Товарищ капитан. Часть 1. Блондинка с розой в сердце - Андрей Анатольевич Федин

— Нашла! — сказал Александра.

Мне почудилось, что её голос дрогнул.

Я посмотрел на журналистку, но не увидел у неё в руках фотоальбом.

— Вот, — тихо произнесла Лебедева. — Это… они.

Александра показала мне пухлый чёрный конверт из-под фотобумаги форматом восемнадцать на двадцать четыре сантиметра (он был под цвет надетых на Сашину руку кожаных перчаток).

— Посмотрела? — спросил я.

Лебедева сперва кивнула, но тут же покачала головой.

— Только две, — ответила она. — Там на них… как ты и говорил.

— Понятно. Альбомом он пока не обзавёлся.

— Мы отнесём эти фотографии в милицию. Сегодня. Сейчас.

Лебедева решительно тряхнула головой. Я заметил, что её голос слегка окреп.

Сказал:

— В милицию? Саша, ты это серьёзно говоришь? И что эти фотографии докажут?

Журналистка нахмурилась, посмотрела на меня исподлобья.

— Всё докажут! — заявила Александра. — Тут… дети!

— А Бердников там тоже есть? Или ты нашла там сделанные его рукой надписи?

Александра дёрнула плечом.

— Не знаю. Ещё не видела. Я пока не всё посмотрела.

— Так посмотри, — сказал я. — Поищи. Насколько я помню, первые фото детей Бердников сделал спонтанно. У снимков и качество было скверным. Будто у Бердникова при съёмке дрожали руки. Сомневаюсь, что он засветил на фото своё лицо.

Сообщил:

— Фотомоделью он стал позже, уже сознательно. Применял автоспуск на фотоаппарате. Продумывал сюжет съемок, проявлял фантазию. Готовился к съёмкам не только морально. Вон, и штатив для этого прикупил. Для завтрашней фотосессии.

Я указал на треногу — Александра не удостоила штатив взгляда, поспешно вынула из конверта пачку фотографий.

Мне почудилось, что Саша задержала дыхание. Я наблюдал за тем, как журналистка широко открытыми глазами одно за другим просматривала фото. Она делала это будто бы автоматически; и всё больше бледнела.

Лебедева завершила просмотр фотографий, взглянула на меня.

— Не нашла, — сказала Александра. — Его здесь нет. Ты был прав.

Она показала мне чёрный конверт. Судорожно сглотнула.

— Дмитрий, — сказала Лебедева, — но… это ничего не меняет. Мы всё равно покажем эти снимки в милиции.

Она покачала головой и добавила:

— Здесь такое!.. Сам посмотри! Его обязательно арестуют.

— Или милиционеры арестуют нас, — сказал я, — когда Бердников заявит, что мы ему эти фотографии подбросили. Его отпечатки пальцев на фотобумаге не подтвердят наши слова. Он в милиции признается, что просмотрел фото, когда их нашёл. Скажет, что вот-вот отнёс бы их в куда следует… если бы мы с тобой ему не помешали. Понимаешь? Ни мы, ни он никому и ничего не докажем.

Я усмехнулся.

— У Александра Сергеевича сейчас в посёлке прекрасная репутация. Мы его маньяком в глазах местных жителей не выставим, даже не надейся. А вот нам с тобой поселковые власти нервы потреплют знатно. Не сомневаюсь в этом. После звонка твоего отца нас, разумеется, отпустят. Но времени мы потеряем много. И кое для кого это окажется фатальным: там, в Москве.

Я развёл руками — около моих ног по полу скользнули тени.

— Именно так и случится, Саша, — сказал я. — Если, конечно, Бердников не сознается в двойном убийстве и не покажет место прошлогоднего захоронения. Но только я не верю в подобный исход. Не вижу для такой удачи никаких предпосылок. Только и пользы будет: Ларионовский мучитель изменит свои планы. Но спасём ли мы таким способом всех тех детей? Я даже в этом не уверен. А ты?

Александра посмотрела на чёрный конверт, затем подняла глаза на меня.

— Дима, и что же нам делать? — спросила она.

Я увидел, как Лебедева вдруг дёрнула головой, посмотрела мне за спину. Мне почудилось, что она затаила дыхание; её сжимавшая конверт с фотографиями рука дрогнула. Я услышал позади себя шорох. Резко шагнул вправо, обернулся. Взглянул на мужчину, стоявшего у порога летнего дома: на стройного широкоплечего блондина с чуть выпученными зелёными глазами. Сообразил, что видел его раньше на фото в интернете. Узнал его: Александр Сергеевич Бердников, Ларионовский мучитель. Бердников был в старой потёртой одежде и в панаме, словно работал в поле. Заметил я и штыковую лопату в его руке (похожую на ту, которая стояла у стены дома).

Бердников спросил:

— Вы кто такие, и что здесь делаете?

Говорил он приятным низким голосом.

Я не уловил в его словах угрозы (хотя заточенное полотно лопаты целило мне точно в живот).

Выронил барсетку — она с глухим стуком ударилась о доски пола.

— Александр Сергеевич, — сказал я, — здравствуйте!..

Медленно пошёл к Бердникову. Смотрел ему в глаза.

— … Хорошая у вас здесь фотолаборатория.

Остановился — мой живот и острие лопаты разделало теперь лишь чуть больше метра пустого пространства.

Бердников едва заметно отшатнулся, но не сошёл с места. Стрельнул взглядом в стоявшую позади меня Александру.

— Что вам здесь нужно? — спросил он. — Как вы сюда вошли?

Я улыбнулся, сказал:

— Александр Сергеевич, а разве вы ещё не поняли? Нам нужны доказательства того, что это именно вы прошлым летом убили Надю и Рому Чёнкиных. Помните этих детей, товарищ учитель? Вы им пообещали, что подвезёте их до посёлка.

Я вопросительно вскинул брови — полотно лопаты чуть приподнялось, указало на мою грудь.

— К…кого? — спросил Бердников. — Я не понимаю…

Его голос прозвучал глухо.

— Брата и сестру Чёнкиных, — сказал я. — Мальчику было семь лет. Вы убили его ударом монтировки по голове. Наде Чёнкиной за месяц до её смерти исполнилось десять лет. О чём она вас просила, Александр Сергеевич, когда вы её насиловали и душили?

— Что? Кто?

Бердников задал свои вопросы едва слышно.

— Мы у вас в серванте нашли интересные фотографии…

Большим пальцем левой руки я указал себе за спину.

— … Шикарные ракурсы кадров, Александр Сергеевич, — заявил я. — Чёткое соблюдение композиции, никаких лишних деталей. Чувствуется работа мастера. Вот только качество фотографий не на высоте. Неужто у вас тогда тряслись руки, товарищ учитель?

Я услышал, как под ногами Лебедевой скрипнули половицы.

— Почему вы трогали мои вещи?

Голос Бердникова окреп.

Я приподнял руки, показал хозяину дома свои ладони.

— Вы уже показали эти фотографии своей семье, Александр Сергеевич? — спросил я. — Как отнеслась