Джо Грэм - Чёрные корабли

Я подбежала к Нею, на ходу выкликая имя Лиды — она лучше всех здесь умеет врачевать. Ранен не только Ней, но остальные отделались намного легче. Лида прибежала сразу же.

— Как все произошло? — спросила я Иамарада.

— Мы возвращались от кораблей, в темноте на нас напали. — Он поморщился. — Неоптолем.

— Где Ксандр?

— Его с нами не было, он в храме. — Иамарад взглянул на стены. — Стража не помешает, однако сюда они вряд ли сунутся. Для них нападать на дом — значит нарываться на гнев князя Хирама, который учинит с ними расправу за нарушение мира. А так мы не докажем, что Неоптолем причастен к вылазке. Мало ли в городе простых воров…

— Чтобы простые воры напали на группу вооруженных людей?.. — с сомнением произнесла я.

Иамарад пожал плечами:

— Это были ахейцы. На Нея они кинулись в первую очередь.

Вслед за Лидой и Косом я вошла в комнату Нея. С него сняли хитон, в боку зияла глубокая кровоточащая рана.

— Нужна вода, — сказала Лида. — Чистая вода, только что из колодца. И ткань для повязки. Скорее.

Кос бросился выполнять.

Около дюжины людей толпились в дверях, норовя проникнуть в комнату.

— Царевич Эней ранен, — сказала я им, подходя. — Лида о нем позаботится, только не нужно ей мешать.

— Он умер? — спросил кто-то.

— Нет, — ответила я, чуть посторонясь, чтобы они увидели Нея; Лида хлопотала вокруг него, промывая рану. Если сейчас не показать им царевича, пойдут слухи. — Он ранен, ему нужен покой.

Убедившись, что все так и есть, люди начали расходиться. Когда ушли последние, я вернулась в комнату. Лида выжимала окровавленный лоскут, вода в тазу уже стала густо-багровой. Ней лежал с тугой повязкой вокруг тела, изможденный и бледный.

— Потерял много крови, — тихо сказала Лида. — Рассечены только кожа и мышцы, внутренности не задеты: наверное, клинок скользнул по нижнему ребру. Царевичу повезло.

Раны в живот почти всегда неисцелимы, хотя смерть может прийти далеко не сразу.

— У него сейчас слабость и лихорадка, но если жар спадет, Ней через неделю встанет на ноги, — добавила она. — Я посижу с ним ночью. Ему нужны сон и покой.

Оставив его с Лидой, я пошла во двор, стены которого еще охранялись лучниками. В переходе мне попалась на глаза какая-то бесформенная куча, которую я приняла было за узел с вещами, но, присмотревшись, разглядела ребенка.

Вил смотрел на меня голубыми глазами — такими же, как у Нея.

— Мой отец умер? — спросил он тихо.

Я опустилась на колени рядом. О нем совсем забыли в суете.

— Нет. Твой отец поправится. Его ранили в схватке, сейчас он спит. Когда проснется, с ним можно будет поговорить.

Вил закусил нижнюю губу и замолчал. Подняв с пола, я обхватила его поперек туловища — он оказался совсем легким для почти пятилетнего мальчишки.

— Ну, тогда пойдем, — решила я. — Посмотрим на него прямо сейчас.

Мы вошли, Лида предостерегающе поднялась.

— Царевич Вил сейчас уйдет. — Я опустила его на пол рядом с постелью. На шее у Нея блеснула капелька бронзы — какой-то амулет с храмового торжища. — Видишь? Он спит.

Вил протянул руку и тронул Нея:

— Папа…

Веки Нея дрогнули.

— Вил… Все будет хорошо, сынок. — Он медленно открыл глаза. — Я скоро поправлюсь.

Вил безмолвно пошевелил губами.

— Я не умру, — проговорил Ней. — Просто посплю, потому что уже ночь. Лида отведет тебя в постель, и ты тоже поспишь.

— Я побуду здесь, — сказала я, взглянув на Лиду.

— Пойдем, царевич Вил. — Она встала с места. — Уже ночь, тебе давно пора спать. Пойдем, я тебя уложу.

Они вышли, Ней закрыл глаза.

— Кажется, удалось, — сказал он.

— Отдохни, Ней, — ответила я. — Тебе нужен сон. Я буду рядом.

Тянулось холодное предрассветное время, когда затихает даже большой город. Ни шороха, ни собачьего лая. Я сидела в кресле у постели царевича и временами клевала носом. Тускло горел светильник. Слышалось лишь дыхание Нея, грудь вздымалась и опадала в такт. Жар не уходил, однако и не усиливался. Я не чувствовала Ее присутствия, и сейчас меня это утешало. Если жар спадет, Ней выживет.

Амулет в виде меча при каждом вздохе поднимался и опускался на груди, бронза вспыхивала бликами от светильника. Я на миг задремала, но тут же, вздрогнув, проснулась.

Я не слышала, как он вошел. Он сидел в кресле рядом с дверью — молодой, с усталым лицом и выгоревшими волосами, в потертых кожаных одеждах. Если бы не тень от сложенных за спиной крыльев, я приняла бы его за обитателя Библа.

— Кто ты? — спросила я. Мне уже приходилось видеть богов.

— Ты не испугалась, — произнес он с мимолетной улыбкой.

— Мне нечего бояться, — ответила я. — Я служу Владычице Мертвых и нахожусь под Ее защитой.

— Обычно люди боятся богов.

— Обычно да. Но меня больше пугают сами люди и их деяния.

Он снова улыбнулся:

— Твоя смелость мне нравится. Я прихожу только к смелым.

Я взглянула на Нея — он спал, на шее подрагивал меч-амулет.

Я постаралась, чтобы голос звучал твердо.

— Зачем ты здесь? Значит, ты пришел к нему?

— К нему, но не за ним, как ты подумала. Я не Смерть.

— Я знаю.

— Это я отвел от него нож, и лезвие скользнуло вдоль бока. Не крикни я — он бы не обернулся, клинок вошел бы в спину по рукоять. Он бы уже умер.

Я опустила взгляд на лицо Нея, боясь моргнуть.

— Но почему? Он ведь не из твоего народа.

Он словно бы пожал плечами, хотя плечи остались неподвижны, лишь дрогнули беспокойно крылья.

— Он смелый. И у него на шее мой меч.

— Меч у него от Ксандра, тот купил его на торжище у храма. Сказал, что дарит на удачу.

— Выходит, удача его не подвела.

— Кто ты? — повторила я.

— Мик-эль, из воинов Баала.

Я покачала головой. Мне привычнее было Ее устрашающее величие, полное тайны и неподвластное пониманию.

— Ты не похож на тех богов, что я видела.

— Просто я очень молодой бог. — На этот раз он и вправду пожал плечами.

— Боги бывают молодыми? Неужто могут появляться новые боги?

— Боги войны вряд ли появились прежде воинов. А боги урожая не могли родиться раньше, чем люди научились сеять семена и возделывать землю. Было и такое время, не очень давно.

— Моя Владычица…

— Твоя Владычица живет издревле. Она была уже старой, когда человек, опустившись на колени в высокой траве, впервые дивился тому, что его брат упал и больше не побежит с ним рядом. Или когда женщина впервые спеленала мертвого ребенка и положила его в землю, как в лоно. Твоя Владычица была уже старой, когда я родился.

— А как ты родился?

Мик-эль чуть пошевелил крыльями, словно устраивался поудобнее. Его взгляд блуждал где-то вдалеке.

— Не сказать чтобы я четко помнил… То, что кажется мне воспоминаниями, могло и не происходить. Или происходить не со мной…

— Расскажи, — попросила я. — Ночь закончится не скоро.

Он посмотрел на спящего Нея:

— И вправду… Как-то давно на берегу одной большой реки жил юноша, который убил бешеного гиппопотама. Тот уничтожал людей и опрокидывал лодки, и юноша убил его в зарослях прибрежного тростника. Народ возликовал и сделал юношу своим вождем. Много лет он водительствовал ими. Сыновья его выросли сильными, люди жили в благоденствии. Но потом явился крокодил. Длинный, как два человека сразу. Сначала он поедал их коз, потом стал поедать детей. Люди пришли к вождю и сказали: «Когда ты был молод, ты убил свирепого гиппопотама. Теперь пойди и убей крокодила, который пожирает наших детей!» И вождь с другими мужчинами пошел и отыскал место, где жил крокодил. Длинный, как два человека сразу, и с зубами больше мужской ладони. И там, где берег реки покрыт илом, разразилась битва. Крокодил бросился на вождя и разом откусил ему ногу. Вождь из последних сил метнул копье крокодилу в голову, и тот издох. Кровь вождя залила весь берег. Народ был избавлен от крокодила, но вождь погиб.

Я улыбнулась. Меня не оставляло чувство, что я уже слышала эту историю — где-то, когда-то…

— Вождя с почестями похоронили на краю пустыни и сложили о нем песни. Потом установили камень и вырезали изображение царя, который поражает копьем крокодила. К камню приносили цветы и смоквы, молясь о том, чтобы у народа всегда был царь, который может отдать жизнь за людей. Сыновья и внуки взывали к его духу, отправляясь на охоту. Вскоре и другие стали делать то же.

— А что случилось с ним самим?

Мик-эль склонил голову к плечу.

— Он не ушел. Не пересек Реку, как у вас говорят. Он остался и присматривал за народом и выслушивал мольбы. Сыновья его мужали и старились, и он нашептывал им советы, не зная, слышат его или нет. Иногда ему казалось, что слышат. Поэтому он не ушел. Вскоре все, кого он любил и знал, состарились и умерли, но появились другие — дети, рожденные детьми его детей; они тоже охотились на берегу реки. И молодым охотникам все так же требовалась его помощь, и кто-то шептал его имя, выслеживая дичь в зарослях тростника. И он остался. Он решил, что не уйдет, пока будут живы те, кому он нужен.