Сергей Артюхин - 80 лет форы, часть вторая
23 сентября 1946 года.
Москва, Кремль.
Вошедший в главный кабинет страны Берия выглядел расстроено. Напряжение, сквозившее в каждом его шаге, выдавало нешуточную тревогу. Расхаживающий по кабинету Сталин это сразу заметил, но в своей излюбленной манере спрашивать ничего не стал. Глава МГБ сам все расскажет.
– Лаврентий Павлович, – поднялся из своего кресла Ледников.
Берия ничего не ответил, только кивнул. Молотов, блестя стеклами очков, бросил взгляд на Хозяина. По лицу Сталина, как обычно, ничего понять было нельзя. Полурасслабленная поза, прищуренные глаза…
– Товарищ Сталин, только что пришло подтверждение вчерашней информации от агента Рандеву. Боюсь, нам необходимо созвать совещание Государственного Комитета Обороны и вернуться к обсуждению планов применения специальных боеприпасов.
Вернувшийся в кресло Ледников вскинул голову. В его глазах явственно возник огонек ненависти, с каждой секундой разгорающийся все больше и грозящий превратиться в пожар.
– Да? Интересно…и что же такого задумали сделать наши замечательные друзья? – усмехаясь из под усов поинтересовался вождь.
– На авианосцы «Мидуэй» и «Франклин Делано Рузвельт» вчера утром доставили химические бомбы. А контр-адмирал Джеймс получил указание выдвигаться к Панаме. И красный пакет со специальным приказом – он должен его открыть, находясь в море. Все говорит о том, что Соединенные Штаты Америки собираются осуществить крупномасштабное применение химического оружия массового поражения. Возможно, что и против гражданских лиц.
– Мы можем достать американские города? – вождь повернулся к Рокоссовскому.
– С авиабаз Альверде – да. Из Европы тоже, но в этом случае для наших носителей это будет поездка в один конец.
– Но как же Англия? Неужели американцы не понимают, что применение ОМП приведет к ответным мерам – хотя бы и против англичан? – Молотов обвел взглядом присутствующих.
– Понимают. И им наплевать. – Берия ответил совершенно спокойно, как будто говорил о двоечнике, прогулявшем урок. – Товарищ Сталин?
Вождь задумчиво посмотрел в окно, а затем, повернувшись к присутствующим, спокойно сказал:
– Ты прав, Лаврентий. Нам действительно надо собрать совещание ГКО по этому вопросу. А пока, товарищи, можете быть свободны. Товарищу Сталину надо все обдумать.
26 сентября 1946 года.
Мексика, г. Мехико.
Пробравшись через многолюдную толпу, невысокий, смуглый от загара человек зашел в неприметный ресторанчик, где было совсем пусто. Кивнув своему знакомому у стойки, он не торопясь уселся за столик и, развернув купленную неподалеку газету, принялся читать.
– Сеньор? – возникший, словно из ниоткуда, официант протянул меню.
– Ммм… Энчиладос – только поострее, хорошо? – немножко мороженого и кофе. В кофе добавьте две ложки сахара, молока и чуток сливок. Спасибо, – мужчина ни на секунду не оторвался от читаемой в настоящий момент статьи.
– Си, сеньор, – и официант испарился так же незаметно, как и появился.
– Жаркий денек, сегодня, да? – присевший за соседний столик старый мексиканец, заросший бородой чуть ли не до самых глаз, пыхнул толстенной сигарой и ухмыльнулся.
– Это уж точно, – все так же не поднимая глаз отозвался неизвестный. – Порою я думаю, что русским с Сибирью повезло.
– Ну, не знаю. По мне лучше жара, чем холод.
– Пожалуй, – кивнул человек с газетой.
– Тем более что на моей гасиенде есть пара прекрасных прохладных мест. Ну, знаете – у пруда, под сенью деревьев, с красоткой-женой, – мексиканец хохотнул.
– Полагаю, мексиканские женщины делают воздух вокруг горячее, а не прохладнее, – улыбнулся мужчина.
– С этим не поспоришь, – и все так же ухмыляющийся мексиканец встал из-за стола. – Удачи вам в ваших делах, сеньор.
– И вам того же, – за весь диалог газета в руках незнакомца даже не шелохнулась.
Этим же вечером в сорока пяти километрах от города группа людей извлекла из указанного связным тайника сорок четыре винтовки, пять пулеметов и три десятка гранат.
Майор Стольнин был доволен.
27 сентября 1946 года.
Мексика, г. Мехико.
Сгущавшиеся над столицей Мексики сумерки нежно укутывали небольшое здание – виллу в одном из многочисленных пригородов. Выполненная в испанском колониальном стиле, она была, тем не менее, новостройкой, напичканной новейшими на тот момент решениями из области архитектуры…ну и небольшой бункер под зданием тоже был.
– Сеньор Карденас? – вошедший в кабинет человек улыбнулся и протянул руку. Бывший президент Мексики поднялся навстречу и, ответив на рукопожатие, вернулся в кресло, сделав гостю знак присоединяться.
– Какой прекрасный вечер, не так ли?
– Безусловно, господин президент.
– Да. Так не хочется портить его разговорами о делах. Но куда деваться, – Карденас всплеснул руками и покачал головой. – Политика не отпускает меня даже после ухода с президентского поста. Но такова судьба…
– Такова судьба, – повторил гость и склонил голову.
Однако следующую фразу Ласаро Карденас произнес уже совсем другим тоном:
– Полагаю, мой дорогой друг просил вас что-то мне передать? – в голосе явственно прозвучала сталь обнажаемого клинка.
– Вы очень проницательны, господин президент.
– И что же?
– Наш большой брат всем уже изрядно надоел…а вы знаете, что у этого родственничка имеются к вам серьезные претензии…
– Ну, братец ничего мне не сделал тогда, когда я отбирал у его компаний недра, принадлежащие мексиканскому народу. Вам не кажется, что поздновато вспоминать такие мелочи…особенно в свете происходящего?
– О, боюсь вы не так поняли, господин президент. Те дела давно минувших дней их не волнуют. Им нужен мексиканский народ, убивающих своих братьев из Южной Америки за интересы совсем других людей. И они прекрасно понимают, что возглавляемая вами партия этого не допустит. Вы этого не допустите…я полагаю, вы уже догадываетесь, какое решение они примут?
– Жозе волнуется за мое здоровье? – Карденас усмехнулся.
– В том числе. Он мечтает о свободной Латинской Америке, где никто не эксплуатируется, и свободные народы живут счастливо…
– И во главе этих свободных народов он видит себя, не так ли?
– Он полагает, что подобные вопросы можно будет решать гораздо позднее, когда большого Брата поставят в угол и выпорют.
– Ну, порка братика уже идет. И даже не отцовским ремнем, – Ласаро снова усмехнулся. – Удивлен, что Жозе этого недостаточно.
– В том то и дело, что нет. Эта порка избавит Большого Брата от привычки лазить по чужим огородам. А этот огород он считает своим.
Бывший президент Мексики, руководитель Мексиканской революционной партии, Ласаро Карденас, встал из-за стола и, подойдя к балкону, посмотрел на появляющиеся над городом звезды. Помолчал, о чем-то напряженно раздумывая.
– Ладно, – наконец, разорвал тишину его голос. – Чего именно хочет Жозе?
1 октября 1946 года.
Северная Италия.
Появление немецкого «Леопарда» было весьма неожиданно для отдыхавших советских бойцов. Васильев, зло посмотрев на виновато разводящего руками командира боевого охранения, погрозил ему кулаком и, наклонившись к уху, гневно прорычал:
– Мы еще поговорим, сокол ты мой сизокрылый.
Вылезший из танка немец, наблюдавший эту картину, ухмыльнулся.
Несмотря на то, что со времен советско-германской войны прошло вот уже четыре года, тепла в отношениях кадровых офицеров явно не хватало, а потому подколки друг другу устраивали обе стороны. Объединенное Стратегическое Командование Евразийского Союза такое, естественно, не одобряло и за подобные проделки наказывало строго – если узнавало, конечно, – ибо уже неоднократно случались случаи «дружественного огня». Так, к примеру, немецкая «Пантера 2», имитирующая нападение из засады и неожиданно выскочившая на дорогу прямо посреди советской механизированной колонны была обстреляна из ручных противотанковых гранатометов сидевшими на броне оказавшегося рядом «Берии» пехотинцами. А еще секундой спустя к ним присоединились орудия тяжелых БМП… Результат – два убитых и три раненных немецких танкиста, а также несколько обожженных выхлопами РПГ советских солдат – причем один из них пострадал довольно серьезно.
Или отделение советской войсковой разведки, по непонятной причине решившее проникнуть на охраняемый немцами объект. Результат – четыре трупа и четырнадцать раненых с обеих сторон.
И такие случаи были неоднократны и совсем не единичны… Далеко не все из них заканчивались столь печально, но подобный бардак приводил генералов в состояние, классифицированное каким-то из армейских остряков как «носорог разъяренный, подслеповатый».
