Наталья Резанова - Чудо и чудовище
Спутники Даллы отпустили ее, и она медленно пошла к верховной жрице и жрецу Мелиты.
В каждом городе, где почиталась Мелита, верховная жрица храма была самой заметной фигурой культа. Без ее участия нельзя было провести ни одного важного обряда или жертвоприношения. Жрец был гораздо менее на виду, о нем редко говорили в городе, однако он ведал казной храма и прочими материальными вопросами, которые не должны были отвлекать его соратницу от служения. Далле полагалось знать это еще по Маону, но она исполняла свой религиозный долг, не задумываясь об его основах.
Жрица никогда не могла быть слишком юной – для того, чтобы достичь этого ранга, требовалось пройти определенный период ученичества. и три степени посвящения. Но она не должна быть и чересчур старой для того, чтобы исполнять обряд священного брака. Поэтому верховная жрица была, как правило, не моложе двадцати пяти лет и не старше сорока пяти. Потом она отправлялась в отставку, "ткать покровы для богини" (кстати, в прежние времена это была не метафора). Случай в Маоне, во младенчестве Даллы, когда жрица оказалась глубокой старухой, был исключением, следствием небрежности, с которой в те года на родине Даллы относились к культу Мелиты. Что касается возраста жреца, то здесь об ограничениях не было слышно.
Священнослужители встали навстречу Далле, и она увидела, что верховная жрица Фратагуна как нельзя более соответствует своему сану: это была высокая, стройная, очень красивая женщина, синеглазая, с темно-русыми волосами, лет тридцати пяти. Ее можно было счесть и моложе, если бы не предательские морщинки у глаз и в углах рта. Драгоценностей и золота на ней было меньше, чем на Далле – только спиралевидные браслеты на обнаженных руках, и такой же формы серьги. Однако плащ, накинутый поверх жреческого платья, был покрыт таким дорогим шитьем, что мог сравниться с брачным нарядом царицы.
Столь же дорогой плащ был и на плечах жреца. А сам жрец удивил бы Даллу, если бы в этот миг она сохраняла способность удивляться. Да, о возрастных ограничениях для жреца ничего не было слышно, но само собой подразумевалось, что тот должен быть мужчиной. А рядом с Фратагуной стоял скорее мальчик. Он показался Далле ровесником ее племянника Бихри. Только был более тонким и хрупким, чем Бихри, с нежным, почти девическим лицом и большими карими глазами.
Фратагуна шагнула вперед, обняла Даллу и троекратно расцеловала – в обе щеки и в лоб. Ее губы были сухими и горячими. Затем взяла Даллу за правую руку и осторожно развернула так, что Далла оказалась между ней и юным жрецом.
Потом прогретый воздух храма словно бы дрогнул от множества голосов. Когда Далла шла к алтарю, она не замечала, что в зале, кроме тех, кого она видела у подножия статуи, находятся еще люди. Теперь они выступили разом – из-за колонн, из-за статуи, из-за жертвенников. Младшие жрицы, танцовщицы и певицы Мелиты. И все они слаженно грянули свадебный гимн.
Из бокового придела вышел Ксуф со свитой.
Девы Мелиты призваны были услаждать мужчин, но сама Мелита была богиней женщин, и внимала только их призывам. Если мужчина хотел получить что-либо от Мелиты, он обязан был обратиться к посредничеству жрицы. Его собственная жертва не была бы принята. Доброхотное даяние, коим куплено посредничество – другое дело.
Все это имело непосредственное отношение к тому, что должно было произойти сейчас. Каждая красивая женщина принадлежала Мелите – или так считалось. Но относительно Даллы, любимицы богини, отмеченной ее чудесным прикосновением, никаких сомнений быть не могло. И тот, кто собирался взять ее в жены, получал ее из рук жрицы, заплатив ей выкуп. В этом и состоял свадебный обряд, Далла уже проходила через него больше пяти лет назад, но странно – он ничуть ей не запомнился, как будто являлся мелкой формальностью в сравнении с веселым праздником и щедрым пиршеством, устроенным во дворце князем Тахашем. И сейчас Далла воспринимала все словно впервые.
Вслед за Ксуфом шествовали его придворные. Некоторых Далла смутно узнавала – она видела их в тот злосчастный день, когда они посетили дом Иорама. А Криоса, стоявшего ближайшим к царю, она и хотела бы – не могла забыть. Однако были и те, кого она видела впервые. Один из них, плешивый, но, в отличие от Рамессу, обладавший негустой бородой, держал в руках большое серебряное блюдо, заполненное до краев золотыми женскими украшениями, наподобие тех, что украшали наряд Даллы. В чем ином, а в скупости Ксуфа нельзя было обвинить. За его спиной стоял человек, который не принадлежал к числу придворных, но лицо его было Далле смутно знакомо.
Хор оборвал пение. Далла почувствовала, что Фратагуна отпустила ее руку.
– Желаешь ли ты, государь, принять эту женщину в законные жены? – звучным голосом спросила жрица.
Ксуф, ухмыльнувшись, огладил бороду.
– Да, я этого желаю. И отдаю за нее выкуп, достойный царя
По его знаку блюдо передали Рамессу, а тот подал его Фратагуне. Та подержала блюдо в руках, словно бы взвешивая и оценивая, а затем протянула товарищу по служению. На его лице появилось несколько растерянное выражение, словно он не был уверен, что удержит в руках такую тяжесть. Но выкуп он принял. Теперь никто не поддерживал Даллу. Впрочем, Фратагуна тут же снова взяла ее за руку. Далла инстинктивно схватилась за ее ладонь. И ощутила слабое ответное пожатие. Но это было единственное выражение сочувствия, какое могла позволить себе жрица.
– Тогда я, именем госпожи моей Мелиты, отдаю тебе, Ксуф, владыка Зимрана, эту женщину в жены, чтобы ты сделал ее плодовитой!
– Ты хорошо сказала, жрица Мелиты! Если эта жена не будет бесплодной, как прежние, и родит мне сыновей, я щедро отблагодарю богиню и твой храм!
По всей вероятности, это замечание Ксуфа не входило в установленный ритуал. Гладкая щека Фратагуны чуть дернулась от сдерживаемого раздражения. Но Далла уже не увидела этого. Ее руку переложили в лапу Ксуфа. Царь заключил новобрачную в объятия, откинул покрывало с лица и поцеловал.
Нет, она не упала в обморок, не отшатнулась, и даже не вскрикнула. Дыхание перехватило. Этот запах… Ксуф, несомненно, побывал в бане перед свадьбой, жители Нира, и коренные, и пришлые вообще отличались чистоплотностью, и правитель их вряд ли составлял исключение. Но пахнуло от него чем-то таким, от чего Даллу едва не замутило.
Дальше все было как в тумане. Ксуф опять кричал, хор опять пел. Ее вывели из храма. Толпа на площади вопила приветствия. Царские слуги швыряли из корзин пироги и фрукты.
Даллу снова усадили в носилки. Рамессу и жрицы там больше не было, зато была Бероя. Далла, всхлипнув, прижалась к ней и уронила голову на плечо. Нянька крепко обняла ее и стала гладить по волосам. Так, вдвоем, они вернулись во дворец.
Ксуф тоже вернулся. Но во дворце готовили пир. Пир буйный, веселый и пьяный. То есть такой, на котором нельзя показаться достойной женщине. Даллу отвели в спальню, где рабыни освободили ее от многочисленных украшений, сняли платье и обувь и переодели в тонкую рубашку. После чего ее покинули все, кроме Берои. Как в ту ночь, когда их доставили во дворец, нянька уселась на край постели, и Далла ухватила ее за руку. Она не цеплялась за няньку после первой своей свадьбы, когда была невинной девушкой, и понятия не имела, что ее ждет… Сейчас она жалела, что не согласилась на предложение Берои убить Ксуфа. И одновременно не находила в себе сил приказать Берое сделать это.
Однако всякое напряжение имеет пределы, а страх изматывает больше физических усилий. Проходили часы, Ксуф не появлялся, и Далла незаметно для себя задремала. В какой-то миг сквозь сон ей показалось, что она слышит шаги, и Далла в ужасе подскочила в постели. Она действительно различила в полумраке темную фигуру, и замахала руками, ища Берою, чтоб спрятаться за ней. Но она была в постели одна, и Бероя как раз входила в комнату.
– Не бойся, доченька, – ласково сказала она. – Сегодня он не придет. Он так упился на пиру, что… Неважно. Спи.
Но и утром Ксуф не появился. Может, страдал с похмелья, может, продолжал пировать. Это Даллу не волновало. Она понемногу начала отходить от пережитого вчера ужаса. Позволила себе даже лелеять надежду, что Ксуф заявится не скоро. Регем никогда не пренебрегал супружескими обязанностями. Но от подруг в Маоне Далла то и дело слышала, что мужья оставляют их ночевать в одиночестве, отдавая предпочтение наложницам, пирам, охоте и азартным играм. Вдруг и Ксуф такой же? Вот было бы счастье!
А может, он вообще женился на ней только из-за того, чтобы обезопасить свой престол? Если предсказано, что Далла должна быть царицей, то муж ее, следовательно, должен быть царем. И чтобы никто не посягал под этим предлогом на власть, Далла должна выйти замуж за правящего царя. И стоило ей овдоветь, как Ксуф незамедлительно воспользовался удобным случаем. А сама она царю без этого предсказания вовсе не нужна, ему хватает и наложниц.
