Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов
В числе товарищей «сановного» вида выделялся небритый дядька, в старой спецовке. Судя по всему – здешний рабочий или мастер.
– А вот скажите, товарищ, а почему бы нам болотную руду не брать? – хитренько сощурился рабочий. – У нас тут болот полно, они сверху красноватой пленкой покрыты. Если есть пленка, значит железо лежит.
– Степан Степанович, я же тебя уже сто раз говорил, – вмешался директор, но работяга его перебил. – Нет, пусть московский товарищ скажет. Мужики в деревнях до сих пор руду на болоте берут, а потом в домницах плавят, топоры да лопаты куют. Уж всяко, завод-то наш такую руду осилит.
Ишь, проверяет столичного гостя.
– Так ведь пытались уже здешнюю руду использовать, – пожал я плечами. – Еще при Петре Великом два завода построили – пушки хотели лить, ядра, только ничего путного не вышло. Болотную руду добывать долго, а качество у нее низкое. Если для дома да для семьи, да делать по осени нечего, то можно, а если что-то толковое ковать, в большом количестве, так уж лучше с Урала везти. Вон, все череповецкие кузнецы давным-давно на привозном железе работают. Плохо, что старый рабочий простых вещей не знает, – не преминул я съехидничать. – Съездите-ка, товарищ, в Кадуй, там неподалеку заводы ставили, до сих пор старые пушечные стволы да ядра валяются. Их даже переплавлять не стали, нет смысла.
– Да знаю я, – не особо смутился бородач. – Я тут уже сорок лет отработал, еще самого Милютина застал, все знаю. И деды-прадеды мои с Уломы, они и болотную руду ковали, и уральскую. Знамо дело, что уральская лучше. Но если уральской нет, то может и наша сойдет? Мы же когда-то пароходы делали, баржи, туеры. А тут, ровно и не рабочие, а невесть кто – плуги клепаем, да бороны из металлолома. Тьфу.
– Степан Степанович, вы уж поверьте – плуги да бороны – лучше, чем ничего, – вздохнул я. – Ваш завод среди сплошной разрухи – яркое пятно на сером фоне. Завод Михельсона нынче примусы делает. Я даже товарищу Ленину вас приведу в пример.
– Ну хоть баржи-то мы бы могли делать, а? Не из металла, так деревянные? – не унимался старый рабочий. – Вон, трезвомольцы наши предлагают. Днище да борта деревянные, а болтов, чтобы бревна скреплять, уж как-нибудь да наделаем.
– Кто предлагает? – не понял я.
– Владимир Иванович, я тебе все потом объясню, – вмешался Тимохин. Посмотрев на директора, сказал. – Давайте-ка, товарищ Красильников, займитесь своими делами, а нам с Владимиром Ивановичем еще много куда съездить нужно.
Сквозь «свиту» вдруг протиснулась молодая женщина. Насмешливо посмотрев на меня, перевела взгляд на председателя губисполкома:
– Товарищ Тимохин, а чего вы сразу Владимира Ивановича увезти хотите? Может, он хочет посмотреть, как живут молодые рабочие завода?
М-да… Полина. Вот уж кого я не ожидал здесь встретить, так это мою бывшую подругу. Хотя, она же писала в жалобе, что вернулась в Череповец. Но я бы не удивился, если бы она, с ее-то буйной энергией, сумела обменять комнату в Череповце на комнату в Москве, поближе к Лубянке.
– Капитолина, а может, Владимир Иванович и не хочет? – поморщился товарищ Тимохин.
И что, Полина опять стала Капитолиной? Ну, она могла. И чего вдруг Иван Васильевич морщится? Неужели рабочие настолько плохо живут, что страшно показывать? Так я разное видел, испугать трудно.
– Нет уж, товарищ Тимохин, пусть Владимир Иванович сам посмотрит, и товарищу Ленину с товарищем Троцким расскажет, как должны жить молодые рабочие.
– Трезвомольцы, – хмыкнул Степан Степанович, но съежившись под пронзительным взглядом мой бывшей подруги, примирительно сказал. – А я чё, чё-то плохое сказал? Я ж говорю – ребята дельные.
Мне стало любопытно, что за «трезвомольцы» такие? Я кивнул, а Тимохин только руками развел – мол, хозяин-барин.
От завода до двухэтажного барака, где проживали «трезвомольцы», можно пройти пешком. Введя нас внутрь, Полина-Капитолина принялась комментировать:
– Вот, здесь, на первом этаже, семейные ребята живут, а на втором мы.
Мы поднялись на второй этаж, где имелось восемь дверей, но пользоваться можно было только одной- остальные отчего-то заколочены.
– Вот здесь вот наша коммуна и живет, – гордо сказала Капитолина-Полина, показывая на длинный ряд кроватей, аккуратно заправленных одеялами. – Всего десять девушек, и двадцать мальчиков.
Здесь же находилось два шкафа и длинный стол, на середине которого стояло штук десять мисок, кружки и груда деревянных ложек. Тут же сидели молодой человек и девушка, читавшие газеты. Увидев нас, они встали и сдержанно поклонились.
– Это наши дежурные – Маша и Петя. Пока остальные товарищи на работе, они следят за порядком, полы моют, готовят обед и ужин, – сообщила Капитолина-Полина. – Дежурные вечером политинформацию проводят.
Значит, двадцать мальчиков и десять девочек? Ну и ну. А я-то думал, что после смерти Аглаи идея свободной любви в Череповце исчезла. Вон, Тимохин опять поморщился, словно лимон съел. Но я, как оказалось, плохо подумал, а здешняя коммуна еще интереснее. Правда, слегка напоминает казарму. Троцкому бы понравилось.
– Иван Васильевич, я вам уже много раз говорила – наша коммуна социалистическая. У нас все вещи общие, за исключением нижнего белья. – Топнула ногой Капитолина-Полина. Повернувшись ко мне, гордо сказала. – У нас запрещены азартные игры, непристойные песни и пляски. И никакого разврата здесь быть не может! Ежели, кто из ребят полюбят друг друга, то они женятся и уходят жить в отдельное помещение. Вон, скоро дети пойдут, надо детсад организовывать. А самое главное, что все дают клятву вести трезвый образ жизни. Ведь буржуазный класс своим непристойным поведением уничтожил основы здравого смысла и морали, а мы ее восстанавливаем.
На стенах висели книжные полки и два фотографических портрета – товарища Ленина, и бородатого товарища, чем-то напоминавшего Гришку Распутина. Владимир Ильич был снят по пояс, а вот товарищ с бородой, только по плечи. Не удержавшись, посмотрел книги. Нет, все политически выдержанные – Ленин с Марксом, и Троцкий с Бухариным. Еще затесалось несколько книг Максима Горького, и пара брошюрок пролетарских поэтов.
Нет, это не Распутин, но что-то в товарище меня смущало. И такое впечатление, что я где-то и когда-то видел этот снимок, но вспомнить не мог.
– А это товарищ Чуриков, основатель «Трудовой коммуны трезвенников».
