Комбриг - Владислав Николаевич Конюшевский
Пронырливый Курсецкий, работающий в финотделе, про это как-то узнал. После чего предложил своим друзьям резко улучшить личное благосостояние. Первый шаг увенчался полным успехом и, убив начальника, они завладели частью документов. А вот со вторым (там, где мог ожидать наиболее крупный куш) все застопорилось. Прыткий Ласточкин, при встрече дав в морду одному из подошедших к нему людей, смог сбежать. И главное, что из дома исчез с концами. Хотя к нему уже этим же вечером нанесли визит, но не нашли ни самого полковника, ни его долбанутой дочери.
В этом месте я ненавязчиво заострил внимание и узнал немного больше про Елену Михайловну. Оказалось, что это была весьма своевольная девица. Ей предлагались такие замечательные партии, а она все носом крутила. Да и вела себя неподобающе. Имела очень острый язык и не только постоянно высмеивала появляющихся ухажеров, но и даже умудрилась сломать одному из них руку, что вообще выходило за рамки приличий. А это все воспитание «дядьки» из амурских казаков. Просто, когда жена Ласточкина их покинула, то дети остались на этом то ли ординарце, то ли порученце, который таскался с полковником еще с начала карьеры. Вот он и научил барышню своим варварским казачьим замашкам, вступающим в противоречие с правилами хорошего тона.
Еще немного поспрашивав про Лену (неудобно сильно копать – парни вокруг уши греют), я вернул повествование в основное русло. В общем, Ласточкиных долго искали, поднимая все их связи. Оставили даже пост на квартире, в надежде ухватить фортуну за хвост, но тут вдруг в один не очень прекрасный день обнаружили там труп своего подельника. После чего стало ясно, что дело можно прекращать. И уже почти все забылось, но четыре дня назад их человек на Гороховой (тут я навострил уши) сообщил о том, что получено задание – предоставить данные на Ласточкину Елену Михайловну. Чекист через своих московских коллег ненавязчиво уточнил ее нынешний адрес, и в тот же день сладкая парочка выехала в новую столицу.
В общем, что сказать? Бывшие офицеры к этому времени превратились в откровенных бандитов, заимев обширные знакомства в уголовной среде города. Поэтому от своих питерских кентов получили имена нужных урок в Москве. Встретились с ними, договорились. Сходили на место. Сильно расстроились, что не обнаружили там папу. Но решили захватить дочку, выпытав у нее местонахождение полковника.
Остальное я знал, поэтому переключился на сведения по продажному чекисту. Ну а окончательно разговорив Билецкого, просто позвонил Полянину Федору Яковлевичу. У нас с ним отношения нормальные сложились, вот я и вывалил получившийся расклад первому заму Дзержинского. Можно было непосредственно Железного Феликса побеспокоить, но немного подумав, зарубил идею. Наверное, потому что этот худой поляк был настолько правильным, что я рядом с ним ощущал какой-то внутренний дискомфорт. Возможно, потому что из него внутренняя харизма, в смеси с фанатичной верой, так и перли? А я всегда к одержимым какой-либо идеей относился несколько настороженно. Так что Федора для наших дел вполне хватит.
В общем, звякнул Полянину, который, несмотря на позднее время, появился сам. Забрав всех (включая труп), быстро вникнул в допросные листы и долго тряс руку на прощание, благодаря за вскрытие предателей в их конторе. После чего чекисты удалились, ну а я пошел говорить с сидящей наверху Ласточкиной…
* * *– Товарищ Сварогов, кажэтся, что ти нэсколко идэализируешь ситуацию…
В интонациях, мимике и всей фигуре собеседника мне почему-то мерещились старые плакаты типа «Враг не дремлет!», «Ежовые рукавицы» и почему-то насчет шпионов, где черная рука со скрюченными пальцами тянется через границу, чтобы чего-то стырить. Не помню уж чего именно. Может даже колбасу. Тряхнув головой, чтобы отогнать видения, ответил:
– Ничуть… Разумеется, будут и недовольные. И не просто недовольные, а те, кто начнет вредить. Но на каждую хитрую жопу всегда найдется хрен с винтом…
Сталин, усмехнувшись новому выражению, захотел объяснений:
– И что с ними можно сделать? Изолироват? Расстрэлят? Учитывая, что к тому врэмэни должны появиться наши, пролэтарские инжэнэры. А старые, как гангрэна, будут продолжат распространять свои мыазмы нэдовольства измэнившимся строем.
Тут уж фыркнул я, так как в этом «расстрэлять» услышал знакомые по фильмам и анекдотам интонации. Но такие поползновения надо рубить на корню, потому что из выпускников процентов семьдесят «пролетариев» будут иметь корочки об образовании, но ни фига не будут иметь знаний. Ведь и в моем времени, даже если студент учился, как вол, первые пару лет это просто «молодой специалист», которого еще дрючить и дрючить. А уж сейчас… Поэтому возразил:
– Не целесообразно. У нас в стране по-настоящему грамотных людей с гулькин нос. Даже когда появятся свои кадры, то реального опыта у них не будет. А он может появиться лишь в том случае, если его передают. Преемственность поколений. Слыхал про такое? В противном случае выйдет полный пипец.
Грузин кивнул, а я продолжил:
– Ну вот. Понятно, что инженеры при царе жили хорошо. И никому не понравится, если это как-то изменится в худшую сторону. Тут ты прав – недовольные появятся. Странно, если бы этого не произошло. Значит, наша задача – не ронять планку уровня жизни.
– Но тогда налицо получытся социальное неравэнство… Да и дэло не только в дэнгах. Многие из закончивших институты и унивэрситэты – дворянского сословия. И для них потэря прывэлэгий может оказаться болеэ значымой, чем финансовое благополучие. Исходя из этих позиций, они и станут врэдить.
Разведя руками, я ответил:
– Работа мозгами всегда будет цениться гораздо дороже работы руками. Это, к слову, о неравенстве. Люди такой подход отлично понимают, поэтому здесь даже вопросов не возникнет. Что же касается остального… Тут уже все будет зависеть от общего темперамента индивида. Те, кому революция поперек горла и потеря привилегий сродни удару серпом по яйцам, просто уедут. Из оставшихся подавляющее большинство довольно быстро адаптируется. Максимум станут просто бурчать, выражая свое недовольство какими-то фактами. И лишь малая толика предпримет враждебные действия.
Собеседник встрепенулся:
– Но вэд даже «бурчание» может вылыться в контррыволюционную пропаганду. Я уже нэ говору про саботаж или дыверсии.
Я согласился:
– Конечно, может. Но выражать недовольство свойственно всем людям. И это нормально. Это должно нас лишь стимулировать. И если человек прямо не призывает к вооруженному свержению Советской власти, то пусть себе хоть заворчится. Что же касается конкретных противоправных действий, даже
