Виктор Бурцев - Вечное пламя
– А почему? – тихо спросил Лопухин.
Старуха непонимающе поглядела на него.
– Я хочу сказать… что… – Иван с трудом подбирал слова. Одно дело писать про мелкобуржуазный элемент в газете, а совсем другое вот так, напрямую. – Чего ему был тот сельсовет? Вы же… ну…
– Под раскулачкой ходили?
– Ну да. Вроде бы…
– Э, милок, ты не поймешь, видать. Городской. Земля она для мужика – своя. Не потому что кулак, а потому что хозяин он на этой земле. Мужик, русский мужик хозяин, а не немец какой. У них там своя земля, у нас своя. И нечего…
– Уходить тебе надо, – прошептал Иван, стараясь не глядеть в сторону оврага. – Как тебя еще не спалили, не знаю.
– Жду вот, – старуха усмехнулась. – Мне не страшно. Я свое уж отжила. Вот попросить тебя хочу…
Они двинулись в обратный путь.
– Ты моего племяша забери с собой. Ему-то помирать зачем? А мне легче будет, если буду знать, что одна… Он местные леса знает.
34
Ушли засветло. Хмурый мальчишка шагал впереди, по только ему известной тропке. За ним неуклюже двигался немец. Иван был замыкающим. Ствол «нагана» теперь почти все время смотрел доктору между лопаток. Как-то естественно между ними расписались роли: пленный и конвоир. Больше не было даже намека на незримо возникшее панибратство, словно появление угрюмого парнишки разом перечеркнуло все человеческое, что Иван начал видеть в немце.
Изорванную форму пришлось выкинуть. И Лопухин, и доктор были одеты в гражданское, что от деда осталось. На предмет случайной встречи с немецким патрулем Иван доходчиво объяснил врачу, что сам он политрук и милости от оккупационных властей ему ждать нечего. Так что в первую очередь Лопухину придется пристрелить самого доктора…
Логику немец уловил и теперь послушно топал в середке.
Со стороны они выглядели обыкновенными местными, идущими куда-то по своим делам. Таких на оккупированных территориях тысячи. По крайней мере, Иван на это надеялся.
– Куда идем-то, дядя Ваня? – поинтересовался Колька на привале.
Дядей он называл Ивана с подачи бабушки. Сказано слушать дядю Ваню, значит, так и надо. Про досадную накладку при встрече никто не вспоминал. Хотя немец, может быть, и помнил, но молчал. Он вообще не говорил без надобности, за что Иван был ему благодарен.
– Да… – Иван прокашлялся. – Кабы знать. Партизанский отряд ищем, понимаешь? Уж сколько дней прошло… Они с лагеря снялись уже, наверное. Попали мы в переплет с этим фрицем.
– Его Фриц звать?
Иван пожал плечами.
– Шут его знает. Не было возможности спросить… Эй… Wie deinen Namen?
– Hans.
– И то хлеб. Ганс, значит. В общем, куда двигаемся, точно не знаю. На всякий случай на старую стоянку. Хотя я уверен, что нет их там.
– А стоянка-то где?
Иван вздохнул.
– Поначалу я знал, где мы, но потом, когда на ваш хутор вышли, окончательно запутался. Может быть, ты просветишь… – Лопухин достал карту. – Смотри.
Они остановились, Колька покосился на бумагу.
– Не понимаю я в этом…
– А аэродром тут неподалеку имеется?
– Аэродром далеко.
Иван развернул карту.
– Давай посмотрим вместе… – Он ткнул пальцем в точку на карте. – Вот это аэродром. Тут Слоним. А вы где?
– Ну, про теткин хутор я не знаю… А вот… А вот Верхняя Сипуровка где?
Иван хмыкнул. Развернул бумажные складки карты. Разложил их на траве, сам присел на корточки. Через некоторое время Колька радостно вскрикнул:
– Вот она! Смотрите!
И Лопухин обнаружил, что прижимает пальцем совершенно иную точку на карте.
– Да… – Иван почувствовал досаду. – Ну, Миклухо-Маклай, а аэродром здесь… Фух! От сердца отлегло. Правильно шел. Вот сюда нам надо!
Колька пожал плечами. Иван решил растолковать пареньку направление:
– Ну, смотри, тут аэродром, тут твоя деревня… Верхние эти… Сипуны…
– Сипуровка.
– Хорошо, пусть она. В общем, мы сейчас тут, а вот сюда, – Лопухин провел прямую линию веточкой, – нам надо прийти. – Он махнул рукой в выбранном направлении.
– Нельзя сюда.
– Почему?
– Болото тут. Большая топь.
– А обойти?
– Можно, только надо будет через поселок двигать.
Лопухин почесал в затылке.
– Уж лучше через болото. Никак?
– Дурное там место. Гиблое. – Колька отвернулся.
– Совсем-совсем никак? – Иван чувствовал, что парень что-то недоговаривает. – Ну, болото… А то через поселок с нашим немцем риск большой.
– Дурное место там, гиблое. – Парнишка глянул на Ивана и добавил поспешно: – Говорят так.
– Ну да, бабушкины сказки, – Лопухин усмехнулся, но внутри екнуло. – По краю пройдем?
– Ну, по краю… – Колька легко поднялся на ноги. – Пошли тогда. Чего расселись?
35
Болото. Наверное, невозможно передать щемящее ощущение трясины тому, кто никогда не видел плоской, неподвижной и вместе с тем отвратительно живой массы мха, воды, ила и еще черт знает чего. Болото похоже на время, оно бережно и коварно сохраняет все, что однажды попало в его цепкие объятья. Каждому хочется, чтобы вещи, ставшие прошлым, так там и оставались, не тревожили сон, не выплывали жутким мороком из темноты. Но болото времени имеет свое мнение на этот счет. И молчит до поры, пряча поглубже страшные находки. Делая их все страшнее и гаже. И только тени воспоминаний болотными газами дурманят голову тем, кто решается идти через эту огромную лохань грязи и воды, не живую и не мертвую.
Когда они вышли из леса, Иван понял, что имел в виду парнишка.
Местечко действительно гадкое. Страшненькое. Кривые уродцы деревьев. Предательская зелень мха. Горбы огромных кочек. И если редкая птица долетит до середины Днепра, то редкий лось пройдет через белорусское болото. Топь. Страшное и емкое слово.
Вода пристально смотрела в небо черными зрачками окон.
– Ну как? Пойдем? – Колька явно наслаждался произведенным эффектом.
Иван прочистил горло.
– Делать нечего. Давай. Краем только…
Паренек хмыкнул.
– А иначе и не получится. Дед мой и тот до середины не доходил. – Он двинулся вперед.
Иван подтолкнул немца и пошел следом. Под ногами чавкала грязь.
– А еще я историю знаю. Старую, – вдруг сообщил Колька. – Хочешь расскажу?
– Дыхание побереги, – грубовато оборвал его Иван. И добавил, желая смягчить грубость: – На привале расскажешь…
– Ладно, – неожиданно легко согласился парнишка.
Идти краем болота было не так уж сложно. Почва под ногами еще не налилась водой, легко пружинила, словно подталкивая сапог. Мальчонка топал впереди, как заведенный, выдерживая бодрый ритм. И если к кому и относился совет поберечь дыхание, так это к самому Лопухину, а немец так и вовсе уже дышал тяжело, то и дело утирая пот со лба.
Иван на ходу оглянулся. Далекая линия леса. Бескрайняя топь, по краю которой они шли, только на первый взгляд казалась плоской. То тут, то там из болота вылезали какие-то бугры, не то холмы, не то кочки-переростки, чахлые деревца сбивались в рощицы.
– Что это там? – спросил Иван.
Колька обернулся, окинул взглядом болото.
– Холмы, что ль?
– Да.
Парнишка передернул плечами, но не ответил.
– Откуда холмы на болоте? – снова, из упрямства, спросил Иван.
– Дыхание побереги, – ответил Колька. В его голосе слышалось скрытое торжество.
«Вот стервец!» – подумал Лопухин, но вслух ничего не сказал.
За спиной надрывно закричала птица. Иван резко обернулся. Встал как вкопанный.
Но ничего. Только лес. Темная громада.
– У меня дурное чувство…
– Я ж говорил, поганое место, гиблое. – Казалось, Колька был доволен.
– Поговори мне. Место поганое… Сейчас везде такое место.
Невдалеке по верхушкам деревьев перескакивала любопытная сорока. И вроде бы тишина… Но что-то было не так, будто неясное предчувствие большой беды вдруг навалилось на плечи, притиснуло к земле, сдавило в тисках. Захотелось бежать, метаться загнанной в угол крысой.
Ивану внезапно пришло в голову, что они зажаты между лесом и болотом.
– Слушай, Коля… А вообще, если в болото уйти, то сумеешь?
– Ну… Сумею. Мне дед много показывал всякого. Тут еще старые гати есть. Древние. Самые верные, кстати. Болото – оно ходит. Как дышит. То есть тропка, то нет. А старые всегда есть. Только знать надо, куда идти, а куда нет.
– Ты знаешь?
– Знаю, – ответил Колька с гордостью.
– Это хорошо, это молодец. – Иван напряженно всматривался в темноту леса. – Проведешь? Если что…
– Ну, если что… то конечно. – Голос у парнишки был неуверенный. – Хотя не хочется.
– Может, и не придется. Пошли пока в обход, – Иван махнул рукой.
Страх отступил. Чье-то пристальное внимание, которое так напугало Лопухина, ослабло. Будто кто-то огромный, могущественный посмотрел на них сверху, в титаническое увеличительное стекло… а потом отвернулся.
36
Собаки залаяли неожиданно и, как показалось Лопухину, прямо за спиной. Он вздрогнул, испуганно обернулся. Темная полоса деревьев, до того казавшаяся далекой, вдруг приблизилась, нависла над головой мохнатыми ветвями.
