчонки различали рюкзаки.
— Ага, — повторил Вовчик.
Он кивнул.
И тут же воскликнул:
— Миха! Тётя Надя! Спасибо!
Рыжий резко развернулся и стиснул в объятиях взвизгнувшую от неожиданности Иванову.
* * *
В пятницу, я вместе с Вовчиком отправился в «Универмаг» (не рискнул отпустить парня с деньгами одного: побоялся, как бы моё «видение» не стало реальностью до Нового года, а не после). Купили там две сумки с логотипом олимпиады — бордового цвета (расцветку будущего рюкзака выбрал Вовчик). А уже вечером мальчик явился к нам с новым вопросом. Он показал Надежде Сергеевне вырезку из газеты с рисунком (две чёрные боксёрские перчатки). И поинтересовался: сможет ли Надя вышить такую
