Олег Измеров - Задание Империи
— Партия увековечивает память успешных бизнесменов?
Таня с непосредственным удивлением взглянула на него большими круглыми Навкиными глазами; высоко подведенные брови, казалось, выскочили на середину лба.
— Это же один из основоположников экономики фачизма! И Губонин тоже, ему в парке памятник стоит, за «Иллюзионом»…
«Там, где сейчас памятник Пушкину»
— В честь Губонина еще Вокзальную переименовали и остановку у Паровозного. Хотели вообще всю Бежицу Губонинском назвать, но в Москве затерли. Говорят, на это много денег надо. А сейчас объявлен конкурс на памятник Тенишевой. Сначала хотели, чтобы был только ее бюст, но народ настоял, чтобы всю изваяли…
Виктор повернулся к Краснокаменной и взял ее за руку.
— Таня! Возможно, я слишком долго жил в другом мире… в мире фантастики и иллюзий… но объясните, ради бога, что такого Мальцов сделал для фачистов? Я это как-то упустил.
— Давайте только сойдем с середины дороги… лошадь пропустим.
Мимо них по пыли промчалась пустая телега в сторону берега, запряженная каурым жеребцом; правил телегой молодой пацан в картузе, стоя.
— Гоняют, как по шоссе… Так вот, насчет Мальцова… Вот тот принцип планового развития территорий, когда определяют места выгодного размещения фабрик и заводов, строят пути сообщения и связь, развивают города и поселки, строят жилье — это все пошло от Мальцовщины. Только он первоначально строил все на свои капиталы, на своей земле, а фачисты создают частно-государственные фонды, в которые каждый может вложить свой капитал, и эти фонды покупают землю и строят все — от заводов до больниц, школ, клубов, строят дороги, проводят радио… ну и так далее. Это называется соборное развитие. В соответствие с наукой и природными возможностями.
— И не разворовывают эти фонды?
— Ага. И на Колыму за вредительство с конфискацией. Весь аппарат под контролем у жандармерии, агент на агенте сидит и агентом погоняет. Копеечную взятку предложи — шарахаются, как от провокатора.
— А если крупную? Миллионов на двести?
— Хотите повторить подвиг Глинкина?
— Какого Глинкина?
— Ну, пару лет назад нашумевшее дело… Виктор Глинкин, тезка ваш, кстати, попал за что-то к начальнику в немилость, тот его выгонять собрался, а Глинкин к нему в кабинет — да и предложи взятку на сто пятьдесят миллионов. Начальник хлоп — и в обморок. Так и не откачали: сердце не выдержало. Думал, раз на такую сумму провокатора послали, значит, точно посадят. Двое детей без отца осталось.
— Печально.
— Сэ ля ви. Ну так вот, по кирпичику и сложилось. Мальцов — территориальное планирование, железные дороги — пятилетки, Губонин — градотворящие предприятия, что порождают жилые районы и общественную сферу, Тенишева — соединение деловых техпромфинпланов и общественного развития городов за счет предприятий. И в итоге получился…
«Социализм. И в итоге получается натуральный брежневский социализм. С комплексными планами промышленного и социального развития, соцкультбытом и жильем на балансе предприятий… Только механизм немного другой, больше свободы частнику, и… больше жандармов и репрессий. Потому как при частнике и коррупции больше.»
— …И в итоге получилось то, к чему идет все человечество. Возьмите, скажем фюрер-принцип в Германии или то, что начал реализовывать в США президент Лонг. А национализация лейбористами энергосистем в Англии? Просто каждая страна идет со своими особенностями.
«Вот к этому идет все человечество? Ну да, если смотреть из тридцать восьмого… Демократии падают, даже Рузвельт не выдержал, стал переходным политиком, как Горбачев. Откуда здесь, сейчас, обывателю знать, что через полвека, ну, чуть побольше, основным путем человечества назовут свободу частной инициативы и демократию?»
— …Вот и ставят им памятники. И, наверное, даже хорошо, что наша Брянщина дала России основоположников…
«А, может, здесь вообще не будут считать демократию основным путем человечества. Ведь, Альтеншлоссер, черт его возьми, в одном все-таки прав — обыватель, а их в обществе большинство, стремится жить, как все. Вот во всех странах нет либерального устройства, и обывателю нигде оно не будет нужно, потому что он хочет, чтобы как у всех… Что же это? Прямо тупик развития какой-то.»
— …Тут все рекламируют японские зонтики от солнца, но я не беру — на речку надо просто нормально одеваться, чтобы была свободная одежда, и на голову что-нибудь с полями или кепку. Я смотрю, вы тоже предпочитаете одежду простую и свободную, а вот какую-нибудь кепочку от солнечного удара зря не завели.
— Можно сделать кепку из газеты. Правда, у меня мятая.
— У меня есть газеты, я в редакции прихватила старые. Газета на природе для многого может пригодится. Держите.
— Спасибо. Значит, складываем так… и так…
— Здорово! Милая кепочка, как немецкая. Знаете, потом покажете нашему художнику, он зарисует, как складывать. Для раздела полезных советов.
— Конечно.
— Думаю, это повысит тираж. В смысл, что газету будут брать и для кепочек.
— Потрясен вашим деловым подходом… Слушайте, я до сих пор не предложил поднести вашу сумку. Позволите?
— Конечно. Не смущайтесь, вы просто немного рассеяны. Кстати, а мне почему-то нравится, когда мужчина несколько рассеян.
— Это потому что вы энергичная и деловая.
— Вы начинаете говорить комплименты…
19. Берег юности
Человек не может жить одной идеей о спасении человечества. Даже если это главный герой повести. Тем более, если его обдувает теплый, как парное молоко, ветерок, по обочинам дороги весело качают головами полевые цветы, над головой шумят ветвями многолетние деревья, а рядом, рука об руку, шагает красивая дама спортивного телосложения с карими глазами. Да, наконец-то, после стольких страниц и размышлений Виктор заметил, что у Татьяны глаза карие.
Дорога в пойме от вагонзавода к Соловьям шла через красивую дубовую рощу, впрочем, уже прореженную рубками. Виктор с грустью подумал, что уже к концу столетия от этой рощи будут лишь жалкие остатки. Пока же здесь на месте поближе к заводу, потихоньку валили величественные деревья, тут же распиливали в каких-то наскоро сколоченных сарайчиках и вывозили на телегах в сторону переезда. Сама дорога в пойме была гораздо прямее, чем ее застал Виктор, и даже во влажных местах отсыпана меловым щебнем.
Мост через Десну был деревянный и наплавной. Немного не дойдя до него, Татьяна потянула Виктора вправо.
— Сюда. Я знаю нормальное тихое место.
Виктор лишь приближенно представлял себе, где они идут. За прошедшие семьдесят лет пойма изменилась: что-то высохло, что-то заболотилось, где-то вырубили деревья, а где-то, напротив, сделали новые посадки, или просто вырос кустарник.
Они остановились на небольшой полянке у реки, где росла мягкая зеленая трава и порхали бабочки. Вид на реку закрывали кусты ивы, опустившие свои ветви прямо в воду; между кустами открывался неширокий проход к чистой заводи. От реки донесся запах свежести и водяной травы, где-то неподалеку плеснула крупная рыба.
— Здесь нормально можно сидеть и переодеваться после купания, с реки не видят. В такую погоду постоянно катаются…
Промолвив это, Таня расстегнула ремень и отстегнула лямки, чтобы вылезти ил пляжного комбинезона; затем стянула полосатую блузку.
Виктор раньше почему-то был убежден, что в тридцатые годы дамы всегда носили только закрытые купальники; на Татьяне же оказалось нечто похожее на послевоенные бикини. Сверху был светло-голубой лиф в виде двух крупных квадратов углами кверху; плавки же были прикрыты короткой декоративной юбочкой того же цвета.
— Не слишком шокирую? Это из того же итальянского журнала.
— Ничуть, — ответил Виктор, складывая рубашку и брюки, — думаю, этому фасону принадлежит будущее.
— Не вздумайте кому сказать. Завтра же вся губерния прибегут на речку в том же… А когда мы шли сюда, вы все время оглядывались, будто что-то искали или хотели что-то встретить знакомое. Вы раньше были здесь?
— Да и нет. Это место похоже на берег моей юности.
Ну не мог же Виктор сказать, что купался в Соловьях с подругой в студенческие годы сорок лет спустя! И даже ездил на занятия по военке сбрасывать в воду звенья понтонного моста. И точно так же жарко пекло солнце и порхали бабочки, а с реки манило прохладой.
Таня скинула шляпку и натянула белую резиновую купальную шапочку, чтобы не замочить волосы.
— Окунемся, пока не жарко, потом будем греться. Идите смело, тут нет коряг!
Она легко пробежала по проходу между кустами ивы и бросилась в воду, разбив массу солнечных зайчиков. Виктор бросился за ней; вода оказалась очень теплой, словно был конец июля. «Наверное, в мае стояли жаркие дни» — подумал он, «да и в заводи вода прогревается».
