Сергей Лукьяненко - Витя Солнышкин и Иосиф Сталин

Сергей Лукьяненко

Витя Солнышкин и Иосиф Сталин

Всё здесь было именно так, как Витя себе представлял, как помнил по фотографиям и фильмам: обшитые деревом стены, стол покрытый зелёным сукном, на столе — бронзовая лампа, хрустальная пепельница, чёрные телефонные аппараты: Витя едва не подумал «старинные телефоны», но тут же мысленно поправился. Не было в них ничего старинного, пока ещё не было.

А вот к чему Витя оказался не готов — так это к запаху трубочного табака. Не очень-то и противному, не очень резкому, но настолько устоявшемуся, что сразу понятно — тут курят. Всё время курят.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — сказал Витя волнуясь.

Сталин, изучавший бумаги в тоненькой папке, посмотрел на него, пыхнул трубкой, кивнул.

— Здравствуй, пионер Витя Солнышкин. Хорошая у тебя фамилия, радостная.

— Отец был беспризорником, фамилию свою не помнил, в детдоме придумали, — отбарабанил Витя. Вздохнул и добавил: — Только на самом деле это неправда. Отец фамилию помнит, она дворянская. Потому и не назвался.

— На отца доносишь? — добродушно спросил Сталин.

— Нет, товарищ Сталин, — сказал Витя. — Отец настоящий коммунист, а сын за отца не в ответе. Вы извините, я волнуюсь.

Сталин кивнул. Указал на кожаное кресло перед столом.

— Садись, пионер Солнышкин. Рассказывай, зачем пришёл.

Витя сел, поправил коротковатые школьные брюки. Перед ним оказался угол стола на котором стоял большой поднос — чайник, стаканы в мельхиоровых подстаканниках, несколько вазочек с конфетами и печеньем.

— Ешь, пионер, — добродушно сказал Сталин. — Организм молодой, сладкого хочет.

Сладкого действительно хотелось и Витя взял конфету. Развернул и сказал, отчаянно, будто прыгая вниз с парашютной вышки в парке культуры и отдыха имени великого пролетарского писателя Максима Горького:

— На самом деле, товарищ Сталин, организм-то молодой, а я сам — не очень. Я даже немного старше вас, товарищ Сталин. Мне шестьдесят четыре года.

Сказал — и замер. Что сейчас будет? Сразу выведут из кабинета? Врача вызовут?

— В каком году родился, Солнышкин? — спросил Сталин, откинулся в кресле и с насмешливо посмотрел на Витю.

— В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем, — сказал Витя. И с горечью добавил: — В год вашей смерти, товарищ Сталин:

— Значит у вас сейчас две тысячи семнадцатый: — задумчиво произнёс Сталин. — Годовщина: Празднуете?

— Не очень, — признался Витя. Сталин вовсе не выглядел удивлённым.

— Коммунизм?

— Нет, не построили. Социализма тоже нет. Советский Союз развалился, во всех республиках капитализм. На Украине война.

— Не в Белоруссии? — заинтересовался Сталин. — Точно?

— На Украине.

Сталин кивнул.

— Я должен всё объяснить, — быстро заговорил Витя. — Я не знаю, как и почему это произошло: мне кажется, что у меня был инсульт, я умирал: и вдруг оказался здесь. У вас. В одна тысяча девятьсот сороковом году. В теле пионера Вити Солнышкина. Я атеист, товарищ Сталин! Но наверняка есть тому какие-то причины, какие-то физические законы, не до конца изученные даже в двадцать первом веке.

— То есть это не машина времени господина Уэллса? — спросил Сталин. Не научный эксперимент?

— Нет! Случайность! Первые дни я был уверен, что всё это бред умирающего сознания, но потом понял — всё взаправду!

Витя опустил глаза и вдруг обнаружил, что перед ним лежит целая гора пустых фантиков.

— Ты ешь, ешь конфеты, — добродушно сказал Сталин. — Мне нельзя, врачи не велят, а ты кушай, не стесняйся. Это ты раньше был взрослый, можно даже сказать — пожилой человек: как звали-то?

— Виктор, только фамилия обычная — Петров: — отодвигая опустевшую вазочку сказал Витя. — Виктор Егорович Петров.

— Был ты пенсионером Виктором Петровым, а стал пионером Витей Солнышкиным. И организм твой — растущий и молодой. Ему конфет хочется. Ешь, ещё принесут.

— Не надо, — сказал Витя, краснея. — Пионер должен быть скромным. Так вы мне верите?

— Верю, — сказал Сталин. — Всю ту информацию, которую ты сообщил Поскрёбышеву, тебе просто неоткуда знать. Даже если бы ты был немецким шпионом. Даже если бы ты был вундеркиндом. А как говорил товарищ Шерлок Холмс?

— Если отбросить всё невозможное, то самое невероятное и окажется правдой! — зачарованно сказал Витя.

— Верно.

— Не знал, что вы читали Конан Дойля!

— Нельзя стать коммунистом, не обогатив свой разум всеми достижениями человечество, — отчеканил Сталин. — Как живётся-то в новом теле, Виктор Егорович?

— Если честно, то неплохо, — признался Витя. — Я первые дни всё время бегал. Иду куда-то — а ноги сами несутся! Бегу и хохочу. Прыгаю. И мир вокруг — такой яркий, такой настоящий! Последние годы я сильно хромал, зрение упало: это всё последствия диабета: и вдруг новое, крепкое тело!

Сталин доброжелательно кивнул.

— Ещё у меня собака есть, — зачем-то сказал Витя. — Я всегда хотел собаку, с детства, но у меня аллергия. Это такая болезнь, чихаю от собачьей шерсти. Чихал и глаза слезились. Теперь нет. Воспитываю сторожевого пса Мухтара, для наших доблестных пограничников!

— А как же Витя Солнышкин? — спросил Сталин. — Настоящий?

Витя опустил глаза.

— Не знаю, товарищ Сталин. Может быть он на моё место попал? Ну, невесело, конечно, мальчишке в старика превратиться:

Сталин кивнул, понимающе и сочувственно.

— А может и нет? Я ведь его жизнь тоже помню, мысли какие-то его, мечты, страхи: Может моё сознание его подавило, растворило в себе? Но я не виноват. Я не хотел! Тогда у нас одно тело на двоих, и жизнь одна, и разум. Я ведь раньше не сильно вас любил, товарищ Сталин. То есть позже. Ну, вы поняли, да? Знаете, начитался всякого: А когда стал Витей Солнышкиным совершенно по-другому стал относиться!

— Вполне возможно, — согласился Сталин. — Так что ты хочешь мне рассказать, Витя-Виктор?

— Будет война, товарищ Сталин, — Витя понял, что разговор наконец-то пошёл о серьёзных вещах, сложил на коленки руки, всё время тянувшиеся за конфетами и смело посмотрел Сталину в глаза. — К счастью — ещё не сейчас. Не в сороковом.

— А в каком?

— Двадцать второго июня сорок первого года!

Сталин взял со стола синий карандаш и что-то быстро записал на листе бумаги. Витя мельком заметил приклеенную к листу чёрно-белую фотографию. Свою собственную. Видимо, те три дня, пока Поскрёбышев решал его судьбу, ушли и на подготовку досье.

— Немцы? — уточнил Сталин.

— Конечно. Иосиф Виссарионович, я понимаю, что чудес не бывает. Нельзя разом перевооружить армию, нельзя из ничего сделать атомную бомбу: я потом про неё тоже расскажу.

— Это ты молодец, что понимаешь, — согласился Сталин.

— Но всё-таки информация — это огромная сила. Я был в той, будущей жизни строителем. Прорабом.

— Хорошая работа, — кивнул Сталин. — Нам надо много строить.

— Да, но лучше бы я был инженером, лучше бы физиком! — с горечью сказал Витя. — Эх: сколько знаний я мог бы передать: Но всё-таки кое-что я знаю, товарищ Сталин. Во-первых — дата начала войны. Нам надо нанести упреждающий удар по фашистам! Во-вторых — танк Т-34, автомат Калашникова, «Катюши», Курчатов и Королёв. Это очень важно! Курчатов с Королёвым не успеют, но после войны тоже всё это понадобится. И в третьих — надо расстрелять предателей. Тех, кто даст слабину во время войны или после неё. Я написал полный список, он у Александра Николаевича:

Сталин молча достал из папки лист, стал читать, посасывая уже погасшую трубку. Потом спросил:

— Хрущёва обязательно?

— В первую очередь! — с жаром сказал Витя. — Хотя нет. В первую очередь — Горбачёва. Я понимаю, ему пока всего девять лет, но он: вы не представляете:

— Подожди, пионер, — строго сказал Сталин. — Если человек предатель то он заслуживает наказания. Но если ты всего лишь знаешь, что человек может предать? Тем более — ребёнок малый! Надо перевоспитывать! Отдадим на воспитание в другую семью, к примеру. Будем приглядывать. Пусть до власти не дорвётся, а работает в колхозе, агрономом. Как считаешь? А для безопасности оставим указание органам — не допускать карьерного роста.

— Ну: можно так, — Витя смутился. — Хотя вы же говорили, что есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.

— Я так не говорил, — строго сказал Сталин и снова углубился в изучение списка. — Не верь книжкам, писатели ради красного словца отца народов продадут. Власов: Говоришь, предаст?

— Да!

— А не Жуков? Жуковщина, первая добровольческая армия освобождения народов России под командованием генерала Жукова:

— Жуков герой! — обиделся Витя.

— Угу: Боря Ельцин: Что-то ты не любишь третьеклассников, пионер Солнышкин. А ведь пионер должен заботиться об октябрятах. Давай я организую особое училище для талантливых детей? Раз они таких высот достигли — значит есть в них и сильные стороны? И отправим ребят туда на перевоспитание. И всех остальных по списку твоему: Эх, жаль Антон Семенович не вовремя помер, тут его подход нужен: