Орудия войны - Яна Каляева
— Брешешь, сука! Цыганка мне другое нагадала!
Пока он говорил, Саша перекатилась по траве к следующему укрытию — небольшой низинке за густым кустарником. Пули легли часто, но с запозданием. Саша всем телом вжалась в землю, сырую от хлещущей из раны крови. Пули теперь свистели прямо над головой. Здесь ей уже не встать…
Еще выстрелы — теперь не в нее.
— Александра, можно выходить, — Вершинин. — Ты ранена?
Саша уставилась на свое плечо, покрытое смешанной с кровью землей.
— Нет, — ответила Саша. Она попыталась встать, но голова закружилась, колени подогнулись. Мысли путались. — То есть да. Но нет.
Тело сделалось будто набитым ватой. Напряжение, которым она держалась во время погони и боя, схлынуло в один миг, превратив ее в тряпичную куклу.
Вершинин подошел к ней, помог подняться. Быстро прощупал ее плечо под гимнастеркой. Посмотрел ей в лицо.
— Это ничего, Александра. Ничего. Навылет, и кость цела — считай, царапина. У нас теперь есть вторая лошадь, так что скоро будем на месте. Сейчас.
Через минуту вернулся с фляжкой и бутылкой мутной жидкости. Дал Саше напиться воды из фляжки, а содержимое бутыли щедро плеснул ей на плечо. Саша сморщилась. Пары дрянного спирта перебили запах крови.
— Откуда здесь самогон? — поинтересовалась Саша.
— Это они везли, — Вершинин кивнул на трупы. — За выпивкой, видать, и ездили. Молодые все... были. Не разъезд это, на наше счастье. Или на беду, тут как посмотреть. Разъезд возглавлял бы урядник, переживший уже две войны. Небось он не позволил бы им увлекаться погоней так, чтоб угодить прямиком в засаду. Либо прекратил бы преследование, либо, напротив, вызвал бы подкрепление.
Вершинин деловито разрывал на полосы чью-то рубашку, чтоб перевязать Саше плечо.
— Я сберегла последнюю пулю, — сказала Саша.
— Это хорошо, — ответил Вершинин без своей обычной насмешки. — Но ее время еще не пришло.
***
Саша проснулась в настоящей кровати и долго, долго не могла себя заставить встать. Перина, подушки, стеганое одеяло, чистые простыни… Немыслимая, царская роскошь.
Было уже за полдень. За окном мычала корова, кудахтали куры, перекликались женские голоса. В обстановке городские вещи перемежались с деревенскими. Комод с выдвижными ящиками вместо сундука, но при этом домотканые половики на полу. У одной стены лавка, покрытая ярким лоскутным ковриком, а в простенке между окнами — трюмо с зеркалом. Рядом — швейная машинка “Зингер”. Большой таз, два ведра с водой и медный ковш — вчера хозяйка сказала, что Саше с ее раной в баню идти нельзя, придется мыться здесь.
Чужеродным предметом в этой комнате выглядел объемный коричневый чемодан-кофр с кожаными ручками. Дорогая, господская вещь. Его содержимым Саша решила заняться чуть позже.
Завершение вчерашнего дня Саша помнила смутно. Вершинин усадил ее на Робеспьера — умное животное спокойно ждало их за поворотом дороги. Сам поехал рядом на казацкой лошади. От кровопотери и пережитой встряски у Саши все плыло перед глазами, она с огромным трудом держалась в седле. Левое плечо горело. Как они подъехали к Моршанску, она не заметила. Лес каким-то образом превратился в сад с рядами яблонь, их ветви гнулись под тяжестью плодов. В дом Вершинин внес Сашу на руках, идти сама она не могла.
Хозяева, средних лет супруги, встретили их спокойно и деловито. Ничему не удивлялись, не задавали вопросов. Видимо, гостей они ожидали. Из их разговора с Вершининым Саша поняла, что это местный стрелочник и его жена.
Хозяйка помогла Саше раздеться, сноровисто обработала и перевязала рану. Видно было, что для нее это дело привычное. Кажется, для гостей накрыли ужин, но усталость пересилила голод, Саша смогла только выпить молока и провалилась в сон на двенадцать часов. Ночью пила воду, почти не просыпаясь — хозяйка поставила полный ковш возле кровати. Пока она спала, ее тело превращало эту воду в новую кровь взамен той, что была пролита. Теперь она чувствовала себя еще слабой, но уже куда лучше. Боль в плече поутихла и стала вполне выносимой.
Она бы вообще никогда не стала покидать эту чудесную кровать, но голод разбудил ее и заставил встать. Первым делом смыла с себя грязь и кровь. Мыло здесь было фабричное, с запахом земляники. Вытерлась подготовленным для нее льняным полотенцем. Руки следовало подольше подержать в теплой мыльной воде — за недели полевой жизни грязь въелась в кожу возле ногтей. Саша отложила это на потом. Решительно открыла чемодан.
Вещей здесь было намного больше, чем ей нужно, чтобы одеться сейчас. Естественно, ведь зажиточная дама без сменных костюмов путешествовать не станет. Одного только белья, расшитого пусть и простыми, но все же кружевами — полдюжины комплектов. Фильдекосовые чулки. Хорошо хоть корсетов мещанки обыкновенно не носят… Саша понадеялась, что Вершинин не сам подбирал все эти вещи, а попросил какую-нибудь женщину. Они, конечно, здорово сблизились во время вчерашних приключений, но все же это было бы чересчур. Выбрала темно-синюю юбку и полосатую блузку сложного кроя с рюшами и большим бантом. Теперь придется одеваться на мещанский манер, легенда обязывает. Зато широкие рукава-фонарики замечательно маскировали повязку на плече. Юбка была ей великовата и потому доходила почти до ступней. Теперь носили до середины лодыжки. Но это к лучшему, так прикрыты все синяки, полученные во время скачки.
Кто-то предусмотрительно положил в чемодан три пары туфель разных размеров, так что Саша смогла выбрать себе обувь по ноге.
Вышла в большую комнату с русской печью. На окнах здесь висели белые занавески и на подоконнике стояла герань, будто бы у немецких бюргеров. Там, где крестьяне обычно вешали лубки и фотографии родных, была дешевенькая репродукция “Царевны-Лебедь”. Перед иконами в красном углу горела, как положено, лампадка.
На покрытом клетчатой скатертью столе под вышитым рушником Саша нашла небольшой чугунок с отварной картошкой, пару вареных яиц, желтое сливочное масло и пшеничный хлеб — из булочной, не домашний. В фарфоровой вазочке — яблочное варенье, сваренное на сахаре, не простецкое медовое. Здесь было больше еды, чем ей сейчас нужно. Саше понадобилась вся ее сила воли, чтоб жевать, прежде чем глотать.
Вошел Вершинин, тоже уже переодетый в городское. Он носил костюм-тройку, не слишком-то хорошо пошитый, но добротный, и лакированные штиблеты.
— Дай посмотрю на тебя, — сказал он вместо приветствия. — Повезло, что обошлось без следов на лице. Разбитое лицо у приличной дамы привлекло бы ненужное внимание. Осталось попросить любезную хозяйку дома подровнять
