Гридень 3. Экспансия - Денис Старый
— Править Русью вдвоем при моем старшинстве? — задумчиво сказал Изяслав Мстиславович. — И про наследование к сыну… Князья не пойдут на это. Лествичное право сильно. Оно укрепилось Любечским съездом.
— Нужно только Ольговичей прижать, а более и некому иному становится поперек. Ну не дело же, княже, когда на одном месте какой князь сидит год-два и уходит. Кто же землю смотреть будет, коли на ней хозяева меняются? И не лишать же князей земель, нужно собирать Совет княжеств Русских и решать вопросы. Но твое слово — первое и сильнее иных. А для того нужно изменять и подход в создании войска, — вкратце я обрисовывал ситуацию.
На самом деле, я только поверхностно говорил князю о своей задумке. Сейчас готовится мной проект Уложения Русской Земли. Когда есть время, то пишу эту «конституцию». Вот ее и хотел я предложить, но когда прибудет воевода, с поддержкой Ивана Ростиславовича будет чуточку легче.
Поговорив еще с полчаса, князь, отшутившись вновь про мою женитьбу с Евдокией, ушел по делам. Были дела и у меня. Собираться нужно в поход к половцам. Митрополит, как сказал князь, срочно отбыл в Вышгород, где должен был присутствовать на молебне в честь иконы, которой еще суждено было стать, ну или в этой реальности, не суждено, иконой Владимирской Божией Матери.
— Пошли! — сказал я, когда на третий день после общения с князем, мы были готовы отправиться в Степь.
С Горыней пока не решилось, он удрал в Смоленск, с византийцем так же не встретился, тут я несколько его продинамил, так что ничего особого не заставляло меня находиться в стольном русском городе Киеве и дальше.
Шли мы бойко. Степь была заснеженной, лед на Днепре устойчивым, так что ничего особо не мешало передвижению. Сотня воинов и еще пять десятков нанятых обозников, нарушали тишину степного спокойствия. Не встречались ни люди, ни звери, что сильно расслабляло и заставляло быть мене бдительными.
— Тут нужно бы сойти с реки и уйти по степи на юг, — советовал Колым, не понять до конца какого роду племени, наш проводник.
Вроде бы Калым православный, сам Гаврила — воевода великокняжеский его посоветовал, так что больших претензий и подозрений к этому полукровкеКолыму, у меня не было. Ну будет он шпионить для великого князя — так и пусть. Я же не собираюсь делать что-то такое, о чем князю не должно быть известно. Ну а если и соберусь, так и Калым «потеряется». Например, провалится в полынье, которых по мере движения на юг становилось все больше и больше.
— Тысяцкий, нас заметили и пошли по нашему следу, — находясь уже в верстах пятидесяти южнее от Великой Стены, что разделяет Степь и Лес, докладывал мне десятник из дозорного десятка.
— Почему не схоронились, как учили вас? — отчитывал я воина.
— Так появились они неожиданно, их тоже десяток, русичи, стрелы пустили, у меня пораренный в руку есть, — продолжал свой доклад десятник.
Кто в степи из русичей будет шастать зимой, да еще и пускать стрелы в своих соплеменников? Только тот, кто желает скрыть свое присутствие от других. И в какую задницу я влип в очередной раз? Чую, что тут пахнет заговором против какого князя, или же сговор русского владетеля с половцами. Ну не будет такой же отряд, как и мой, нападать на соплеменников, не станет этого делать и тот, кто вышел из русских княжеств посмотреть, что делается в степи. Даже степные отряды, появись они на горизонте, и те спросили бы кто мы такие и зачем пошли в степь.
Вон три дня некогда мы ходили с князем Иваном Ростиславовичем вокруг да около половецкого отряда, пока не спровоцировали их на бой.
— Сколько их? — спросил я.
— Из тех, кого видали, так более полусотни будет, а еще и дозорных два десятка увидели, выходит, что семь десятков воинов, но их обоз не полностью вышел из-за излучины реки. Они так же по Днепру шли, мы как бы позади их, — говорил десятник.
Значит может быть и так, что их сотня, да хоть и три. Устраивать тут бой неизвестно с кем — это идея из разряда «ну его нахрен». У меня есть свои задачи, их нужно выполнить.
— Разворачиваемся и уходим на восток! — скомандовал я.
Мы уходили в боевых порядках, охраняя тщательно свой обоз, который пусть и был скудным, но он был и мог привлечь внимание, пробудить алчность в людях, которых может быть больше нас.
Через три часа такой вот гонки с уходом от реки, стало очевидным, что нужно останавливаться. Кони уставшие, их нужно кормить, люди… Да и Леший с ними, человек такое существо, что выдержит многое, но коней беречь нужно.
— Три сотни воинов. Вооружены добро, как бы не какая княжья дружина. Идут без стягов, не понять чьи, но русичи, точно, — докладывал Фома, которого я направил смотреть за потенциальным противником.
— Придется встречать и принимать бой, — констатировал я.
— Нас меньше, сдюжим ли? — проявил сомнения Фома, за что получил мой уничижительный взгляд, от которого, а может из-за холода, десятник поежился. — Конечно, сдюжим, или поляжем с честью.
— Обозников посадить на коней заводных и дать им копья! — начал раздавать приказы я.
Не было уверенности в нужном исходе боя, ну никакой, но все эти сомнения нужно гнать прочь. Не получилось уйти от непонятного русского отряда, который уже пускал по нам стрелы, значить будем биться.
— Сани выставить гуляй-полем, проверить самострелы и луки! — продолжал давать я распоряжения, наблюдая за тем, как обозники, нехотя, неловко, взбирались на коней.
Да, с такими воинами сложно придется. Ну да пожил я на этом свете красиво, можно красиво и умирать.
Впервые после появления в этом времени и мире я ощущал острое желание избежать боя. Нет, не потому, что боялся, а из-за того, что видел в таком сражении какой-то сюрреализм. Два русских отряда будут стремиться убить друг друга в Степи, на землях, ныне занимаемых половцами. Я так себя настроил на борьбу с этим кочевымнародом, что не мог уместить в голове подобное.
Если распри внутри Руси еще воспринимались, как норма, то биться русским на чужой
