Физрук: назад в СССР (СИ) - Валерий Александрович Гуров
Я покопался в шкафу, вытащил запасные треники, кинул ему. Он быстренько их напялил.
— Хочешь, ложись на вторую койку, — сказал я. — Правда, второго матраса нету…
— Да ничего, мы привычные…
Если начинаешь делать добрые дела, остановиться уже не можешь. И я дал ему свое единственное одеяло. Остаток ночи прошел спокойно, если не считать топота наверху и женских воплей. Когда я проснулся, Петюни в комнате уже не было. Выскоблив ложкой банку «Завтрака туриста» и запив пивом, я отправился на работу. В учительской царило мрачное оживление. Все, видимо, были в курсе, что прибудет комиссия, но вслух не говорили об этом. Лишь Шапокляк торжественно улыбалась, словно уже всех в чем-то уличила и разоблачила. Ходила цацой. Не ходила, а плыла даже.
Я изучил расписание. Сегодня у меня было четыре урока — в пятом «А», седьмом «В», десятом «Б» и в «родном» экспериментальном восьмом «Г». В учительской я успел перекинуться парой слов с Людмилой Прокофьевной, биологичка вручила мне стопку обещанных учебников и намекнула, что вечером свободна для педагогических бесед. Я не забыл, что позвал Витька к себе на пиво, но и отказать даме тоже не мог и пригласил ее в кино на последний сеанс. Она, естественно, согласилась. Потом ко мне подошел трудовик, показал новенький замок, завернутый в промасленную бумагу, и мы договорились, что он зайдет ко мне в общагу после своего последнего урока, ибо я заканчивал работу раньше.
Потом прозвенел звонок и начался трудовой день. Первых два урока прошли для меня спокойно, а вот на третий в спортзал ввалилась куча посторонних дядей и тетей. Все-таки местная учительская власть наплевала на общепринятые нормы. Я ж молодой — чего с меня взять?
Но я порадовался, что у меня в этот момент было занятие с десятиклассниками. На большой перемене я успел полистать учебник по преподаванию физкультуры и потому постарался все сделать правильно. Сначала разминка, потом легкоатлетические упражнения. Девочки бегали и прыгали в длину. Ойкали и краснели. Пацаны — старательно отжимались от скамеек и подтягивались на турнике. Большинство, как сосиски, но все же. Под занавес я устроил показательную игру в баскетбол, ибо шестнадцатилетние акселераты почти могли положить мяч в корзину, встав на цыпочки.
Комиссия ни во что не вмешивалась. Сгрудилась у двери, переговаривалась вполголоса, строчила что-то в блокнотах. Я перестал обращать на нее внимание уже на десятой минуте урока. И все же, когда эта толпа чиновников свалила, я вздохнул свободнее. На перемене заскочил даже в столовку. И сделал тут небольшое открытие. Оказалось, что учеников и преподавателей кормят по разному. Хорошая новость…
Мне подали вполне приличную котлету с пюре, в которое добавили кубик масла, и какао с печеньем. Слопав все это, я решил, что нет смысла голодать во время рабочего дня. Не каждый же вечер меня будет ждать роскошный ужин от гостеприимной Глафиры Семеновны!
Последнее на сегодня занятие у меня было с моими оболтусами. Перед тем, как провести перекличку, я изучил оценки, которые они успели нахватать по другим предметам. Зрелище было удручающее, но по поведению двойки стали превращаться в тройки. Выходит, Пал Палыч держит слово! Однако я не стал делать вид, что доволен своими подопечными. Они должны получать хорошие оценки не милостью дирекции, а собственным прилежанием. О чем я им и доложил. Видя, что они заметно приуныли, решил показать им пару стоек и бросков из арсенала каратэ.
Занятия по рукопашному бою в военном училище включали в себя некоторые элементы этой японской борьбы. И показывая их своим второгодникам, я сделал еще одно открытие. Тело Сашка Данилова помнило стойки и поддерживало темп движений. Выходит, он не только самбо занимался?.. Нет, надо срочно доставать пособие. И желательно — видак, с кассетами, на которых записаны фильмы с Чаком Норрисом. Заодно будет хороший стимул оболтусам подтянуть учебу. Появилась четверка в журнале — добро пожаловать на закрытый киносеанс для избранных.
Впрочем, мои броски и прыжки тоже произвели впечатление на «экспериментальный» класс. И я снова прозрачно намекнул, что учить каратэ и самбо буду лишь тех, кто ликвидирует в обозримом будущем колы и двояки в журнале. А потом стал гонять пацанов по обычной школьной программе физической подготовки. И многие — с удовлетворением отметил я — выполняли банальные упражнения в охотку. Из этих может выйти толк. И я сделал себе пометочку. Причем — не только в голове. Ведь учитель физкультуры тоже должен выставлять оценки.
Когда прозвенел звонок, я зашел в учительскую, чтобы сдать классный журнал. Там я застал Антонину Павловну. Подошел к ней и спросил тихонько:
— Ну как комиссия?
— Заседают сейчас у папы, — ответила Тигра. — Надеюсь, они не слишком испортят ему настроение…
— И Шапокляк там же?
— Само собой…
— Ладно, передавай родителям привет, — сказал я. — Кстати, я вчера хотел предложить Пал Палычу переписать альбом «Пинк Флойда»… У вас кассетник есть?
— Нет.
— Ну так я могу зайти со своим, когда можно будет.
— Заходи, конечно, мы будем рады… Ну вот в ближайшее воскресенье, например!
— Отлично!
Прозвенел урок и Тигра ушла на занятия. А я уже мог быть свободен. Надо было заглянуть в магазин, купить какую-нибудь закусь к пиву. Не икру баклажанную же предлагать гостю. В идеале — таранку или еще лучше — воблу. Вот только из того немногого, известного мне о жизни в СССР, следовало, что обыкновенная вяленая плотва была редким дефицитом. Хотя на рынке должно быть все. Но до него я пока не добрался, и цены там подороже будут.
Нет, что ни говори, а без полезных связей здесь и сейчас мне не обойтись. Надо бы встретиться с Кешей и обрисовать ему круг своих потребностей. Пусть подскажет, с кем и по поводу чего наладить контакт?
Не только Шапокляк обладает способностью быть легкой на помине. Едва я вышел за ворота, как возле кромки тротуара притормозила знакомая «копейка». И из нее выскочил Иннокентий Васильевич Стропилин, собственной персоной. Мы поручкались.
— Ты к себе? — спросил он.
— Да, только хотел в магазин заскочить, ко мне коллега должен зайти после работы, на рюмку чая…
— Коллега-то хоть симпатичная?
— Да мужик это, наш трудовик…
— А-а, жаль…
— Что — так?.. — удивился я его огорчению. — Хотел познакомиться?
— Да нет… — замялся тот. — Думал, кое-что предложить…
— Слушай, а ты не знаешь, где можно воблу достать? — решил я воспользоваться оказией. — А то пивко твое… Кстати, спасибо за него… В общем еще несколько банок осталось, а закусить нормально нечем…
— Не проблема! — оживился Кеша. — Сейчас все устроим… Садись!
Я залез в салон его «ВАЗа» и мы принялись петлять по улицам городка так, словно пытались оторваться от «хвоста». Наконец, мой пробивной друг припарковал тачку возле магазина с многообещающим названием «ОКЕАН». Велев подождать, Стропилин вылез из машины и кинулся к магазину. Пропадал он не слишком долго. Вернувшись, сунул мне в руки увесистую коробку, от которой умопомрачительно пахло вяленой рыбы.
— Ого! — восхитился я. — Сколько я тебе должен?
Он отмахнулся.
— Ни сколько… Выручишь меня и мы будем в расчете…
— А что делать-то надо? — насторожился я, чуя подвох…
Глава 14
— Ну, как? поможешь? — Кеша смотрел на меня просящим глазами.
— Конечно! — говорю. — О чем речь!
— Тогда поехали к тебе.
И мы приехали к общаге. На вахте сидел незнакомый старичок. Понятно, теперь Аграфене Юльевне по статусу не положено пропуска спрашивать. Новый вахтер попытался что-то вякнуть насчет пропусков, но Кеша помахал перед ним удостоверением, где на красной обложке золотом горело «Удостоверение» и старичок увял. Видимо, решил, что мы из органов. А совать в нос внутрь корочек он не удосужился. Да и не по статусу было ему. В эти времена корочки значили многое. Их не принято было раскрывать. Если и представлялись служители государевы, то по-простому: «Милиция». А если говорили, гражданин, пройдемте с нами, то, стало быть, КГБ попросило.
Вахтер принялся бормотать что-то насчет жильцов тридцать восьмой комнаты, которые ночью безобразничали, но мы его уже не слушали.
Если в первые дни моего пребывания в общежитии были относительно спокойно, то теперь с тихой жизнью можно было распрощаться. День, ночь, первая, вторая смена — не важно. После вселения семейных жильцов — с третьего по пятый этаж стоял неумолчный гул. Детские вопли, женская болтовня, мужская ругань, шум льющейся из кранов воды, шипение убегающего на плиту молока, скрежет передвигаемой мебели, стук молотков, звон бьющейся посуды. Кроме звуков — добавились и самые разнообразные «ароматы» — от пригоревшей картошки до детской неожиданности.
— Как
