Роман Злотников - Пушки и колокола
– Так на продажу!
– На продажу – сукно да ткани. Пряжи-то, хоть и уторгуешь, да сколько там ее? А ты с прялкой своей, хоть и вдоволь дашь ее, так и цену обронишь. А раз так, то и бабы, пряжу продававшие, тебя словами последними лаять начнут! Не будет ее цены прежней, раз укупить сколько душе угодно можно.
– Жадность – грех! Раньше продавали – с песий нос, да и цену заламывали. А нынче нехай прялки с колесами себе ставят, да за дешево, но больше продают. То на то и выйдет!
– А шерсти откуда столько возьмешь, а? Да и сколь пряжи той ни сделаешь, а ткачи больше, чем потребно, и не возьмут. Вон, уж и не поспевают за нами ткачи-то. Куда боле-то желаешь дать?!
– И впрямь, – задумчиво ответил Николай Сергеевич. – Поторопился.
– А ты не кручинься почем зря, – тут же подбодрила верная супруга. – Ты вон шибко сметлив. И эту неурядицу осилишь.
И правда. Давно уже у Николая Сергеевича мысль зрела о том, что надо бы станок горизонтальный ткацкий внедрять, благо в музее краеведческом местном был один такой. Нашли где-то в деревне. Убитый. Наполовину сгнивший. Ох, как намаялись, восстанавливая его по деталюшке да по досочке! Зато теперь – ясно: не зря маялись. Представление имеется, как оно должно-то быть!
Тут, правда, следующая логическая проблема: а девать-то куда сукно? Один станок ежели, так и не беда. А если у каждого ткача, то что? Толку-то в станке том, если продукт девать некуда?! На продажу если только, да и то: кому? В соседние, получается, княжества. Так то, как технология отработается, да не раньше. Покупают ведь иноземное, да оттого, что свое – худо. Вот и задача – технологию освоить да свое дать, не хуже чтобы! А до тех пор? Разом ведь ничего не делается; это уже Булыцкий крепко-накрепко на носу зарубил. А по шагам если, то как? И так и сяк прикидывал Николай Сергеевич, да ответ не приходил все.
Слободан на звоннице отбил три удара. То значило, что утреня закончилась и уже скоро подтянутся княжич с ребятней на очередной урок. Сегодня с согласия Фрола – дьякона, рукоположенного на место погибшего Феофана и по настоянию Киприана приставленного к Николе, да еще и отцом крестным назначенного отрокам чужеродца, – полностью посвященный мореплавателям.
А раз так, то и самое время в палаты княжьи выдвигаться. Так, чтобы раньше сорванцов на место прибыть да подготовиться успеть. Иначе вопросами закидают. Ведь как на подбор пацанье: смышленое, толковое да любопытное. Накинув легкий зипунишко, пенсионер вышел в сени.
По прикидкам мужчины, времени не так много было, поэтому стоило поторопиться. А раз так, то имело смысл поймать «кузовок» – очередное нововведение неугомонного пришельца. Уж больно в душу тому запала конструкция с двумя грустными рикшами. Так что поведал он про диковину верному своему мастеровому – Лелю.
– Гляди, Лель! – пожилой человек горячо принялся рассказывать товарищу про новшество. – Таких смастерить хотя бы дюжину, так и горемыкам, подаяния просящим – заработок. Хоть бы и харчем каким, а все одно – радость. Лучше, чем милостыню просить. Гляди, – зная привычку мужика подолгу переваривать услышанное, суетился трудовик. – Покрепче народец собрать, да… – сбился Булыцкий, не зная, как бы обозвать диковину, – каблучки им эти. Пусть люд честной возят.
– Задарма, что ли? – неожиданно быстро отреагировал деревянных дел мастер.
– Зачем задарма? – удивился Булыцкий. – За харч возят пусть! А каблуки, те – да, – сообразив, что имел в виду собеседник, добавил Николай Сергеевич. – Пусть бегают лучше, чем по посаду шныряют. Оно и сраму божьего меньше, и спокойней.
– Грех – праздность, – уверенно мотнул головой старик.
– Вот и я про то же самое, – жарко поддержал его трудовик, радуясь, что мастеровой начал отвечать хоть как-то впопад. – Чем других жалобить, пусть лучше делом займутся!
– Так и нечего дармоедов плодить, – нахмурив брови, продолжал старик, словно не услышав реплики Николая Сергеевича. – Те, кто хотел перебиться, уж и при деле! Вон, мальцы в потешниках княжича, а те, кто постарше, – в артелях. Кому ни то, ни то не любо, те и на папертях с лихими вперемешку! И будут сидеть! Им так милей! Всяко душа сыщется жалистливая, чего-нибудь, да подаст! А нет, – так и до лиха малость самую!
– Да оттого и сидят, что убогие, – попытался вставить трудовик, однако Лель, разгоряченный монологом, и не слушал уже.
– Эти твои, как их там… Каб-луч-ки, – выговорив непривычное слово[55], – так и пропадут ни за зря. Или в них же сидя, милостыню и будут просить! – гневно продолжал тот. – Убогие! – передразнив товарища, буянил между тем мастер. – Так и будут плакаться, что тяжела ноша-то. А Никола, он же жалостливый! Поймет да простит. Да так и сгубятся труды его!
– И что?! – разозлился пожилой человек. – Не делать ничего, а?! Пусть идет, как идет! Так кто ведает, говорили бы мы с тобой сейчас, коли все, как должно отпустить! – продолжал кипятиться Николай Сергеевич. – Вот народ твердолобый-то! Показываешь, рассказываешь, а все – попусту! Ну, чего молчишь-то? Сказать нечего?!
– Гнев – грех, – по обыкновению помолчав, взял слово ремесленник. – Не о том тебе сейчас толкую, – неторопливо продолжал старик. – Ты, вон, по посаду пройдись да понаблюдай, кто да как, да чего, – Лель снова замолчал, но в этот раз Булыцкий перебивать не решился. – Оно кто хочет чего, так и живот рвет в трудах насущных. Вот из таких тебе и надобно выискивать, – замолчал старик, переводя дух. Потом, резко сменив тему, продолжил: – Ты даром если отдашь свои… – снова запнулся тот, вспоминая название, – каб-луч-ки, так и сгниют! А как оброком за труды возьмешь, так втройне тягать начнут. Жрать, вон, – беда… А до страды-то еще – дай Боже! Дальше сам думай.
Булыцкий задумался. Ведь прав был Лель. Хоть и жалость душила, на доходяг убогих глядя, так на то и давили сирые эти. А ведь дай им работу, так и вопрос: захотят ли они сменить относительный покой и беззаботность нищенской жизни на достаточно суровые будни тех же носильщиков? И если честно, то, глядя на побирушек, не был уверен Николай Сергеевич в том, что те выберут второе.
– А что тут думать? – выдохнул Николай Сергеевич. – Прав ты, Лель. Ты вот чего: каблучки ладь по задумке моей. А народец я подыщу.
На том и порешили. Булыцкий, в очередной раз чертыхаясь об отсутствии бумаги, нацарапал на кусках бересты примерные чертежи; чего он хочет получить-то, и Лель, на пару дней крепко задумавшийся, взялся за дело, и тут уже – без заминок. Несмотря на неторопливую манеру говорить, работу свою мастер знал четко. Так, что уже по чертежам прикидывал: где и в чем недостатки конструкции могут вылезти и как их лучше исправить. Неделя маеты – и вот пять каблучков готовы. Хоть ты и сейчас бери, да вперед. А к тому времени уже и народ сыскался. Сыновья крестьян обнищавших. До посевной еще дожить, а харч уже и заканчивался. Вот и маялись они, заработками случайными перебиваясь. А тут тебе на подарок! Ни один из тех, кому Николай Сергеевич предлагал каблучки тягать, не отказал. Более того, молва быстро разлетелась, и народ напрашиваться начал: возьмите, мол. Не пожалеете. Тут сразу тебе и две задачи решились: юнцов, да погорячее – в потешники. Не прошедших «военную комиссию» – в артели или в рикши. А там и конструкции «на рейды» вышли. Примитивные. Грубые. Тяжеленные. Но все одно – отрада.
Поначалу, правда, плохо пошло дело. Народ, непривычный к таким транспортным средствам, чурался, а Киприан с Дионисием, так те вообще анафемствовать едва не начали.
– Не позволю! Не бывать в Москве порождению диавольскому! – гневно сотрясая бородой, бушевал священнослужитель.
– Господь с тобой, владыка, – от такого поворота едва дар речи не потеряв, только и нашел, что пролепетать Николай Сергеевич, – где же ты порождение углядел-то?!
– Что леность порождает, то от диавола!
– Да какая леность? – придя в себя, начал обороняться пенсионер. – Артель, молитвы творя во здравие князя, неделю всю маялась – раз! – преподаватель принялся загибать пальцы. – Вон, парни тягать их будут; тоже ведь труд нелегкий – два! Чем на папертях попрошайничать, народ, вон, впрягся – три!
– А сесть в такую, чтобы несли тебя, не грех, что ли, а? Человеку ладному заместо того, чтобы со статью должной пройти, в коробочке твоей, хоть бы и полсотни шагов, трястись! Что? Не леность?
– Так, по-твоему выходит, ратник да дружинник каждый сам себе по мечу выковать должен?
– С чего бы то?
– С твоих слов и выходит.
– Ты, Никола, не лукавь! – пригрозил в ответ Киприан, впрочем, уже не столь категорично. – Ты меч с редькой не путай!
– Рясу сам небось шил?
– У меня других дел невпроворот.
– Так, может, и тебе иной раз на каблучке будет правильней доехать? – вкрадчиво поинтересовался Булыцкий. – Оно, чтобы на дела богоугодные времени больше оставалось, поправь, если я чего путаю, да мне сдается, что так оно все. Хотя, – показно-равнодушно пожал тот плечами, – тебе видней.
