Неожиданный наследник - Александр Яманов
Сначала я не понял причины её испуга. А затем осознал, что из-за нашего нашествия народ перебрался в холодные или неприспособленные для жизни зимой постройки. А за заготовку дров им наверняка надо отдельно платить помещику. Чувствую, что опять выхожу из себя. Но сейчас я ничего поделать не могу.
— Пройдитесь по домам и объясните людям, как лечиться. А рассол с клюквой пусть пьют как можно чаще. От этого тело становится крепче и может противостоять разным хворям. С дровами я помогу, пусть мужики не переживают.
Выскакиваю на улицу и вздыхаю полной грудью морозный воздух. Если бы не обильный снегопад, то можно насладиться погодой. Тут же за мной выбежал Крузе.
— Доктор, нас ждёт дальняя дорога. По пути и зададите вопросы, если дело в них.
Крузе с трудом сдержался, дабы не задать этот самый вопрос и просто закивал головой. Забавный человек. Похож на фанатика только своей науки, а не религии. Мне же пора заняться иными делами, да и очарование момента пропало.
* * *
— Зачем вам всё это?
Щербатов задал вопрос, когда мы готовились к дороге. Вернее, это делали слуги. Нам же надо было просто не мешать. Поэтому я решил напоследок посетить дом священника. Заодно обдумываю заданный вопрос. Чую, что князя волнует не только ребёнок.
— Потому что это русские люди, Михаил Михайлович. И если есть возможность помочь, то я сделаю это для любого человека, вне зависимости от сословия, — судя по задумчивому взгляду, мне удалось угадать подоплёку вопроса, — Именно поэтому я настоял на компенсации за дрова и перемещении маленьких и больных детей в более тёплые избы. А разве вы поступили бы иначе?
Судя по тому, как запнулся Щербатов, его действия сильно бы отличались от моих. Я не стал иронизировать над его пафосными словами про Россию и её народ. Мол, на словах ты прямо радетель, а как дошло до дела, смотришь на крестьян, будто это вши или грязь под ногами.
Зато денёк сегодня хорош! Снегопад с метелью закончились, и выглянуло солнышко! Для меня это лучшая погода, вне зависимости мороз на улице или жара. Я столько лет мечтал посмотреть на солнце и вот уже три месяца не могу наглядеться.
У церкви царила небывалая суета. Кроме наших людей, сновавших между возками, там собралась немало крестьян, снявших шапки и поклонившихся при моём приближении. А когда я заходил в дом священника, народ начал усиленно шептаться. В комнате, как всегда, было многолюдно. В доме находился и сам глава семьи, подскочивший с лавки вместе с домочадцами, когда я вошёл. Порадовало, что даже Митя, глядящий на меня аки на чудо, тоже хотел приподняться. На что я строго погрозил пальцем нарушителю и улыбнулся его сестричкам.
Далее проделал обычный ритуал, осмотрев горло и послушав сердцебиение. По словам матери, мальчик уже вчера хорошо покушал, испив бульона. Французское слово в её устах прозвучало, как булионь.
— Думаю, Митя выздоровеет. Далее просто выполняйте предписания доктора и живите по правде, — обращаюсь к домочадцам попа, вставая с табурета, — И народу помогите, объяснив пользу от некоторых ягод и клубней. Да и частое мытьё тела с обязательной чисткой зубов помогает предотвратить многие болезни. Доктор вам всё записал. А мне пора в дорогу.
— Спаситель! Век за тебя буду бога молить, — вдруг вскрикнула Ирина и, бухнувшись на колени, начала целовать мою руку, — Спасибо тебе за спасение моей кровинушки!
Вначале я немного испугался, а затем растерялся. Но сразу вырвал руку и сделал знак остальным, чтобы они тоже прекратили безобразие.
— Любой человек на моём месте поступил бы также, — говорю заплаканной женщине, — Ты же сразу о чужих детишках подумала. Да и молить никого не надо. Просто делай больше добра людям.
Выйдя на крыльцо, наблюдаю сразу две удивительные сцены. Во-первых, удивлённый Панин с чашкой кофея, которым он решил взбодриться перед отъездом. Во-вторых, толпа селян, обступивших дом. Мне показалось, что здесь собрались все жители Кузнецово, изрядно всполошив кавалергардов и обозников. Но среди собравшихся были женщины и множество детворы, потому моя охрана не предпринимала никаких действий.
Тут вперёд вытолкали старосту, который начал мять заячий треух и пытался вымолвить хоть слово.
— Ваше…вашес…ваш… — повторял бородатый мужик, глядя на меня испуганными глазами.
— Отойди, тетеря, — произнёс широкоплечий и весь какой-то квадратный детина с мощными запястьями, выглядывающими из рукавов тулупа, — Я сам скажу.
Судя по виду этот тот самый кузнец, у которого остановилась часть наших людей.
— Прослышали мы, что ты исконно русский царевич Иван. Говорили, сгинул защитник наш, да и народ стал тебя забывать. Но старики помнили, и вот ты сам явился. Да спас детишек наших, — произнёс кузнец, изрядно удивив меня таким заходом, — Благослови нас грешных Иван-царевич. А мы, рабы твои, станем непрестанно молиться за здравие твоё и благодарить за спасение чад невинных.
Тут вся толпа рухнула на колени. А за спиной раздалось, что-то похожее на всхлип и звук упавшей чашки. Видать, Панин от избытка чувств уронил свой кофий.
Умоляющие или восторженные взгляды взрослых, и любопытные мордочки детишек не оставляли мне никакого шанса отказаться. Правда, утверждение, что я исконно русский — весьма спорное. Папа у меня с Брауншвейга, а мама из Мекленбурга. Ха-ха! Но если электорат просит, то почему нет. В голове почему-то всплыло странное слово, которым Майор в шутку называл народ. Осеняю крёстным знаменем крестьян, которые начали благоговейно креститься в ответ. Чую, что припомнят мне ещё данную выходку.
Направляясь к нашему возку, я обдумывал сложившуюся ситуацию? Не перегнул ли Ваня сегодня палку? А какой у меня был выход? Допустить смерть мальчика и отсидеться в сторонке? Поэтому пусть всё идёт по-прежнему. Особой любви от Екатерины ждать глупо. Другой вопрос, что мне удалось ввести императрицу и её окружение в заблуждение. Как будет теперь, не знаю. Но изображать юродивого, когда речь идёт о жизнях людей, я не собираюсь.
[1] Алексей Емельянович Столыпин (1744 — 1817) — пензенский помещик из рода Столыпиных, губернский предводитель дворянства (1787—1790), прадед М. Ю. Лермонтова и П. А. Столыпина. Cын отставного капитана, пензенского воеводского товарища Емельяна Семеновича и жены его Марфы Матвеевны. Службу начал в 1749 году в армии. В 1757 году учился в гимназии при Московском университете, в 1758 году переведён
