Борис Чурин - Временной узел
Хотелось скорее изложить все увиденное и осознанное на бумаге и рука, послушно следуя этому желанию, с фантастической скоростью выводила букву за буквой, слово за словом.
Садясь за стол, я не посмотрел на часы. Поэтому затрудняюсь сказать, сколько времени я затратил на свой труд. Лишь поставив точку в конце последнего предложения, я взглянул на ручные часы. Стрелки показывали без четверти десять. Я потянулся, давая возможность размяться затекшим мышцам, и затем повернул голову назад, расчитывая встретиться взглядом с Иваном Ивановичем. Однако в комнате никого не оказалось. Вскочив со стула, я бросился в коридор. Он был пуст. Я попеременно заглянул в спальню, на кухню и в туалет, но и там не обнаружил моего гостя. Вернувшись в зал, я остановился в дверях, в растерянности крутя головой из стороны в сторону.
– А не померещился ли мне визит старика? – закралась в сознание шальная мысль, – может быть, я заснул, и мне все это приснилось?
Я продолжал крутить головой, и тут взгляд мой упал на раскрытую тетрадь, по-прежнему лежащую на письменном столе.
– Не померещелось, – тяжело вздохнул я, – старик здесь действительно был.
С трудом передвигая вмиг ослабевшие ноги, я добрался до дивана и рухнул на его скрипнувшее пружинами сиденье.
– Значит, теперь я – Пророк, спаситель человечества? – нервный смешок вырвался из моей груди. Все мое существо противилось признанию этого факта, а сознание угодливо подыскивало нужные аргументы. – Чушь! Ерунда! Не может этого быть! Просто зашел ко мне какой-то ненормальный старик, бывший циркач-фокусник. Продемонстрировал пару своих трюков, навешал мне лапшу на уши про какую-то Разумную Энергию, надиктовал несуразный текст, а затем скрылся.
Я хлопнул себя по коленям и громко рассмеялся. В этот момент на глаза мне попалось кресло-качалка, безмятежно стоящее у дальней стены комнаты. Смех резко оборвался.
– Постой, постой, – обратился я к самому себе, – а как же кресло? Оно ведь шевелилось!
Решив провести эксперимент, я упер взгляд в спинку кресла и мысленно приказал ей отклониться назад. В следующую секунду спинка послушно исполнила мое желание. Холодный пот выступил у меня на лбу.
– Пророк! – издал я жалобный вопль, – Пророк, мать твою!..
Я вскочил с дивана и принялся мерить комнату из угла в угол широким шагом.
– Что делать? Что делать? – до боли сжимал я пальцами виски, – может, плюнуть на все и забыть, как-будто ничего не случилось? Как-будто никто ко мне не приходил и не было никакого Ивана Ивановича с его идиотской теорией о Добре и Зле?
В следующую секунду я резко затормозил посреди комнаты от неожиданно пришедшей на ум мысли.
– А что, если все сказанное стариком, правда? Что если действительно за Добро необходимо бороться? Что если я в самом деле призван быть на переднем крае этой борьбы? В этом случае, надо действовать! Но как? Ах да, Иван Иванович говорил, что у меня теперь есть способность убеждать людей, влиять на их сознание и волю. Что же, в таком случае завтра пойду к Ягоде и заставлю его стать моим верным союзником. Без его помощи мне трудно будет обойтись.
Стоп! – хлопнул я себя ладонью по лбу. – А если это лишь блеф старика, решившего придать мне уверенности? Что если никаких экстраординарных способностей у меня вовсе нет? Можно представить как, в этом случае, среагирует Ягода на мои призывы свергнуть тоталитарный режим в СССР. В лучшем случае он упечет меня в дурдом. Ну, а в худшем…
Я поежился, ощутив пробежавший по спине холодок.
– Нет, прежде, чем приступать к столь опасному делу, необходимо убедиться, действительно ли я обладаю нужными мне способностями. Следует провести эксперимент.
Я задумался, подыскивая подходящую кандидатуру.
– Для чистоты эксперимента, – рассуждал я, – этому человеку я не должен нравиться. Будет даже лучше, если он ненавидит меня. Так… так…
Кажется, нашел!
Я вспомнил о Любе Кожевниковой, сотруднице нашего отдела. Люба занимала в отделе невысокую секретарскую должность, однако это обстоятельство не мешало ей пользоваться повышенным вниманием работников аппарата НКВД мужского пола. Причиной тому была ее внешность: небесного цвета глаза, обрамленные густыми, длинными ресницами, алые полные губы и большая, упругая грудь, которая на фоне стройного, чуть худощавого тела казалась еще величественнее.
Я, как и многие наши сотрудники, пытался ухаживать за Любой, однако выбрал для этого, как оказалось впоследствии, неверный путь. Пользуясь своим начальственным положением, я загружал Любу всевозможными поручениями, чтобы как можно чаще бывать рядом с ней. Результат такого ухаживания оказался прямопротивоположным ожидаемому. Люба скрытно, но люто меня возненавидела. Выяснилось это, когда я, решив, что настало время перейти к активной форме ухаживания, предложил девушке совершить совместный поход в кинотеатр. Люба ответила мне грубой насмешкой, настолько ранившей мое самолюбие, что несколько дней я страдал бессонницей и отсутствием аппетита. С тех пор я Любу лишней работой не нагружал и, вообще, старался не замечать ее, хотя нанесенная ею обида продолжала терзать мое сердце.
Так вот, в качестве подопытного кролика я решил выбрать Любу Кожевникову. Жила она в нескольких кварталах от моего дома, занимая небольшую комнату в коммунальной квартире. Несмотря на поздний час, я пешком добрался до Любиного дома и поднялся на второй этаж. Кожевниковой, как следовало из приколотой к двери записки, следовало звонить два раза. Я дважды надавил на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, и в меня уставилась пара голубых глаз, полных неподдельного удивления.
– Ицхак Лазаревич?! Что вам нужно?!
– Мне необходимо поговорить с тобой, Люба. По очень важному делу, – заговорщески прошептал я, – разреши мне войти.
Девушка неохотно посторонилась, пропуская меня в квартиру. Я разделся в прихожей и вслед за хозяйкой прошел в ее комнату. Подойдя к Любе настолько близко, насколько позволяло приличие, и пристально глядя ей в глаза, я произнес, четко проговаривая каждое слово:
– Люба, я тебе нравлюсь. Тебе нравится мой голос, мои глаза, нос, губы. Я очень тебе нравлюсь. Ты любишь меня и желаешь меня.
Я прервался, заметив как напрягается тело девушки. Как становятся еще шире ее огромные глаза, как слегка приоткрываются губы, и как внимательно она вслушивается в мою речь.
– Раньше ты скрывала свои чувства, – продолжил я, – полагая, что наши отношения могут повредить моей карьере. Но теперь ты не в силах дольше скрывать свою любовь. Ты страстно желаешь меня и хочешь, чтобы мы сию же минуту легли в постель. Не так ли?
– Так! – простонала девушка, – так! Так! – выкрикнула она и бросились в мои объятия…
Вернувшись домой далеко заполночь, я, тем не менее, не лег в постель. Спать не хотелось. Я сел за стол и принялся за разработку плана государственного переворота в СССР. Прежде всего, необходимо было наметить круг лиц, которых я, с помощью своих вновь открывшихся способностей (про себя я их стал называть фокусами), должен был вовлечь в заговор. Иван Иванович сказал, что число этих самых фокусов не превысит дюжины. Допустим, что оно равно одиннадцати. Один, последний фокус я использовать не могу: за ним последует моя смерть. Один я уже использовал с Любой Кожевниковой (я закрыл глаза, с замиранием сердца вспоминая Любины ласки). Пару фокусов надо оставить про запас. Мало ли что может случиться. В итоге получается, что я могу завербовать семь человек.
Первым в моем списке должен идти, конечно, Генрих Ягода. Никого больше из сотрудников НКВД вербовать не буду. За меня это сделает сам Ягода. Он лучше меня знает своих подчиненных и знает, кого из них можно будет подключить к операции.
Теперь наркомат обороны. Нарком Ворошилов? Нет. Этот для заговора не годится. Не блещет умом, прямолинеен, не артистичен. Занервничает, задергается. Выдаст тем самым себя и других. А вот его первый заместитель, начальник штаба РККА, Михаил Тухачевский прямая противоположность своему шефу. Умница, аристократ. Он у меня в списке будет стоять под номером два.
Под номерами 3 и 4 пойдут мои старые друзья: Иона Якир и Иероним Уборевич. Оба командуют крупнейшими в стране военными округами – Украинским и Белорусским. Это внушительная сила.
Далее. Необходимы люди, хорошо знающие командный состав Красной Армии, умеющие расположить к себе собеседника и найти к нему подход. С их помощью я расширю круг заговора, включив в него непосредственных исполнителей. Мне не пришлось долго копаться в своей памяти. Таких людей я хорошо знал. Это, прежде всего, Борис Фельдман, начальник Управления по комначсоставу (номер 5), Август Корк, начальник Военной Академии им. Фрунзе (номер 6) и Роберт Эйдеман, предшественник Корка на посту начальника Академии (номер 7).
Пробежав глазами список, я удовлетворенно кивнул головой и встал из-за стола. Пройдя на кухню, я смял листок с фамилиями будущих участников заговора и бросил в раковину. Чиркнув спичкой о коробок, я поднес ее к листку и долго стоял без движения, наблюдая за пламенем.
