Алексей Щербаков - Интервенция
А теперь скульптуры были разрушены. Это был не взрыв — да, и какой взрыв! В двух шагах от штаба он не прошел бы незамеченным. Тут было нечто другое. Головы статуй, которые в цельном виде претендовали на сходство с египетскими сфинксами, отсутствовали. Казалось, что их откусила какая-то чудовищная челюсть. Да и бока скульптур были истерзаны в клочья.
— Добрались, до этих выродков, — злорадно хмыкнул Кукушкин.
— Кто?
— Да уж найдется кому. Ты вот…
— Джекоб. Можно — Яков.
— Ты вот, Яша, в горы ходил? Знаешь, как там бывает — маленький комочек снега кинешь — а в результате идет такая лавина, что сметает города. Я вот боюсь, лавина-то и пошла. Ну, да ладно… Помолчав, он продолжил.
— Вас, наверное интерсует, кто я такой, шибко умный для работяги? Я вообще-то Герцовник, Педагогический университет закончил, факультет истории. Но учителем работать в России — дело дохлое. Кушать-то хочется. А тут увидел объявление: курсы водителей трамвая. Зарплата что надо. Я и пошел. Когда в парк явился, думал — увижу суровый рабочий класс. Ага. Панки, хиппи с гитарами, какие-то там буддисты… В общем, было весело, пока весь этот бардак не начался.
— А почему ты не уехал? — Спросил Джекоб.
— Уехать? А на кой хрен? Это мой город. Мне от него деваться некуда.
Машина миновав Литейный мост, катила по узкой улице, по середине которой были проложены трамвайные рельсы.
— Видишь эту колею? Я тут знаю каждый метр. Сколько раз на своей колымаге мотался. Вон, на том углу я с «мерседесом» поцеловался.
— И что?
— А ничего! Трамвай — он ведь как танк. Одним «мерсом» на белом свете стало меньше.
Эти места были совершенно пусты. Солдаты миротворческого контингента за реку не совались. По сторонам шли бетонные заборы, за которыми виднелись заводские здания из красного кирпича. В воздухе чувствовалась — не то чтобы опасность, но какое-то странное напряжение. Недобрые были места. И Кукушкин подтвердил это ощущение:
— Это так называемая «красная Выборгская сторона». Про нашу Октябрьскую революцию доводилось слышать? Вот с этих-то заводов и шли рабочие на штурм Зимнего…
Наконец, они, проехав под железнодорожным мостом, свернули на какую-то боковую улицу.
— А вон тот дом видишь? Оттуда-то Ленин в Смольный и дернул. И началось веселье…
Они въехали в открытые ворота и оказались на обширном дворе, окруженном мрачными низкими зданиями из все того же темно-красного кирпича.
— Нам — туда, — скомандовал Кукушкин.
Вся честная компания прошла в одно из зданий, в которое вело множество трамвайных путей. Депо, надо полагать. Но это было не просто депо. Внутри оказалось нечто вроде музея. На путях стояли разнообразные трамвайные вагоны. Джекоб, конечно, не был специалистом в трамвайном деле — но кое-что из представленных образцов он узнал. Вон вагончик, очень похожий, на те, которые развозят туристов в Сан-Франциско. И еще экспонат. Такие же журналист видел на старых фотографиях американских городов. Один же вагон… Алый, вырви глаз. Ну, точно он!
— Узнал? — Спросил Кукушкин, проследив взгляд журналиста. — Теперь убедился, что я тебя не обманул? Я-то раньше ничего не знал. Но вчера пришел сюда… Не в это депо, а в соседнее.
— Зачем?
— Ну, люблю я их. Это ж трамваи! Им бегать надо — а они стоят тут. Им ведь грустно. Я их и навещаю. Я-то думал, когда шел сюда работать — просто денег подмолотить. А хрен там. Тут особая жизнь. Особенно, когда едешь на первом утреннем трамвае, а еще чище — когда ночью на дежурке. Есть такой трамвай, который ночь напролет катался по городу. Такого насмотришься…
Кукушкин снова покосился на Ваську и продолжал:
— Ну, вот, вчера пришел я свой трамвай проведать, на котором работал… Потом сюда заглянул — и увидел, что этот-то, алый, бегал. Я такие дела понимаю. Определил — что трамвай допер до ворот и двинул в сторону Ушаковского моста. Хочешь, войдем внутрь него, посмотрим? Не парься, он сейчас с тобой не улетит.
Журналист зашел с Кукшкиным внутрь машины. Трамвай как трамвай. Просторный салон с деревянными скамейками вдоль бортов. Но — витал в салоне едва уловимый запах каких-то экзотических благовоний, которыми пахнут лавки «индийских» товаров.
— Убедился?
— Ты обещал еще кое-что рассказать.
— В главном я тебя не обманул? Ну, и тут не обману.
Джекоб выдал Кукушкину обещанную штуку баксов. Журналист уже усвоил некоторые обычаи этой страны — поэтому, когда вернулись к джипу, он достал прихваченную бутылку.
— Теперь приступим к теоретической части, — Сергей сделал большой глоток, потом полез в карман своего видавшего виды пиджака и вытащил две тоненькие книжки.
Одна была хорошей качественной ксероксной копией какого-то старого стихотворного издания — об этом говорил хотя бы непривычный шрифт. Каждая эпоха имеет свой почерк в книгоиздании. Джекоб взглянул на низ титульной страницы. Ага, 1922. И перевел взгляд на заглавие. «Николай Гумилев. Огненный столп».
— Дай сюда.
Сергей перелистал книжку и протянул журналисту.
Стихотворение называлось «Заблудившийся трамвай». Начав читать, Джекоб ошеломленно поднял голову. Все точно. Он самый.
— А вот еще.
Джекоб взял другой материал. Это был ксерокс, сделанный с машинописных листов.
«В звездную изморозь ночи выброшен алый трамвай» — прочел журналист.
— Это уже конец пятидесятых. Забытый поэт Роальд Мандельштам.[19] А жаль, что его забыли. Хорошо писал мужик.
Что-то не сходилось. Джекоб напряг память. Опять вспомнились фотки тридцатых…
— Но ведь этот трамвай — не двадцатых годов.
— Конечно. Это «американка». Сороковые. Ведь почему окна фанерой забиты? В таком виде трамваи вышли на линию после той страшной блокадной зимы. Гумилев — тот, конечно, на другом катался. Вроде вон того, что в углу. Да этот ведь тоже не так уж давно восстановили. Только ведь какая разница? Может этот поехать, а может и тот. А может — совсем современный. Главное — что поехал. Да и разве в вагоне дело? Трамвай — он без электричества двигаться не может. А этот — мог…
Как и в разговорах с Васькой, Джекоб почувствовал себя маленьким ребенком, которому рассказывают сказки. Но не потому, что хотят обмануть — а потому что иначе он не поймет. Ну, ладно, поймем… Он решил задать еще один актуальный вопрос:
— Так почему уехали солдаты, а возвратились какие-то кришнаиты?
— Вот, в натуре! Глядишь в книгу, а видишь фигу! Тяжело с вами, американцами. Читай:
«Старый вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет».
— Понял? Вот они и купили. А что там они в этой самой Индии Духа набрались — так, знаешь ли, каждому по уму.
— Так быстро?
— Кто тебе сказал, что быстро? Может, они там несколько лет валандались. Время — понятие относительное, как говаривал Альберт Эйнштейн.
Бутылка показывала дно, когда Джекоб задал еще один коварный вопрос:
— Слушай, а ты вот сказал, что любишь эти трамваи. А ведь выдал?
— Ну, во-первых, голод не тетка. Жрать-то что-то надо. А во-вторых, ты ведь к своим офицерам не побежишь докладывать… Я ведь не дурак. Я соображаю.
Прав ведь был, гад. Джекоб знал, что не побежит. И даже не потому, что опасался сесть в психиатрическое отделение — в компанию к тем самым немцам. Как-то получалось, что он уже играл в некую совсем свою игру. Тут — как в том же трамвайном движении. Раз уж поехал по колее — то придется двигаться до конца — куда бы тебя эта колея не завела. А вела она куда-то совсем в непонятную сторону — в глухие питерские улицы.
— Интересно, как они отреагируют на эту трамвайную историю? — Подумал Джекоб, и поймал себя на мысли — миротворческий корпус был для него уже «они»…
На пресс-конференции царила тихая паника, местами переходящая в громкую. Где была горластая и зубастая журналистская братия? Акулы пера превратились в маринованных килек. Они бы, возможно, улетели домой, но со дня неудачного штурма промзоны царила беспросветно нелетная погода — и улетевшие самолеты обратно не возвращались. Теперь все с надеждой смотрели на генерала Адамса, ожидая: может быть, он скажет, что-либо дельное?
И старый вояка, прошедший множество «горячих точек», побывавший в плену у ваххабитов и умудрившийся вернуться живым, оправдал надежды. Он вышел пожелтевший после бессонной ночи, но решительный. Генерал демонстративно скомкал бумажку с текстом, подготовленным пресс-центром.
— Господа! Возможно, вы ждете от меня объяснения тому, что происходит. Так вот я вам совершенно честно заявляю: таких объяснений у меня нет! Если вы можете сами придумать какую-нибудь версию, чтобы, как это вы выражаетесь, успокоить общественность — валяйте! Но — это не значит, что мы складываем оружие. Да, мы понесли крупные потери. Но без потерь войны не бывает. Необходимо признать — тут идет война. В настоящее время мы планируем большую и серьезную операцию в промзону, чтобы уничтожить засевших там экстремистов.
