Татьяна Апраксина - Башня вавилонская
— Что же вы, полковник, — сказал скучный синтезированный голос, — из мемориала дупло устроили… да такое паршивое, что его любой уличный loco руками вскроет, без помощи булавки?
Серый такой голос, спотыкающийся, знакомый. Стандартный «чтец», такой стоит на всех коммуникаторах.
— Приходите ко мне на мусорную кучу, полковник. И лучше один. Я еще не все стер.
Хотите корриду… лузитанскую, когда бедный замороченный бык под конец падает от усталости — и торжествующий победитель снимает с уха цветочек? А у меня для вас сюрприз. На нашей арене приняты толедские правила…
* * *Прозвище «капибара» в корпорации прижилось. Капибара, иначе же Hydrochoeridae, водосвинка, известная как Хуан Алваро Васкес. Собственность корпорации, между прочим. Ценная для руководства. Девятнадцатилетний оболтус, которого начинаешь уже воспринимать не только как коллегу и приятеля, а как младшего родственника. Такой двоюродный братец-балбес.
А потом эта собственность, эта родня самозваная в одночасье срывается с места, меняет заранее заказанный билет и летит туда, где его никто не ждет, где ему совершенно нечего делать. Где ему попросту нельзя находиться… а он плевал на все нельзя, он знать не желает, что кому-то мешает или может что-то сорвать. И злиться тут бесполезно, и мечтать оборвать уши бесполезно. Это наша реальность, это наша работа. Ловля беспривязных капибар, в том числе.
Такая работа — отвечать за все на свете.
В том числе и за воспаление легких, которое может подхватить южный водоплавающий зверь паскудной северной осенью, которую и местные-то жители не жалуют…
Главное, выбрал же и время.
Пять с половиной часов назад, когда странствующая капибара, наверное, еще только праздновала поступление, Максиму опять позвонили из Новгорода. И опять проректор филиала, и опять с предложением. Противного металлического чувства dИjЮ vu не возникло — звонил не Моран, а доктор Саша Лехтинен, паровоз и человек, проректор номер два. И на пятой минуте стало ясно: то, что она предлагает, очень похоже на капитуляцию.
Проректором доктор Лехтинен стала только два года назад, а до того она почти пять лет была деканом общевойскового факультета, и хотя Максим проучился под ее началом примерно месяца два, а потом был решительно и безоговорочно выставлен вон в процессе отделения агнцев и козлищ на факультете, проникнуться до пяток и кончиков ушей успел. Да что там, хватило бы и одной беседы. Ее, собственно, и хватило; все остальное было цепочкой формальностей; и — как выяснилось уже несколько лет спустя, — результатом переговоров с да Монтефельтро. Нескольких не столь перспективных козлищ попросту выставили в белый свет. Впрочем, не только студентов, преподавателям досталось тоже.
За шесть лет госпожа проректор не утратила ни решительности, ни напора. Ни аппетита. Ни предельно своеобразных манер. Одно приветствие — «Так, разгони всех своих партизан на пару минут» вместо «здрасте» чего стоило. И очень располагало к дальнейшему ведению беседы.
Но когда Саша назвала свою цену, пришлось брать паузу для обсуждения. Впрочем, она этого и ждала.
Звонить Франческо он не стал. Вернее, позвонить позвонил, но только за одним — попросить встречи. Шел и думал, чем в него могут запустить в этом кабинете. Выходило, что всем, что не привинчено. Впрочем, все, что привинчено, можно оторвать. Главное, чтобы не системой связи. Звонить в Лион можно и со своего, но разговаривать по одному маленькому аппарату втроем, а то и впятером — неудобно. Анольери и Джастине он отправил по сообщению еще во время разговора.
— Что еще стряслось в этом вашем инкубаторе? — с тоской спросил Франческо. Вчера Максиму стало бы неловко. Сегодня он уже, скорее, беспокоился. Если эталонный нео-феодал и вельможа вторые сутки с отвращением смотрит на белый свет и утверждает, что мир катится в пропасть, то, может быть, у него просто не ладится очередной биохимический эксперимент на благо человечества и корпорации. Может быть, его начал раздражать какой-то элемент отделки… поймет, уберет и успокоится. А может быть, мир действительно катится в пропасть, сам того не замечая. Неизбирательно чуткий прибор.
— Госпожа проректор Лехтинен готова своей властью допустить на территорию комиссию Совета и оказать этой комиссии всемерное воздействие. На трех условиях.
Начальство смотрело уныло, без любопытства. Не как на отвратительную досадную помеху между феодалом и его добычей, вырисовывающейся на мониторе. Не как на воплощение всех грехов мира, сдернувшего нашего просветленного с прогулок по облакам. Это все было привычно. Нет, глазели на Максима как на обитателя Помпеи с какой-то классической картины: вокруг уже переполох, конец света, а там ребеночек лет четырех за бабочкой гонится. Бабочка ему в самый раз по уму, а опасность происходящего вокруг в голове не укладывается.
А спроси его — такого — услышишь, как сегодня днем, капризное: «Откуда я знаю? Это не мое дело знать, это ваше дело знать!». В общем, да. В сущности, так и есть. Но отчего-то хочется хорошенько потрясти и вытряхнуть-таки ответ.
— И чего она хочет? — отвращение в голосе Франческо стремилось в стратосферу.
— Чтобы мы предали гласности обстоятельства, при которых Моран стал сначала деканом, а потом проректором, чтобы мы четко объяснили, какова была в этом деле роль Совета и покойного Личфилда… так чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что до переворота на недочеты в работе филиала просто некому было жаловаться. А студенты, конечно же, были убеждены, что с ними работают по… официальной программе.
— Ну вы же сами этого хотите… — «вы», как будто он — это не мы, а где-то отдельно. — За чем же дело стало?
— Условием номер три является предоставление Морану корпоративного гражданства «Сфорца С.В.» и отказ в экстрадиции — откуда бы такое требование ни поступило.
Даже это ошеломительное известие не вызывает у Франческо особого интереса, хотя он все понял, все прекрасно понял — по выражению лица видно. Так смотрит человек на холодную, мокрую, противную половую тряпку, которую ему предстоит взять в свои драгоценные голые руки, чтобы навести порядок.
— Ну посоветуйтесь, — говорит он. — Я не против.
«Ловите своих бабочек». Да что ж за напасть?..
— Она со своей стороны обещает, что сам Моран не будет возражать… или будет находиться не в том состоянии, чтобы возражать.
Не помогло.
— Какая разница… — спрашивает Франческо. — Будет, не будет… какая разница вообще? Делайте, что хотите, я подпишу.
Хочется пошутить «А можно взорвать Две Башни и покрасить ваш стол в оранжевый цвет?», но есть подозрение, что все слова соскользнут как с гуся вода. И сколько ни вслушивайся, непонятно. Всегда было непонятно, а теперь непонятно вдвойне. Тоска экзистенциальная, острый приступ. Кого угодно другого Максим взял бы под руку одним очень удобным захватом и отвел бы покорное тело к миссис Дас, психологу, потому что у кого угодно другого это называлось бы депрессией. Но про Франческо миссис Дас сказала, что это лежит за пределами науки и ее подготовки.
Лежит. На столе.
— Хорошо, — говорит Максим, — если мистер Грин и госпожа Джастина не станут возражать, я возьму его на работу. Консультантом. По педагогике. Администрация коррекционной школы в Мериде жалуется на нехватку персонала.
Должность, конечно, сугубо фиктивная. Потому что если полковник окажется с де Сандовалом на одном континенте, его потом можно будет собрать в очень маленький пластиковый мешок.
На шутку Франческо не реагирует тоже. Остается за столом, как живое воплощение греха уныния. И только синие шпалеры гармонируют с цветом лица.
Пойдем к остальным, авось кто-нибудь скажет полезное.
А потом дежурная команда наблюдателей — переговоры переговорами, но и другие варианты с повестки дня снимать не следует — прислала в подарок яичко к светлому дню. Отличную фотографию продуктового грузовика. Кабины. Человека, сидящего рядом с водителем.
Максим чуть не написал вместо стандартного спасибо в ответ на «обратите внимание на человека на переднем плане» — «ну какой же это человек?». Не человек. Свинья. Рыжая водоплавающая свинья без копыт. Hydrochoerus. Свинью без копыт отделяло от стен университета метров восемьсот, и поскольку новостей от наблюдателей не поступило, Алваро успешно эти стены преодолел. Вот кто только ни пытался взять этот монастырь приступом. Свеи, норвеги, датчане, было дело — даже какой-то залетный отряд татар добрался. Никому не удалось, а флорестийскому поросенку — запросто.
Что наводило на мысли, что с той стороны капибару ведут и дорожку перед ним расстилают. Это настораживало.
Отследить траекторию — можно. Поправка, легко. Работа — не бей лежачего. Васкес прилетел в Юрьево со своими собственными документами. Когда заказывал билеты, пользовался своим же собственным компьютером… а компьютер, как предусмотрительная и умная вещь, препорученная заведомому растяпе, регулярно сохраняет резервную копию себя на ближайшем сервере компании, до которого может дотянуться. Закрытую копию. Которая предназначена, вообще-то, не для слежки, не для просмотра. Вообще-то. В принципе.
