Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
— Нет, как-то руки не доходили…
— Купите чилим. Это такой туземный аналог кальяна. Вы ведь все равно папиросы не курите — вот и попробуете. Будете, возлежа на подушках, как персидский шах, потягивать ароматный дымок… Чистое сибаритство. Кстати, подушки, коврики, халаты и прочее тряпье покупать настоятельно не советую: красивые вещицы — спору нет, но от блох потом спасения не будет. Будете чесаться, как шелудивый. А кальян, в любом случае, красиво и оригинально.
— А мне это будет по средствам? — заинтересовался Саша, вспомнив картинки из «Тысячи и одной ночи».
— Как будете торговаться! — хитро ухмыльнулся поручик.
Спутники зашли в один, на Сашин взгляд, ничем от других не отличающийся магазинчик, и в глаза сразу бросились ряды всевозможного оружия, расставленного, разложенного и развешанного вдоль стен. Дукан оказался почти точной копией петербургского магазина «Товарищества «Тульских оружейников и K°»…
Еланцев проворковал что-то длинное и невразумительное, выглядевшее приветствием (Бежецкий разобрал только начало, звучавшее как «Ху басти…»), а пухлый туземец, закутанный в пестрый халат и надвинувший на самые глаза национальный головной убор, выглядевший гигантским шерстяным чулком, скатанным, как тюрбан, заулыбался и затараторил что-то в ответ.
«Мне такого никогда не заучить, — обреченно подумал юноша. — Тарабарщина какая-то… То ли дело европейские языки!»
А действо между тем продолжалось.
Поручик выхватил из кобуры свою «беретту» и сунул приказчику под нос. Тот, однако, ничуть не испугался угрожающего на первый взгляд жеста и, осторожно отведя пальцем ствол в сторону, внимательно оглядел пистолет. А после осмотра радостно закивал головой, еще шире улыбаясь.
— Кам-кам.
— Дах, — заявил офицер.
— Пандж, — поморщился приказчик, подумал, пожал плечами и добавил: — Шаш…
— Шаш, — махнул рукой Еланцев. — Ин ч’аст?
В ответ афганец зачастил что-то совсем уже невразумительное, а поручик время от времени перебивал его, мотал головой, даже делал вид, что собирается уйти. Саша, заскучав, принялся оглядывать выставленный вдоль стен арсенал, с удивлением обнаружив стоящие рядком семь немецких карабинов, точных близнецов тех, продемонстрированных ему штаб-ротмистром Лисицыным. С одним различием: эти выглядели абсолютно новенькими, стволы и все металлические части у них блестели нетронутым воронением, а приклады — лаком.
Наконец продавец и покупатель договорились. Афганец крикнул что-то в занавешенную пестрой дерюжкой дверь, и шустрый чернявый мальчонка, в тюбетейке на лохматой головенке и какой-то легкой распашонке — несмотря на холод — на тощем тельце, принялся выставлять на ящик, заменяющий прилавок, желто-красные тяжелые коробки, испещренные по бокам надписями, как понял Саша, по-итальянски. Поручик небрежно вскрыл одну, вынул тупорылый, блестящий латунью патрон, придирчиво изучил со всех сторон и, кивнув головой, принялся отсчитывать яркие купюры. Приказчик пересчитал их снова, покачал головой и, просительно улыбаясь, сделал интернациональный жест — потер большим пальцем указательный.
— Ишь, шельмец! — обернулся Еланцев к Александру. — Будто я не знаю, что он всему этому клоповнику хозяин! Прикидывается бедным родственником…
Но достал из кармана серебряный четвертак, не успевший даже коснуться «прилавка» и словно бы растаявший в воздухе. Зато «приказчик» тут же расплылся в улыбке и закивал головой, прижимая ладони к груди.
— Водки здесь нет, — вздохнул поручик. — Абдулла Коран чтит… Но кальяны имеются. Ваш выход, граф!
Саша, волнуясь, вынул из кармана разговорник, уже изрядно порастрепавшийся, и начал, заглядывая иногда в «шпаргалку»:
— Зэ гварэм че савда вукрам…[23]
Лицо афганца сразу стало надменным, он отрицательно покачал головой и бросил через губу, будто выругался:
— Пашто на поегам…
А мальчонка, любопытно выглядывающий из-за занавески одним глазом, залился веселым хохотом.
Юноша растерянно оглянулся на Еланцева:
— Ничего не понимаю…
— Дайте-ка сюда вашу книжицу! — потребовал поручик, бегло пролистнул пару страниц и тоже расхохотался: — Вы прямо как Жак Паганель, сударь! Помните, у Жюля Верна? Направлялся в Чили, где говорят по-испански, а учил португальский. Вы купили русско-пуштунский разговорник, а тут разговаривают на дари или фарси.
— А в чем разница?
— Да, в принципе, не такая уж и большая. Абдулла, пройдоха, вас, ручаюсь, отлично понял. Но признаться в этом — ни-ни. Он — узбек, а они, сучьи дети, видите ли, презирают пуштунов, считают дикарями и разговаривать по-пуштунски считают ниже своего достоинства. Примерно как наши соотечественники из Западных губерний. Поляк или литвин редко снизойдет до того, чтобы показать, что понял вас, хотя русский для него — второй родной.
— Выходит, — расстроился Саша, — все мои старания напрасны?
— Ни в коем случае! Где-нибудь в Джелалабаде вашим познаниям цены не будет. Пуштун, видящий, что руси — русский по-ихнему — пытается говорить на его языке, посчитает вас едва ли не братом. А уж желанным гостем — непременно… Ладно, побуду вашим переводчиком сегодня. Чилим! — обратился он к хозяину требовательно.
Тот сразу закивал, и на прилавке один за другим принялись выстраиваться кальяны — один другого изящнее.
— Вот, — выбрал наконец один из них Александр.
Продавец тут же начал разливаться соловьем, видимо, расхваливая товар, а Еланцев насмешливо бросил:
— Бла-бла-бла… Клянется-божится, что это, мол, настоящее серебро и коралл. Хотя на самом деле — обычная штамповка, сварганенная где-нибудь в Персии на британских или немецких станках. Серебреная латунь и пластмасса. Но выглядит действительно привлекательно, не спорю. У вас есть вкус, поручик.
— Спасибо, — засмущался Бежецкий. — Сколько стоит?
— Ин ч’аст? — тут же перевел поручик.
— Сад, — улыбнулся афганец.
Это слово Бежецкий знал. Молодой человек прикинул, сколько денег у него в бумажнике, и решил, что легко может выложить бумажку в сто афгани за понравившуюся ему вещь. Но стоило ему вынуть купюру, как улыбка сбежала с лица «приказчика». Он принялся недоуменно бегать глазами с лица Еланцева на Сашу и обратно и съежился, будто бы даже уменьшившись в размерах.
— Я сделал что-то не то? — забеспокоился юноша.
— Конечно! Вы же не торгуетесь.
— Но цена в сто афгани меня вполне устраивает.
— А уж его-то как устраивает! Это же раза в три больше реальной стоимости этой безделушки.
— Ничего не понимаю…
— А тут и понимать нечего. Торговаться при купле-продаже на Востоке — один из свято чтимых обычаев. Это и развлечение, и правило хорошего тона. Отказываясь торговаться, вы его просто-напросто оскорбляете, демонстрируете неуважение… Да что там неуважение — презрение.
— Хорошо… Пусть будет… Десять!
— Дах, — невозмутимо перевел поручик.
Абдулла тут же просиял:
— Навад!
— Девяносто.
— Двенадцать! — внезапно почувствовал азарт Александр. Действо начинало ему нравиться, напоминая игру.
— Дуаздах, — гортанно выдохнул «переводчик».
— Х-хаштад!..
* * *Уже перед самым выходом Саша споткнулся глазами о пару высоких шнурованных ботинок никогда ранее не виданного им фасона: щедро усыпанные рифлеными резиновыми финтифлюшками, с квадратными носами, на толстенной подошве — они не то чтобы были красивы, скорее уродливы: так может притягивать взгляд страшная, не похожая ни на что морская рыба. Они стояли среди оружия так органично, словно и сами имели отношение к этим смертоубийственным штучкам.
— Что вы там приметили? — тоже остановился рядом Еланцев.
— Да вот… — коснулся пупырчатой черной кожи рукой Александр. — Разве тут и обувь продают?
— А-а-а! — Поручик сцапал один ботинок и повертел в руках. — А это не простая обувь, Саша. Это английский армейский ботинок. Так называемый ботинок спецназа. Он и вправду имеет некоторое отношение к оружию.
Герман едва слышно щелкнул чем-то на ботинке, и из квадратного носа выскочило короткое, в полвершка, бритвенно-острое лезвие, едва не чиркнувшее Бежецкого по руке и заставившее отшатнуться.
— Хорош фокус? — расхохотался поручик, довольный произведенным эффектом. — Представьте себе, как будет огорошен ваш противник, получив таким вот ботинком в живот. Во втором — такое же.
— А сколько это стоит? — заинтересовался Саша.
— Думаю, вам будет по карману. Кроме того, вещь добротная — износу не будет. И ноги в них не так преют, как в наших: стельки там какие-то хитрые. Что с них возьмешь? Англичане! Комфорт превыше всего.
— Тогда я, наверное, возьму…
