Марианна Алферова - Тайна «Нереиды»
— Это грязные деньги, нажитые спекуляциями во время войны, — отозвалась первая. — Их надо пожертвовать на больницы и приюты. Все до последнего сестерция. А она, слышали, купила себе золотую диадему.
Они говорили достаточно громко, приглашая Норму присоединиться и немного посплетничать. "Норма сделала вид, что не поняла намека, и отворила дверь в просторный таблин. Таблин выглядел сносно: мозаичный пол цел, и стены почти не облупились. Сохранился даже письменный стол, обросший мохнатым слоем пыли, и высокое кресло с резной спинкой, украшенное деревянными орлами. Норма Галликан распахнула дверь в перистиль. Здесь не осталось ни деревьев, ни статуй, ни цветов. Повсюду росла трава и тонкие серебристые побеги лавра.
Это даже хорошо. Сад им все равно не понадобится. Странно распоряжается жизнь. Норма никогда не думала, что вновь придется вернуться к занятиям медициной, хотя первым она получила именно медицинское образование. Потом физика захватила ее и не оставила места уже ничему — ни медицине, ни любви, ни развлечениям. Девизом для Нормы на долгие годы стала фраза Сенеки: «Досуг без занятий наукой — это смерть и погребение живого человека». И вот Норма вновь возвращается к медицине. — Сегодня Календы, — сказала Норма. — Удачный день для начала большого дела.
Можно было бы начать делать бомбу… На мгновение Норму охватила нестерпимая злость. Ну почему Элий отказался от опытов с ураном?! Они могли бы расположиться в конфискованном поместье Корнелия Икела. Устроить там лабораторию, собрать ученых. Боги, лишившись гениев, оглохли и ослепли. Ученым никто бы теперь не мешал. А что, если бы удалось отыскать гения Триона? Вдруг он здесь, в Риме? И гении остальных ученых тоже где-то прячутся. Надо даровать гениям гражданство, окружить благами, засадить за высокий забор и сказать: действуйте! Вспомните, что говорили ваши подопечные, повторите то, что они делали. Гениями, правда, управлять очень трудно. Но она бы сумела. Сейчас главное — не позволить унизить Рим. Неужели никто этого не понимает?!
Кстати, ее собственное поместье, доставшееся ей от отца, уже больше года пустует. А что, если поехать туда и посмотреть, возможно ли…
У входа в поместье Норму Галликан встретили огромные старые дубы. На светлой зелени лужайки изумрудными пятнами лежали их огромные тени. Норма вылезла из авто и пошла по мощеной дорожке, обсаженной буксами. Она уже собиралась свернуть к вилле, но вдруг остановилась. На живописном пригорке стоял маленький павильон с мелочно-белыми колоннами из караррского мрамора. Знакомый павильон, оплетенный плющом, заросли камыша, каменный мостик, переброшенный через ручей. Здесь Норма впервые поцеловалась с человеком, которого теперь считают убийцей. Хорошо, что отец не дожил до нынешних дней — старик всегда относился к Икелу как к родному сыну.
Норма медленно подошла к павильону. И замерла, глядя на черную дыру вместо двери. Здесь у них с Икелом было тайное убежище. Здесь стояло ложе, покрытое овечьей шкурой. Когда они расстались, Норма приказала заделать вход. А теперь кто-то выломал узенькую дверь. Норма вошла. Внутри ничего не было. И эта пустота еще больше встревожила. Повинуясь внезапному наитию, она вытащила счетчик и поднесла к камням. Тревожное частое щелканье…
— Приветствую тебя, домна! — Управляющий спешил к ней. Под шелковой туникой солидное брюхо колебалось при каждом шаге.
Она молча указала на сломанную дверь.
— А, это приятель твой приезжал… как его… Корнелий Икел. Сказал, что по твоему приказу должен забрать канистры. И письмо показал.
— Но Икел в розыске! Ты разве не слышал, что его обвиняют в убийстве?
— С него сняли все обвинения. Он сам сказал.
— Да нет же! Его разыскивают по-прежнему. Об этом постоянно пишут в вестниках.
— Но я не читаю вестники. И радио не слушаю. Норма нахмурилась. Бывший префект претория знал о причудах управляющего и без труда обманул старика.
— …Икел увез эти канистры…
— Что за канистры? С чем?
— Не знаю, небольшие на вид. Но страшно тяжелые.
Уран? Но уран весь конфискован… А что если здесь хранили плутоний?! На плутоний при закрытии лаборатории не обратили внимания. Посчитали просто отходами и…
Ей сделалось так нехорошо, что она едва не упала. Зачем Триону искать руду в Конго, если здесь, в Риме, у него вдосталь готового сырья для бомбы!
Что же теперь делать? Норма не знала, как поступить. Рассказать Элию? Но зачем? Элий ничего не может уже сделать… Ей вдруг сделалось жаль Цезаря до слез. Нет, не надо, не надо ему ничего говорить… И про плутоний, и про то, что Икел объединился с Трионом. О боги, что же делать?!
— Будем надеяться, что у Триона не хватит ни людей, ни средств, — повторяла Норма как заклятие. — Будем надеяться…
Камыши заколебались, и в зеленой воде мелькнуло острое ребро, похожее на грань огромного прозрачного клинка. Норма глядела, как странный плавник рассекает ручей надвое и мчится, красные отсветы заката вспыхивали на темной воде. Неожиданно огромная жабья голова высунулась на поверхность, маленькие красные глазки уставились на Норму. На загривке чудовища вздымался острый гребень. Неведомое создание громко фыркнуло и ушло под воду. Стекловидный гребень мелькнул и пропал в камышах.
Норма стояла и не могла сдвинуться с места.
Кумий всегда обожал пиры Сервилии Кар. Такой роскошной изысканной обстановки нельзя было встретить ни в одном доме в Риме. А еще Кумия радовало то, что с недавних пор Сервилия отошла от позиций эстетизма и сделалась куда ближе к «первооткрывателям». Именно Сервилия устроила читку книги Кумия и созвала на нее изысканное общество. Гости были потрясены великолепием рыбных блюд, площадной бранью поэтической элиты и обилием физиологических подробностей, которые им поведал Кумий, зачитывая отрывки поэмы.
Когда-то Сервилия училась в школе меценатов, но профессиональным меценатом так и не стала. Хотела сохранить свободу. В гостях у Сервилии все реже появлялись профессиональные ценители, и это тоже радовало Кумия. Он терпеть не мог эстетов. Может потому, что всегда немного робел перед ними. И в душе презирал. Чтобы стать профессиональным ценителем, надо закончить только первую ступень школы меценатов. Продолжившие учение выходят в критики или меценаты. Но большинство остаются ценителями. У них масса льгот — на выставки и спектакли проходят бесплатно, посещают встречи с поэтами, пользуются прекрасной библиотекой и фондом для покупки книг в личное пользование. Многие ценители не работают, живут на маленькое пособие, целыми днями бегают по выставкам и литературным кафе, собирают автографы, пишут письма своим кумирам, издают самодельные вестники, играют в какие-то свои, им одним понятные игры — их непременно приглашают на симпозиумы, встречи, конкурсы. Люди с положением непременно зовут ценителей на обеды, чтобы придать дополнительный блеск своему обществу. Даже появилась поговорка: «Без ценителя самый изысканный обед не вкусен». На фестиваль в Монак ценители слетаются целыми стаями. Ценители — это некая аура вокруг людей искусства. Быть ценителем — призвание. Такое же, как писать или петь. Когда-то Кумий относился к ценителям с должным пиететом, одно время даже сам состоял под опекой пожилого эстета. Но после того, как его «опекун» презрительно отозвался о первых опытах Кумия, будущий поэт возненавидел всех ценителей разом.
Приблизительно раз в десятилетие в сенате всплывает вопрос о ликвидации школы меценатов. «Ненужные расходы!» — заявляют сенаторы, и вестники им вторят. Но поскольку школа находится в непосредственном ведении Августа и Августы, все кончается только криком.
Но в этот раз, войдя в триклиний, Кумий понял, что сегодня пир у Сервилии необычен. Во-первых, под потолком висела роза — знак того, что услышанное на обеде разглашать запрещено. Во-вторых, присутствовали исключительно люди искусства — литераторы, актеры и критики. Наличие последних испортило Кумию аппетит, но ненадолго. Сначала Кумий решил, что обед связан с предстоящей свадьбой Летиции. Но ошибся. Сервилия делала вид, что судьба дочери ее не касается.
— Друзья мои, — заговорила красавица Сервилия, одаривая каждого из гостей дружеской улыбкой. — Я предлагаю вам прекрасное развлечение. Такого еще не бывало. Я предлагаю… — она сделала паузу и выразительно посмотрела на каждого. — Я предлагаю помочь избранию Бенита Пизона в сенат.
Если бы она предложила поджечь Палатин и курию одновременно, ее слова не произвели бы большего впечатления. Юлия Кумекая приподнялась на ложе, оглядела присутствующих и, покачав головой, выдохнула:
— Может, Бенит неплохо смотрелся бы в театре Помпея, но в курии он будет ужасен. Во всем следует знать меру.
Остальные промолчали.
— А я «за»! — воскликнул Кумий. — Это давно следовало сделать. Надо расшевелить сонный Рим, заставить отцов-сенаторов немножко поволноваться. Прежде Элий не давал им жить спокойно. Но Элия интересовало лишь соблюдение буквы закона. Другое дело Бенит! Бенит задаст жару! Это будет великолепно. Отчеты о заседании сената будет читать интереснее, чем сочинения Макрина!
