Владимир Перемолотов - Звездолет «Иосиф Сталин»
– Не стоит. То, что меня интересует, вы наверняка знаете безо всяких книг. Когда уходит первый поезд на Берлин?
– В пять – двадцать.
– А следующий?
– В семь.
– Благодарю Вас…
Федосей оставил монетку на блюдечке и пошел к лестнице.
Никаким поездом они, разумеется, не поедут, но почему бы преследователям не поискать их там? А что искать их будут, теперь он в этом ни капли не сомневался.
Уезжать из Геттингена им пришлось на грузовике, добытым Дёгтем по своим связям – у агента Коминтерна они казались безграничными. Безусловно, лучшим вариантом был бы легковой «даймлер», но у профессора оказался багаж… Не смотря на уверения Дёгтя, что в Советском Союзе ему предоставят все, что только душа пожелает, профессор все же остался непреклонен и настаивал на своем.
Пришлось все переигрывать и доставать грузовик.
Только все это произошло, пока Федосей прохлаждался на профессорской вилле.
Тихонько, не привлекая внимания, они загрузили деревянный ящик, размером мало отличавшийся от гроба и двинулись из города.
Деготь не из бравады, а по необходимости, проехал по Николаусбюргервег, мимо профессорского дома. Вчерашние наблюдатели присутствовали и, судя по ленивому спокойствию, еще не знали о том, что остались в дураках.
Советские шпионы переглянулись и хмыкнули. Приятно чувствовать себя более умным и хитрым, задающим темп в начавшейся игре самолюбий.
Соблюдая все правила движения, беглецы выехали из города и отправились в Бремен.
Увозить профессора в страну побеждающего социализма планировалось с буржуазным шиком – на дирижабле…
Дорога до города оказалась гладкой, только уже в окрестностях Бремена за ними увязался какой-то спортивный автомобиль. Федосей с Дёгтем смотрели за ним, готовые к неприятностям, но при въезде в Бремен тот неудачно столкнулся с вылетевшем из-за поворота грузовичком. Грохота они не слышали, но в боковое зеркальце хорошо было видно, как из сцепившихся автомобилей выскочили люди и, размахивая руками, принялись выяснять отношения.
Год 1928. Июнь
Германия. Бремен
В Бремене, не смотря на внутренние ожидания, знакомая с детства сказка братьев Гримм так и не стала былью. В городе они не встретили ни одного бродячего музыканта, зато дирижаблей, о которых братья ни слова не написали, там отыскалось сразу три штуки. Исчезнув на четверть часа Дёготь вернулся с билетами на дирижабль «Кельн-Хельсинки».
Аппарат уже спускался, а на поле, совсем рядом, притянутый канатами к земле цеппелин «Кельн-Стокгольм» дверью-глоткой вбирал в себя пассажиров словно кит – планктон. На другом конце поля стояли самолеты, а тут, на причальных мачтах флюгерами крутились дирижабли других авиалиний. Все происходило без суеты и нервозности, по-немецки деловито и расчетливо.
Самым удачным было бы сразу же, прямо сейчас, оказаться на своем, Советском дирижабле, на кусочке своей территории, защищенными всей мощью Советского государства, но увы… Может быть скоро и придет то время, когда советские дирижабли с именами вождей Мирового пролетариата будут, на страх буржуям, бороздить небеса иных государств, внушая пролетариату надежду на скорое освобождение от гнёта помещиков и капиталистов, но пока это время ещё не наступило. Приходилось пользоваться тем, что имелось.
На поле их вывел служащий транспортной компании. Ветер, налетая порывами, трепал его волосы и он, оглядываясь, придерживал форменную фуражку.
Федосей шел последним, из-за спины что-то бормотавшего профессора разглядывая дирижабль.
Хоть и не впервой он все это наблюдал вблизи, все ж картина, конечно, впечатляла….
Он не стал сравнивать дирижабль с огромной рыбиной или облаком. Дирижабль, стоящий на земле, порождал совершенно иные ассоциации. Более всего творение фирмы «Парсеваль» напоминало огромную железнодорожную цистерну, поставленную на железнодорожный же вагон, но размером побольше.
От земли они оторвались через полчаса. Это время ушло на размещение новых пассажиров и багажа в недрах летающего вагона. Почти нечувствительно аппарат на отпущенных канатах поднялся вверх, с едва слышным стуком сработал замок-защелка, крепивший нос дирижабля к причальной мачте и аппарат устремился на северо-восток.
Ему предстояло пролететь над Германией с посадкой в Киле и оттуда, через море – к финнам.
Бремен постепенно уходил вниз и назад. В иллюминаторы уже заглядывал продутый ветром простор и пассажиры начал устраиваться на мягких диванах поудобнее, деликатно радуясь тому, что им придется наслаждаться этим недешевым комфортом несколько часов.
К новым спутникам Федосей начал приглядываться уже на земле. Конечно, вероятность того, что их выследили, была ничтожна и все-таки, все-таки, все-таки…
К счастью смотреть особенно было не на кого. Цены на билеты кусались, и позволить себе приятное путешествие могли очень не многие – два дельца, не смотря на августовское тепло облаченные в летние пальто и котелки, семейная пара, похоже молодожены, и лютеранский священник, черно-белый как шахматная доска перед полной победой черных. Все расположились так, чтоб не мешать друг другу, и первое время внимательно разглядывали диваны, шкафы и столики.
Потом каждый занялся своим делом – пастор достал молитвенник, молодожены, взявшись за руки, неотрывно смотрели друг на друга, забыв об окружающих, а дельцы достали бутылку и совершенно по-русски, то есть, не обращая внимания на окружающих, начали выпивать, подмигивая друг-другу. Чекист глазами показал на них Дегтю, но тот только плечами пожал. Году в тринадцатом это может быть и смотрелось бы подозрительно, но не сегодня. Мировая война испортила даже дисциплинированных немцев.
Если кто и вел себя тут подозрительно – так это сам профессор. Вместо того, чтоб прилипнуть к иллюминатору и восхищаться видом фатерлянда с высоты птичьего полета, он только глянул небрежно вниз и вернулся к расспросам.
Еще по пути в Бремен профессор расспрашивал их о жизни в СССР. Они как могли отвечали – говорили о развитии науки и образования в стране. О новых институтах, создающихся под идеи химиков и физиков Советской страны, о всеобщей тяге к обучению, о борьбе с неграмотностью… А потом все-таки удалось переключить его внимание на то, что происходило внизу.
Летя в воздухе гораздо интереснее смотреть не по сторонам, а на землю. Воздух вокруг пуст, хотя и прозрачен, а там, внизу, всегда что-то происходит. Там осталась жизнь, с которой пассажир никак не хочет терять связь. Он смотрит, выискивая с двух километровой высоты все, что может привлечь внимание – городки, отдельно стоящие дома, реки, железные дороги…
Поэтому самолет, заметили только тогда, когда он под ругань плотов, пробившую даже закрытые в салон двери, пронесся мимо дирижабля буквально в полусотне шагов. Пассажиры ничего не поняли. Они крутили головами, больше удивляясь не появлению самолета, а несдержанности пилотов. Молодая дама даже покраснела и демонстративно заткнула ушки.
За иллюминатором мелькнула красная ракета, показывая пилоту аэроплана, что тот заигрался. Летчик никак не прореагировал.
– Места ему мало? Ослеп он, что ли? – спокойно поинтересовался Деготь.
Не угадал….
Надежда на то, что летчик ослеп, пропала совершенно, когда тот вновь вышел на встречный курс.
– Разные есть лихачи в авиации, – медленно сказал Федосей, не отрывая глаз от самолета. Аэроплан можно было рассмотреть сквозь толщину стекла иллюминатора только боковым зрением, и от этого невозможно было оценить расстояние и сообразить, чем еще собрался их удивить пилот. – Есть дураки, которые удаль свою показывая, вокруг дирижабля вполне могут мертвую петлю прокрутить. Хватит ума…
Под днищем аэроплана серебристо блеснуло, словно кто-то приклеил там станиолевую фольгу от пачки американского шоколада. Блеснуло ярко, весело…
А на душе стало мерзко, как в детстве, когда доктор с умильной улыбкой предлагал выпить какую-нибудь гадость.
Малюкову приходилось слышать от товарищей– авиаторов рассказы о британских аэропланах, которые оснащались специально для борьбы с германскими цеппелинами особыми дисковыми пилами. Пролетев над баллоном, такой аэроплан проделывал дыру даже в цельнометаллических военных дирижаблях, а уж что говорить про полужесткую конструкцию пассажирского аппарата.
Именно из-за таких вот самолетов немцам пришлось дорабатывать свои цеппелины так, чтоб те могли подниматься до высоты почти шесть километров. Высота спасала – на счастье аэронавтов туда еще самолеты не долетали. Правда и бомбежки с такой высоты стали приносить меньше пользы…
– О Господи! – прошептал профессор, как и Федосей, прилипший носом к иллюминатору. – Матерь божья!
Он тоже заметил и сообразил.
Федосей коротко выругался и бросился в кабину.
Посторонним туда, разумеется, было нельзя и носа сунуть, но в этот момент пилоты на него не обратили внимания. С той стороны кабинного стекла жизнь оказалась гораздо интереснее. Прямо на них из глубины безмятежно-голубого неба наплывал атакующий триплан.
