Олег Авраменко - Принц Галлии
— Добро, отец, — сказал Филипп. — Я постараюсь освободиться как можно быстрее.
Переодевшись, Филипп уединился в своем кабинете, первым делом распечатал второе письмо и умиленно улыбнулся, узнав почерк Норы. Однако улыбка напрочь исчезла с его лица, едва он прочел первые строки:
«Любимый мой!
В эти печальные для всей нашей семьи дни, омраченные утратой царственного отца, я решилась написать тебе, побуждаемая к тому тяжелыми грозовыми тучами, надвигающимися на ранее ясный и чистый небосклон нашей любви…»
Сердце Филиппа екнуло и болезненно заныло. Еще ничего не зная о природе упомянутых Норой грозовых туч, он уже понял, что потерял ее так же нелепо и исключительно по своей вине, как прежде потерял Бланку…
«…Король, брат мой, решил по окончании траура идти войной на графа Португальского (прости, Господи, его грешного — ведь он наш дядя!). Альфонсо уже подписал эдикт о лишении его всех титулов и владений за бунт и неповиновение королевской власти, однако он опасается, что в предстоящей войне иезуиты предоставят тайную помощь дяде Хуану, а то и открыто встанут на его сторону, спровоцировав в стране междоусобицу. Ввиду всего этого брат счел необходимым заручиться поддержкой императора Римского. Оказывается, еще при жизни, накануне твоего отъезда в Галлию, отец получил конфиденциальное послание от Августа Юлия, в котором тот сообщал, что вскоре папа Павел должен удовлетворить его ходатайство о расторжении брака с императрицей, поелику новый лекарский консилиум единодушно признал, что, подарив императору дочь, она стала бесплодной и уже не в состоянии родить ему сына. Правда, официальное решение консилиума еще не оглашено, но Август Юлий уверяет, что за этим дело не станет — вердикт окончательный и нуждается лишь в формальном утверждении со стороны святейшего отца, который обещает подписать его в середине мая вместе с актом о расторжении брака…»
Дочитав до этого места, Филипп откинулся на спинку кресла и до боли закусил нижнюю губу. На лицо его набежала жгучая краска гнева и стыда. Теперь ему стало понятно, почему на прошлой неделе его гонец возвратился из Толедо без какого бы то ни было конкретного ответа. И вовсе не потому, что Фернандо IV был при смерти.
Но ведь Альфонсо, его друг… Впрочем, нет. Прежде всего, он король Кастилии, и его первейшая обязанность — заботиться о благе своей страны. Если устроенный Фернандо IV брак Бланки с Александром Бискайским был, в сущности, капризом короля, проявлением его человеческой слабости, то решение Альфонсо XIII выдать младшую сестру за Августа XII Римского было продиктовано сугубо государственными соображениями.
С некоторых пор Италия активно стремилась к тесному политическому союзу с Кастилией, последние успехи которой в Реконкисте и не менее успешная внутренняя политика, направленная на централизацию и укрепление королевской власти, постепенно превращали ее в самое могущественное на западе Европы государство. С этой целью покойный император Корнелий IX выдал свою племянницу Констанцу Орсини за наследника престола Альфонсо Астурийского. С этой же целью впоследствии император Август XII возымел желание жениться на кастильской принцессе Бланке. А что касается его первого брака — с Изабеллой Французской, самой младшей из одиннадцати детей Филиппа-Августа II, то он не принес римской короне ни наследника престола, ни сколько-нибудь значительных политических дивидендов. Вскоре после смерти великого французского короля и восшествия на престол его внука Филиппа-Августа III Франция начала стремительно терять свое положение ведущей державы, чему в большой степени способствовали религиозные авантюры нового короля и бездарное правление страной в его отсутствие королевы Хуаны Португальской.
Отчаявшись извлечь из брака с Изабеллой Французской какую-либо выгоду и потеряв всяческую надежду на рождение наследника престола (а по римским законам таковым мог быть только сын), Август XII пять лет назад обратился к папе с прошением о разводе. Однако этому яростно воспротивились французские кардиналы, уязвленные в своей национальной гордости, а также сторонники Гвидо Конти, герцога Неаполитанского, чей род мечтал о свержении династии Юлиев еще с незапамятных времен. Даже ближайший родственник императора, его дядя Валерий Юлий, исподтишка ставил палки в колеса племяннику, больше заботясь об интересах своего старшего сына, чем о благополучии государства и всего рода Юлиев.
Шло время, каждый следующий лекарский консилиум превращался в фарс, погрязая в бесплодных дискуссиях насчет предполагаемого бесплодия Изабеллы Французской, и уже никто всерьез не рассчитывал на благоприятный для Августа XII исход дела, как вдруг авторитетные ученые мужи совершенно неожиданно для всех пришли к единодушному согласию и признали императрицу более неспособной иметь детей. Несколько позже до Филиппа дошли слухи, что известие о браке Бланки с графом Бискайским переполнило чашу терпения молодого императора, и он оказал грубое давление на членов консилиума — как утверждали злые языки, не погнушался даже лично угрожать некоторым строптивым светилам медицинской науки физической расправой. Так оно было или нет, но Август XII торопился не зря, и если он действительно прибегнул к угрозам, то сделал это вовремя и с надлежащей решительностью.
Филипп малость посокрушался по тому поводу, что слишком медлил с женитьбой на Норе, и вместе с тем возблагодарил небеса, что к этому моменту не был помолвлен с ней официально, избежав, таким образом, еще большего унижения — публичного расторжения помолвки со стороны невесты. Его немного утешила и даже развеселила мысль о том, каково будет императору, когда он в первую брачную ночь обнаружит, что его жена, крошка Нора, уже была в употреблении и, мало того, для столь нежного возраста довольно опытна и искушена в любви.
«Вот, получай! — злорадствовал Филипп по адресу Августа XII. — Ешь не подавись!»
Из последующих строк письма явствовало, что император, пока что неофициально, попросил руки Норы и получил от Альфонсо согласие при условии, что Италия предоставит Кастилии военную помощь в борьбе против Хуана Португальского. Взамен кастильский король обещал, что укрощенная Португалия станет приданным Норы, правда, с двумя существенными оговорками. Во-первых, графство будет и впредь оставаться под суверенитетом Кастилии, а во-вторых, впоследствии оно должно перейти во владение младших детей императора и Норы — наследник же римского престола не будет иметь на него никаких прав. Даже с такими оговорками Филипп нашел предложение Альфонсо весьма заманчивым для Августа XII: в последние двести лет у римских императоров постоянно болела голова, как бы пристроить своих младших отпрысков, не сильно притесняя при том прочих родственников и представителей других могущественных семей Италии.
Заканчивалось письмо Норы так:
«…Предвидя вечную разлуку, я хочу еще хоть раз свидеться с тобой на прощанье, и, если ты не имеешь возможности приехать в Толедо, умоляю тебя присутствовать на торжествах в Памплоне, которые состоятся в начале сентября сего года по случаю восемнадцатилетия кузины нашей, наваррской принцессы Маргариты, и которые я посещу, если будет на то воля Божья и согласие брата моего, короля.
Твоя навеки и любящая тебя,
Нора».Филипп грустно усмехнулся.
«Что ж, Нора, прощай, — подумал он. — И прости за все. Мне жаль, что так получилось, но, видно, это судьба. Над нашей любовью с самого начала довлел рок, и может, так будет к лучшему. Ты станешь королевой Италии, я желаю тебе счастья, много детей, и пусть императорская корона утешит твою печаль. Ну, а я… Да что и говорить! Я как-нибудь проживу и без тебя, и без брачного союза с Кастилией».
С тяжелым вздохом Филипп аккуратно сложил письмо и спрятал его в шкатулку с прочей корреспонденцией, а потом еще несколько минут просидел в задумчивости, угрюмо глядя в пространство перед собой. Наконец он решительно тряхнул головой, прогоняя невеселые мысли, и вызвал секретаря. Приказав ему разыскать падре Антонио и под его руководством составить текст распоряжения на имя сенешаля Кантабрии, Филипп наскоро перекусил и, памятуя о своем обещании пораньше освободиться, поспешил к отцу.
Покои герцога находились в противоположном крыле дворца. Чтобы сократить путь, Филипп пошел через парк и на одной из аллей, в тени большого платана, неожиданно встретил Амелину. Кузина часто и прерывисто дышала после быстрого бега, щеки ее пылали густым румянцем, а распущенные длинные волосы в беспорядке разметались по ее плечам, золотыми волнами ниспадая ей на грудь и прикрывая лицо. Заметив из своего окна Филиппа, вышедшего в парк, она опрометью кинулась ему навстречу, горя желанием увидеться с ним наедине.
