Дмитрий Тараторин - Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»

На этот раз Берия разложил перед животным фотографии кандидатов в главные монстроловы. Все это были люди неоднократно проверенные, известные своей исключительной исполнительностью и нечистоплотностью. В операции, конечно, следовало по максимуму задействовать наземный персонал, То есть действующих сотрудников спецслужб. Все «дети подземелья» находились под подозрением до тех пор, пока не завершится чистка.

— Давай, Хаусхофер, давай, умница, выбирай, — шептал Берия на ухо бегемоту, названному в честь одного из отцов геополитики.

Тот с аппетитом сжевал фрукты, зевнул, обнажив громадные зубы, и лизнул благодарно Лаврентия Палыча в лысину. Еще немного подумал, а потом уверенно уткнулся мордой в фотографию подполковника Орешкина.

Палач тем временем взялся за выполнение Саддамхусейнова приказа. Диктатор в обмен на голову Басаврюка пожелал получить ту же часть тела премьер-министра марионеточной иракской администрации. Задание это было из серии «миссия невыполнима», но Палача оно нисколько не смутило.

И вот ранним багдадским утром в российском представительстве в спальне посла появились нежданные гости.

— Давай, Васек, вставать пора. — Палач подчеркнуто благодушно толкнул дипломата автоматным стволом.

Тот сонно заворочался, а вот жена, резко открыв глаза, было взвизгнула, но человек в черном (один из отобранных Федором федаинов) зажал ей рот и слегка придушил. Тут уже и посол испуганно подпрыгнул и сел на всклокоченной постели, пугливо озираясь.

— Ты, главное, не бзди, — посоветовал Палач и обнадежил: — Если будешь с нами дружить, ни тебе, ни суке твоей вреда не будет. А если нет, так ты сразу скажи, чтоб мы время не теряли, — Ахмед вам бошки враз отпилит.

— Буду, — не раздумывая, выпалил дипломат и горько заплакал от потрясения и унижения.

Палач погладил его по голове и коротко ударил под дых. Шоковая терапия возымела действие — отдышавшись, посол обрел способность мыслить более-менее связно. Этим немедленно воспользовался Палач.

— Давай-ка, браток, звони этой марионетке долбаной — премьеру здешнему. Скажи, что срочно тебе с ним перетереть надо. Типа скажи, Кремль тебя делегирует.

Дипломат потрясенно глядел на Палача и никак не мог собраться с силами для ответа. Времени дожидаться у Федора не было, поэтому он подмигнул Ахмеду. Тот немедленно слегка подрезал горло пословой жене. Супруг мгновенно оживился и принялся набирать номер указанного персонажа.

О встрече договорились быстро, как Палач и предполагал. Решающую роль сыграл намек на то, что в Москве принято-таки решение отправить в Ирак ограниченный воинский контингент взамен американского. Марионетки давно об этом просили. Да и Госдеп не возражал. Все равно ж, контроль ясно в чьих руках…

Уже через несколько минут Палач со товарищи мчались в машине российского посольства по багдадским улицам.

Федор был представлен главе кабинета министров как секретный эмиссар Кремля. Поэтому разговор, само собой, должен быть конфиденциальным. В кабинете они остались втроем.

Палачу, несмотря на столь знаковое его погоняло, никогда еще не доводилось отделять голову от туловища. Но за то недолгое время, что шла подготовка к операции, он, знамо дело, потренировался. Поэтому все прошло как по маслу. Он аккуратно упаковал голову в подчеркнуто дипломатического вида непромокаемый саквояжик и беспрепятственно покинул кабинет. Смертельно бледный, блюющий от ужаса и отвращения посол остался. Это было частью замысла. Охрана не стала сомневаться в том, что «помощник» посла срочно должен отъехать за какими-то документами. Об этом ее сотрудников оповестил под силовым воздействием Федора сам премьер-министр, покуда был жив. И еще одну просьбу Глебова пришлось исполнить несчастному. Палач воспользовался его телефоном спутниковой связи. Сделал он по нему только один короткий звонок на собственную некогда трубу, оставленную в наследство своему юному другу и лучшему бойцу секции тай-боксинга, которую он вел когда-то, теперь уже, казалось, в другой и вообще не его жизни.

— Генрих, мать мою увези куда-нибудь, аппарат выброси. Все, удачи!

Погоня сорвалась вслед изуверу слишком поздно. Палач со товарищи, бросив дипломатическую машину, растворились в узких восточных улочках. А после и вовсе нырнули под землю в тайный ход, ведущий к ставке Саддама.

Шнеерсон лежал в своем номере и смотрел порнуху. Восстанавливался. Несмотря на многочисленные передряги, типа оборотнических погромов, инфраструктура городская возрождалась каждый раз быстро и качественно. Сказывалось шальное нефтяное бабло.

Михаил Семенович мог, конечно, и бабу, соответствующего его статусу VIP-уровня заказать, но пока был, что называется, не в форме. Да и повязки на конечностях, искусанных бригадиром Иванычем, сползти могли. А доктор наказал себя непременно беречь.

Шнеерсон, надо отдать ему должное, был человеком последовательным. Как не верил он прежде во всякую чертовщину, так не поверил в нее и после того, как сам был травмирован дьявольским отродьем. Он полагал, что всему происшедшему виной элементарное отсутствие дисциплины и затяжное пьянство. Отчасти эту версию подтверждало то, что атаковавший его работяга скончался после первых же укусов от инсульта (оборотничество не спасает от эксцессов, связанных с алкогольной невоздержанностью). Мертвый же Иваныч никаких признаков звериности не имел.

Новый гендиректор калачом был тертым. Может, даже слишком. Иногда эти потертости, приобретенные в ходе весьма сомнительных операций, вызывали вопросы у следственных органов. Но ответ не в меру ретивому слуге закона давали из столь высоких сфер, что он, как правило, забывал сразу же не только имя Шнеерсона, но и свое собственное.

Дело в том, что Михаил Семенович вхож был в самый узкий околокремлевский олигархический круг. Где его ценили за несгибаемую устремленность к цели и принципиальную неразборчивость в средствах, потребных для ее достижения. Он не имел нефтяного образования. С ранней юности, избрав снабженческую стезю, он никогда об этом позже не жалел. А со временем благодаря еврейско-клановым связям вырос в крупного организатора производства. Но такой лакомый кусок, как Муравьенковское месторождение, доставался ему впервые. Тем досаднее были эти непредвиденные осложнения.

Пока бежали по экрану титры завершившегося фильма и не начался новый, Шнеерсон решил размять затекшие члены и подошел к окну. Отдернул занавески и уставился на безрадостный лесо-тундровый пейзаж. В этот момент из-за тучи роковым образом выглянула полная луна и заглянула желтым звериным глазом в растревоженную душу Михаила Семеновича. В ней мигом что-то напряглось и проклюнулось. Стало шириться и дыбиться. Шнеерсон отскочил от окна. Но было поздно — мутация, возможности которой он никоим образом не допускал, началась.

— Виктор, — заорал он в телефонную трубку, — хули ты там дрочишь, быстро ко мне!

Виктор Сенцов, начальник его службы безопасности, озадаченный вызовом в столь неурочный час и странностью тембра шефова голоса (он почти рычал), уже через пару секунд вежливо постучал в дверь. Но Шнеерсона колбасило уже не на шутку. Поэтому бравый охранник увидал существо, только отчасти напоминавшее гендиректора. От какой именно части, разобрать он не успел, поскольку Михаил Семенович сразу же принялся его остервенело грызть.

Саддам Хусейн всесторонне осмотрел голову премьер-министра. Подергал за волосы, пронзительно заглянул в распахнутые мучительным ужасом глаза, подробнейшим образом исследовал срез. В завершение лизнул запекшуюся кровь. Понял — настоящая, без дураков. И досадливо зацокал языком.

Проблема была в том, что ничего, кроме морального удовлетворения, открытие это ему не принесло. Политический эффект акции сводился к нулю. Ведь прямо сейчас, в этот самый момент, держа голову врага у себя на коленях, он созерцал, как по гигантскому плазменному экрану телевизора разгуливает этот сукин сын жив-живехонек. И все части тела, что характерно, находятся на своих традиционных местах.

«От меня научились, гады», — печально подумал кровавый диктатор. И, закурив кальян, погрузился в безысходность, осознавая, что возможности США по производству клонов практически безграничны.

Здесь же, в его просторном кабинете присутствовали, ожидая решения своей участи, Палач и голова Басаврюка. У стен застыли караульные федаины, как на подбор статные и усатые, не сводившие маслиноподобных, озлобленных глаз со странных, подозрительных чужаков.

— Ну вот, сам посуди, Федя, — выйдя из раздумья, начал Саддам, — ну что мне теперь этот подвиг твой?