Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
В Одессу Басманову пришлось лететь аэропланом, хорошо, что регулярных и заказных рейсов хватало. Цивилизация, ничего не скажешь.
Сугорин — это вам не Давыдов или Мальцев, человек серьезный, с собственными мыслями.
Хотя он и был у тогдашнего капитана заместителем, но уважение ему Басманов демонстрировал всегда. Привычка, если хотите: генштабистов в армии уважали, кто поумнее, конечно. Прочие присваивали им всякие обидные клички, в основном из зависти.
Сугорин принял боевого товарища радостно. С окончания войны они не встречались, полковник твердо решил покончить с прошлым и сделал это. Даже на генеральскую должность в штабе Врангеля не пошел: охватил его внезапный и категорический пацифизм.
Они сидели вдвоем на просторной, заплетенной виноградными лозами веранде. Далеко внизу колыхалось море. Ничего лучше моря Басманов в жизни не видел, пусть и были с ним связаны не самые лучшие воспоминания.
— Валерий Евгеньевич, — начал Басманов, крутя в пальцах папиросу, — вы помните наши очень давние дискуссии в палатке тренировочного лагеря?
— Много у нас было дискуссий… — осторожно ответил Сугорин.
— Насчет принадлежности наших тогдашних нанимателей к иной ветви человечества…
— А, атланты и так далее… Но теперь меня это не слишком занимает. Жизнь идет, как мне давно хотелось. Никаких удивительных явлений я с тех пор больше не видел. После чудесного воскрешения ротмистра Барабашова[42]. Готов признать, что я был не прав. Действительно, случиться может всякое. Три года я живу отшельником, газеты читаю от случая к случаю. Россия стала такой, какой я хотел ее видеть. Что творится в Совдепии — меня не касается. А здесь каждый человек на своем месте. Пристав приезжает ко мне по праздничным датам в собственном фаэтоне, поздравляет. Я к нему тоже выхожу в мундире с орденами. Он получает свой империал[43], мы с ним выпиваем по рюмочке, для приличия немного разговариваем. Иных отношений с властями не имею. Зато написал уже более тысячи страниц. Надеюсь, в итоге выйдет не хуже, чем у Моммзена[44].
— При случае дадите почитать. Моммзен, на мой взгляд, скучноват. У вас должно выйти лучше. Вам сколько лет сейчас?
— Пятьдесят скоро, — печально ответил Сугорин.
— Ерунда. Тридцать лет в запасе имеете. Мы тогда в палатке не только про атлантов беседовали. Вы доказывали, что господам Новикову и Шульгину интересен Парагвай. Даже кое-какое пари заключали, заявив, что Южная Африка — полная чушь…
— Было, — согласился Сугорин. — И сейчас не отказываюсь, в том контексте Парагвай был бы интереснее.
Басманов не стал говорить, что, попав в будущие годы, прочитал историю войны Боливии и Парагвая (1932–1934 гг.). Сугорин как стратег и военный мыслитель оказался целиком прав. Место для столкновения цивилизаций было им угадано верно. Боливия, страна индейцев, вооруженных и направляемых американскими инструкторами, встретилась в конфликте за Гран-Чако с малочисленными, но креолами. Это не расизм, просто некоторые нации умеют воевать хуже, чем другие. Старый анекдот: «Для чего существует австрийская армия? Чтобы было с кем воевать итальянской».
Креолы креолами, а две тысячи русских белых офицеров, нашедших приют в этой далекой, мало кому известной стране, за десять лет (занимаясь торговлей, сельским хозяйством и подобными мирными делами) свою основную профессию не забыли. И в войну немедленно ввязались — добровольно. Намного превосходящая численно боливийская армия была разгромлена, а Боливия потеряла две трети своей территории. И сейчас в парагвайских городах можно увидеть таблички: «улица Капитана Васильева», «площадь Генерала Беляева» и тому подобные.
Но это пока в будущем.
— А сейчас возник интересный вариант именно с Южной Африкой…
— Что, опять там какие-то беспорядки? К стыду своему, ничего не слышал.
— Сейчас, кажется, ничего примечательного. Я имею в виду более ранние события. Англо-бурскую войну…
— Господи, да она-то при чем?
Басманов объяснил, при чем. Из его слов выходило, что полковник не ошибся в своих подозрениях. Об уровне военной техники, которой они пользовались в Гражданскую войну, о принадлежности вождей Братства к совсем другой цивилизации, человеческой, но ушедшей далеко вперед, о реальных свойствах времени и параллельных реальностях. Предельно кратко рассказал Михаил Федорович, оставаясь в рамках собственных представлений, но вполне исчерпывающе.
— Крайне интересно, — ответил Сугорин. — Теперь, конечно, практически все становится на свои места.
Его более всего увлекла идея именно альтернатив.
— Теперь половину моего труда можно сжечь в печке. Как Гоголю «Мертвые души». Я то, дурак, все это время пытался уяснить себе и доказать читателю, что наша победа была в конце концов закономерна, вытекала из морального превосходства Белого движения и несовместимости Красной идеи со смыслом существования человечества… Как же получается…
— А ничего не получается, Валерий Евгеньевич. В том смысле, какой вы сейчас вкладываете…
Басманов много всяких книг успел перечитать, многое видел и многому научился в общении с товарищами.
— О том, как оно случилось на самом деле, писать, конечно, не нужно, пока не нужно, но суть вами схвачена верно. Моральное превосходство было? Было. Мы уступали красным двадцатикратно, но держались три страшных года. Хотите сказать, что разложившемуся, бессильному войску помогли бы несколько сотен автоматических винтовок и два десятка танков? Не помогли бы. У немцев до конца восемнадцатого года была боеспособная армия, громадный, не имевший серьезных потерь флот, ресурсы отданной им по Брестскому миру России. А они сломались враз и позорно капитулировали. Я читал не меньше вашего, хотя и не так системно. Историки упорно талдычат о «позорно проигранной» Крымской войне…
— Абсурд, разумеется…
— И я о том же. Три года войны на шести удаленных на тысячи верст театрах, и везде успехи! Даже блестящие успехи, особенно на Кавказе и в Петропавловске. В итоге, сражаясь против европейской коалиции и Блистательной Порты[45], с которой и один на один не всегда справлялись, сдали врагу половину Севастополя. Всего лишь… Так и мы. Какая армия, зацепившись за последний клочок территории, смогла бы перейти в наступление и победить? Только наша. А помощь «пришельцев»? Ну да, это был камешек, вызывающий лавину. Моральная поддержка, подсказка, совет… И ведь не больше, господин полковник? Что такое штыковая атака Корниловской дивизии на фоне всего, что было раньше? Против нас действовали огромные армии…
— Да вы не нервничайте так, Михаил Федорович. Дело ведь прошлое. Я даже знаю ваши следующие слова. Вы скажете, что сам факт появления в нашем мире господ Новикова, Шульгина эт сетера (вас в том числе) — подтверждает нежелание «демона истории» допустить победу Красных.
— Угадали… Есть вещи, которые не должны происходить. Что, если бы римляне проиграли Аттиле свое последнее сражение на Каталаунских полях? Могли же?
— Может быть, перейдем ближе к теме? — примирительно сказал Сугорин. — Чего вы или ваши друзья-руководители хотят сейчас? В том числе и от меня.
Басманов чувствовал, что разнервничался совершенно напрасно. Чем-то его поведение сейчас напоминало то, как вел себя Вадим Рощин в споре с подполковником Тетькиным[46].
— Помощи они хотят. Те самые «демоны истории» и многие другие привходящие обстоятельства поставили их и нас всех перед страшным выбором. Этот наш прелестный мир, где так хорошо сидеть на веранде под облетающими листьями, может рухнуть в один момент… И не от очередной войны или вторжения чудовищных порождений инопланетного разума. Просто так, физически…
— Вы меня пугаете?
— Это было бы проще всего. Только незачем. Я, видите ли, артиллерист, знаю физику, химию и математику. Надеюсь, в пределах гимназического курса знаете и вы.
— Так точно. Гимназического. Плюс Академия. Там я наряду с названными изучал и другие дисциплины — географию, историю, топографию, военную статистику и прочее. Поясните, о чем вы…
— Если вдруг поменяется несколько мировых констант, что случится с миром? Тяготение вдвое меньше, скорость света вдвое больше и так далее…
— Продолжайте, — сказал Сугорин, до сих пор воспринимавший слова Басманова довольно отстраненно. Его гораздо больше занимала недописанная глава книги. А сейчас задело. Интонации Басманова или что-то еще…
— Нечего продолжать. Сложилось так, что вся окружающая нас прелесть, — тот указал на море, на продолжающие падать виноградные красные листья, на звонкую, знойную тишину степи, протянувшейся за забором до горизонта, — может в ближайшее время исчезнуть. Вообще. Как ничего и не было. И знаете, что самое смешное? — Басманов взял стакан и посмаковал глоток домашней «Изабеллы» с добавлением виноградной смолы и растертой в порошок коры. — Мы с вами об этом никогда не узнаем. За отсутствием подходящего органа чувств…
