В. Бирюк - Шантаж
Что ж мне тут, на коленях у него прощения просить? Как-то мне это… стыдновато. Перетопчется.
Так мы молча весь день и провели. Аким напрочь игнорировал мои попытки помочь. Он вооружился жердью, чтобы отталкиваться от берега и полузатопленных коряг. Впрочем, к вечеру уже и всем пришлось вынуть вёсла из уключин. Вёрст 10 шли «на шестах» — не гребли, а отталкивались. Как-то незаметно для меня из речки перешли в болотные протоки. Гребцы хотели, было, остановиться, переночевать на месте посуше. Но Аким не давал — боялся, что вода спадёт, и мы тут застрянем. Так всю ночь с факелами и плескались.
Трижды садились на мели. Два раза хватило просто людей на корму перегнать да по-подпрыгивать. На третий сели капитально.
«Потому что без водыИ ни туда, и ни сюды».
Пришлось всем раздеваться и слезать в эту болотную лужу. Хорошо — под утро вода тёплая.
Наконец, уже на рассвете, вывалились в Десну. Промыли покусанное комарами, уши сполоснули, чтобы не заснуть, и, в предвкушении отдыха после изматывающего труда, рванули вёслами напоследок. Уже вниз по течению.
«На речке, на речке, на том бережочкеМыла Марусенька белые ножки».
«На том» — в нашем конкретном случае означает — «на правом». Вот мы туда и правим. Там и кое-какая «марусенька» наблюдается. Похоже, прямо по песне:
«Будет Марусеньку свекор бранити,Свекор бранити, свекровка журитиС кем ты, Маруська, всю ночку гуляла,С кем ты гуляла, с кем утро встречала?Будут Марусю за косу таскати,За косу таскати, в дому запирати».
«Маруся», повздыхав в предчувствии предстоящей «викторины» с «большими призами» за неправильные ответы на тему «Что? Где? Когда?», а главное — «С кем?», ушла, а мы на её место… припарковались. Ну, не пришвартовались же! Швартовных тумб или столбов нет. Такой… «запрыг с разгона». Корму — нагрузили, вёслами — гребанули, и носом на прибрежный песочек… «Запрыгнули». Луговина, дальше — холм и на холме городище. Небольшое — дворов полтораста. Елно.
В уставной грамоте Смоленского князя Ростислава записано: «От Елны урока три гривны и лисица». Не велик урок. Только запись эта сделана через три года после похода Свояка по этим местам — тут сплошное пепелище было. Но за последующие десять лет народ отстроился, людей прибавилось. Разрослось поселение. Выше и ниже по реке, на соседних возвышенностях, уже пара небольших посадов стоит.
Я уж собрался из лодки выгружаться, но Аким, не мне, а Ивашке, хоть я и рядом стою, говорит:
— Я со своими в город пойду. Там у меня знакомец есть — у него и встану. Да сразу и к посаднику. А вы идите вон туда, в нижний посад. Найдёте там себе место какое. Нужны будете — позову
Игнорирует нагло. В упор не видит. Ну и ладно. Кормщик с нами остался. Он нам и место указал. Неплохое подворье и от реки недалеко — надо ж за лодкой присматривать. Пока добрались, да сторговались, да разместились — мужики мои уже совсем на ходу дрыхнут.
Посадский-то начал по-первости и цену заламывать несусветную, и над безбородостью людей моих издеваться. «Босорылые, голомордые…» и ещё там всякие шутки шутить. Прав был Николай — от такой причёски на подбородке могут и убытки произойти. Включая — «со смертельным исходом». Народ у меня невыспавшийся, раздражённый, а хозяин веселиться собрался. Сейчас ему всё веселье и поломают. И не только веселье. «Хорошо смеётся тот, кто стреляет последним» — американская народная мудрость.
Не моё дело — и сам я тут никто — малолетка, и в торге здешнем мало чего понимаю. Да и не дело господина по такому поводу разговоры разговаривать. Но пришлось влезть:
— Ивашка, сделай милость — покажи-ка гурду свою. Не мне — хозяину порадоваться. Вот смотри, дядя, сабля. Гурда называется. За неё весь ваш посад купить можно. А на ней ни одной волосины не растёт. А всё потому, что без шерсти — вражьи головы сечь сподручнее. Вот так и мужи эти, как сабли славные, головы дурням да торговальщикам шибко жадным — с маху отрубают. Может, ты проверить хочешь?
Ивашко саблю достал, перед глазами у мужика покачал, зайчиков солнечных по-пускал. Дядя проникся, и мы мирно разошлись. Не дёшево, но в меру. Ребятки-то мои приморились, щей хозяйкиных через силу похлебали, да и спать завались.
Кормщик в лодку спать ушёл, а у меня зуд в заду. Мне ж интересно, как у Акима дело выгорит! Да какие повороты будут. Хотя, вроде бы разумные люди, опытные, все варианты проговаривали, на всякий возможный случай придумку придумывали. Я-то в этом во всём… Так от этого же ещё интереснее! И другое мне спать не даёт — посадница. Интересно же, что это за дама. Кудряшок-то про неё соловьём разливался. Как он с ней целовался-миловался. Опять же — тут где-то Спирькин двор — надо бы навестить, воздух понюхать. Мы чего, сюда — спать пришли?! Дома отоспимся, Сухан, подъём! Пошли, зомби моё, геометеоцентрическое, «мордами торговать». На людей поглядим, себя покажем.
Что посад этот, что само Елно — деревня деревней. Народу почти нет — кто в поле, кто на речке. Куры по улицам бродят, свиньи в луже лежат. Лепёшки свежего коровьего навоза. Ещё не засохли. Но для всякого, кому приходилось возвращаться из мест пустынных, будь то леса, или степи, или тундра, знакомо это особенное чувство, эйфория от ощущения — здесь живут люди. Во — баба с вёдрами пошла. — Баба? Настоящая? Глянь-ка — калитка закрытая стоит. — Как это? У них тут чего — и воры есть? А это не колокольный звон — это молоточками по металлу вызванивают. — Да ну! А металл-то какой? Умельцы? А по какому делу? — Жестянщики, наверное. Может, медники.
«Но спускаемся мы с покорённых вершин…Что же делать, и боги спускались на землю».
Извините, Владимир Семёнович, но снисходительно-покровительственная интонация «богов»… Да ерунда это! Суть-то не в глаголе «спускаться». Дело в глаголе «возвращаться». Которого у вас тут нет. Он из более поздних песен. Когда опыта жизни и чувств стало больше.
«Корабли постоят и ложатся на курс,Но они возвращаются сквозь непогоду».
Мы — возвращаемся. Из пустоты, из безмолвия, из пустынь… Из безлюдья — к людям. А уж откуда, с «покорённых» ли «вершин»? А как же иначе? Чего «покорять» — жизнь сама подкидывает. Было бы куда вернуться.
Покрутился перед посадниковой усадьбой. Мощно сделано: тын, как в лесной усадьбе от диких зверей — толстые заострённые брёвна в два человеческих роста. И в воротах — сторожа. Интересно, городские ворота распахнуты настежь, и никого не видать. Наверное, сигнальщик в башенке сидит. А здесь и ворота заперты, и в открытой калитке два здоровенных мордатых брюхатых мужика торчат. В бронях и при мечах.
Глянули в соседний двор. Тоже — могуче построено. Но ворота вообще заперты. Спрашивать у прохожих начали — вирниково подворье. Так вот откуда Степан Макуха в наши края пошёл! Надо бы мне по этому двору походить. Но — всё закрыто, и изнутри ничего не слыхать. А вот Спирьки-мятельника усадьба — сильно дальше. И сама другая — забор жердяной, ворота нараспашку. И внутри… не тёсом крыто.
Я сунулся внутрь, из будки возле ворот вылез старый блохастый пёс и сказал: «Гав». По моему поведению определил, что я не понял такого простого слова, и убедительно повторил «гав-гав». Потом потерял ко мне интерес, уселся на землю и начал вычёсывать задней ногой блох из-за уха.
Всегда завидовал в этой части собакам и кошкам. Нет, не блохам, конечно, а вот такой растяжке. В принципе, в лучшие годы и я сам так мог дотянуться. А вот почесаться таким манером между делом… ботинки мешают. Да и бизнес-партнёры не поймут.
Откуда-то из-за сараев выскочила девка моих примерно лет с полным травы передником. Справа в углу какая-то мусорная куча. Компост, что ли, они изобретают? Как на «Святой Руси» было с компостом? В летописях про это ни слова не попадалось. Что навоз не запахивают — знаю. Но неужто и такую простую вещь не умеют? Девка вывернула туда травяной мусор и, только сейчас заметив чужих во дворе, насупилась.
— Эй, чего надо? Идите с отседова. Нету мятельника, нету. К посаднику зван. Идите-идите.
Судя по интонации — регламентная процедура в условиях всеобщего пофигизма и скуки. Как собачкин «гав». Скучно живут туземцы. Ничего у них не происходит, ничего особенного не случается. Все надоело и опротивело.
«Ой, как худо жить МарусеВ городе Тарусе!Петухи одни да гуси.Господи Исусе!».
А здесь даже и не Таруса, и гуси все на речку ушли. Солнце уже высоко стоит, жарит серьёзно. Парко. Выжимает солнышко воду недавних дождей из здешней земли. Скучно, однообразно. Невнятные мечты, неясные томления. Тоска. И тут в этом глухом захолустье — я. Типа: весь в белом. Во всём своём полном попаданстве, некомпетентности и гиперактивности. Ты, девочка, когда-нибудь такой «ёрш» пробовала? В мозги шибает, как кока-кола в нос. Кока-колу не пробовала? А пепси? Ну и не надо — гадость. Ими только латунные бляхи да пуговицы металлические чистить хорошо: бросил в стакан на ночь — утром как новенькая. Что, и пуговиц блестящих нет? И ничего-то у вас нету. А теперь и «скучно» уже не будет — я пришёл. «Весь вечер на арене клоун Ваня». Не скажу, что будет смешно, но скучно явно не будет. Для уцелевших и выживших.
