Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
От Петькиных глаз не укрылось, что все присутствующие за хлебосольным столом мужики единодушно разделяют позицию старого казака, да и ему самому были близки и понятны слова задиристого дядьки Михея. Но он также был осведомлён и разделял положение своего командира, на плечах которого лежала забота о содержании красноармейцев и их многодетных семей. Все резервы давно уже были исчерпаны, после недавнего урезания котловых пайков в одном из эскадронов поднялась голодная смута, и Чапаю пришлось лично приложиться к оружию. Однако и авторитет комдива имеет свой, пусть и высокий, но всё же предел, без хлеба дисциплину в дивизии не удержать. Поэтому ординарец строил беседу в примирительном русле.
– Ну хорошо, давайте спокойно обо всём потолкуем, – обращаясь к присутствующим, предложил, отставив пустую тарелку, ординарец и обтёр рукавом гимнастерки замасленный рот. – Мы в революцию для чего подались? Чтобы всему трудовому народу и вам, в том числе, жилось много лучше. Советская власть за бесплатно отдаёт мужикам вольные земли, чтобы спокойно трудились и делались всё зажиточней, всё богаче. А вы начинаете мордой крутить, напраслину на Советскую власть не по делу возводите. Чего здесь скрывать, нам сейчас нелегко, надо же как-то с беляками покончить. Потерпите немного, помогите нам с хлебом, а потом шашки на гвоздь и вместе такую жизнь в дивизии развернём, что никому и не снилось. Коммунизм ведь построим, всё общим сделается, будешь есть пироги и не знать, чьими мозолями этот хлебушек добыт. Набивай только пузо и не забывай революцию благодарить. Пускай вы сегодня сомневаетесь в комиссарах, но Чапаю вы не можете не доверять, он за вас жизнь готов положить.
– Для чего вы затевали революцию, эта ваша забота, – не стал возражать суровый казак дядя Михей. – Но лично я об этом никого не просил, отродясь не желал, чтобы кто-то за меня мою жизнь обустраивал, делал её на свой лад сытней и богаче. Мне, может, в самый раз приходится то, что имею, и о другом никогда не тужу. И что это за дурость такая, скопом крестьянскую жизнь проживать, может, вы и мою жёнку гуртом обгулять собираетесь? Ты, Петька, или дурой прикидываешься, или взаправду блажной, не понимаешь, что землю дают за бесплатно, чтобы потом заставить бесплатно на ней же работать. Земли никогда не бывает вдоволь, я готов прикупить немалую часть, у меня сыновья подрастают, должен приготовить им хозяйский надел. Но только за отцовские деньги, чтобы дети мои ни перед кем не оказались в долгу. Чтобы никто не пришел с карабином и не согнал со двора, как приблудную паршивую псину.
– Пустое городите, дядя Михей, – самодовольно вытянув под столом длинные ноги, ответил Петруха Чаплыгин. – Советская власть, она ведь народная, зачем же ей ходить поперёк честного хлебороба? Если совсем без дураков, то любая власть при желании может согнать с земли мужика, включая и ваших сынов. И совсем не важно, как досталась она, за свои ли, за чужие деньги, вы это знаете не хуже меня.
– Не сгонит с законной земли ваша власть, – даже подпрыгнул на скамейке взъерошившийся дядя Михей. – Потому что тогда сыновья на вилы посадят твоего комиссара. Купленного никто не отдаст, а бесплатное в руках не удержишь. Я за своё кому хочешь глотку перегрызу, так и передай своему командиру. Чего вы молчите, мужики, – обратился ко всем присутствующим расходившийся старый казак. – Может, я неверно чего говорю, ждём твоего слова, кум Алексей.
Собравшиеся за общим столом молчали не потому, что им нечего было сказать, и совсем не из осторожности держали язык за зубами, – для них важно было услышать последнее слово Алексея Игнатьевича, для этого многие и явились сюда. Они терпеливо дожидались, как приговора, его последнего слова. Как поступить с бесплатной землицей, принимать решение мог только он, признанный по всему течению казацкого Урала, не единожды проверенный временем народный вожак. Князем промежду собой уважительно величали мужики Алексея Недюжева, на то имелись серьёзные, более чем убедительные причины.
Предки знатного кузнеца Алексея Игнатьевича никогда не носили княжеского титула. Был он дальним отпрыском старинного казачьего рода Недюжевых, тех самых, что выдали в жены Емеле Пугачёву молодую казачку Софью. Много всякой воды утекло с времён Пугачёвского восстания, но народная память намертво закрепила в своём арсенале героику казачьего бунта.
В бесконечно перелицованной книжной истории нашего беспокойного Отечества это наверняка одна из самых скупо заполненных страниц. Прежде всего потому, что на Пугачёвский мятеж накладывалось жестокое табу всей чередой коронованных российских властителей. В своё время великий русский поэт коснулся запретной пугачёвской темы в «Капитанской дочке» – и немедленно отведал свинца, поощрительным приветом от дома Романовых. Дабы никто не сомневался, каков он русский дух и чем всё это может пахнуть. Потому как зловеще неистребимы глубинные мотивы той стихийной крестьянской войны.
В середине восемнадцатого века на российский престол, в результате дворцового переворота, взошла несравненная Екатерина Великая. Прусского происхождения, императрица решительным образом продолжила реформы, начатые ещё Петром, на европеизацию страны, разумеется, милого её сердцу германского разлива. Екатерина правила страной беспощадно и расточительно, не церемонясь с подопечным народом и опираясь только на избранных фаворитов.
По существу, все екатерининские преобразования несли на себе черты оголтелого глумления над русским миром. При дворе с особой доблестью состязались в показном презрении всего исконно русского – начиная от родного языка и заканчивая православным исповеданием. Многие чада известных придворных особ вообще не умели изъясняться на русском. А чего стоила одна только секуляризация, которой императрица поставила православную церковь по всей Святой Руси на крайнюю степень нужды и унижения? И, как знать, не выступи тогда Пугачёв в защиту русского мира, не подымись казачество на Яике, ещё неизвестно каким бы духом сегодня животворилась великая Русь. Многим намерениям Екатерины не суждено было уже после этого сбыться.
Стихия византийского бунта была
