Вячеслав Коротин - Броненосцы победы. Топи их всех!
– Роберт Николаевич, – засомневался Рожественский, – не может быть, чтобы без такой жертвы нельзя было прорваться.
– Зиновий Петрович! – Вирен, наконец, овладел собой, – При всем моем уважении, отрядом в Артуре командовал именно я, и, если что, за все свои действия я в Петербурге и отвечу! Вы думаете мне легко было принять такое решение? – (о том, что инициатива потопления броненосца принадлежала Эссену, адмирал благоразумно промолчал – молодого каперанга командующий мог просто уничтожить), – И что я не перебрал все возможные варианты? Знаете ли вы, что на "Севастополе" не было никакой возможности закончить ремонт вовремя, и его вывели на рейд просто с деревянным щитом на пробоине? Что мне и без этого пришлось безжалостно ограбить оставшиеся в Артуре корабли, оставив их почти без боевого угля? Что каждый день под обстрелом грозил, что выйти вообще никто не сможет? И моя совесть чиста по крайней мере тем, что все боеспособные корабли здесь, а там, где остался "Севастополь", японцам его не поднять! – резюмировал задетый за живое адмирал.
– Но я уверен, что в Главном Морском Штабе этого не поймут. И вам придётся долго оправдываться перед нашими бюрократами, когда мы придём в Россию.
– А давайте сначала придём в Россию, – уже с усмешкой ответил Вирен, – А там уже и об этом подумать можно будет.
Второго февраля к эскадре присоединился отряд капитана первого ранга Добротворского: бронепалубные крейсера "Олег" и "Изумруд", вспомогательные "Рион" и "Днепр", а так же миноносцы "Громкий" и "Грозный". Это были последние подкрепления из России. Но они пришли. Пусть усилилась эскадра и незначительно, но, тем не менее, это вызвало подъём духа у экипажей. К тому же в Средиземном море на вспомогательные крейсера были погружены снаряды для отряда Вирена, доставленные с Черноморского флота. Для этого, правда, пришлось почти под метёлку выгрести боезапас "Ростислава" и "Трёх святителей", но им пока не воевать. И Вирен, и командиры кораблей его отряда вздохнули наконец спокойно – теперь им не грозило идти в бой с полупустыми погребами.
Но самым счстливым на ней был несомненно Соймонов, получивший наконец письмо от любимой. И какое письмо! В первый день по получении Василий перечитывал его по несколько раз в час, несмотря на удивлённые вопросы других офицеров, видевших блаженное и слегка глуповатое выражение его лица, он ничего не мог с собой поделать. Ревизор броненосца, мичман Денисов, с которым лейтенант давно сдружился, не выдержав, даже сказал ему, что так скоро можно и вернуться в Россию на "Малайе", которая на днях уходила в Одессу с ранеными, арестованными и сумасшедшими.
Однако не только добрые вести пришли с Добротворским. Из доставленных иностранных газет и журналов стало известно о расстреле рабочей демонстрации на Дворцовой площади месяц назад. Сначала об этом узнали офицеры, а потом и матросы. Настроение было подавленным и у тех, и у других. Всё чаще стали обращать внимание члены кают-кампании на злобные взгляды нижних чинов, даже со стороны тех матросов, которые никогда не бывали замечены в нелояльности. Своих начальников, как представителей власти,матросы считали ответственными за действия этой власти. Но большинство офицеров тоже недоумевало: зачем царю потребовалось отдавать приказ стрелять в мирных горожан, которые шли к нему с иконами и его же портретами в руках. Большинство сошлось на мнении, что это была какая то чудовищная провокация. Хотя были и те, кто поддерживал действия Николая.
Не улучшлии настроения и проведённые через пару дней учения по отбитию минной атаки. Противоминная артиллерия эскадры показала свою несостоятельность. В щиты,имитирующие вражеские миноносцы, попали только корабли артурского отряда, да и у них процент попаданий был невелик. А ведь щиты были, в отличие от настоящих миноносцев, неподвижны.
Германский транспорт "Вильгельм", который ждали со снарядами для учебных стрельб, привёз вместо них кроме угля ещё и сапоги, двенадцать тысяч пар, что тоже было очень важно, так как тысячи их буквально "сгорели" в бесчисленных угольных погрузках.
Тем не менее, несмотря на недостаток снарядов, Рожественский разрешил провести учения по стрельбе средним калибром, понимая, что пять разрешённых им выстрелов на орудие, сейчас важнее, чем они же в бою. Результаты оказались лучше, чем при учениях малыми калибрами. Отряд Вирена опять "перестрелял" балтийцев, но самый высокий процент попаданий дал, как ни странно, "Ослябя". Да и "Александр" показал вполне сравнимую с артурцами стрельбу. А вот "Блюдо с музыкой" (так Рожественский называл "Наварин") не попало в цель ни разу, несмотря на приказ израсходовать ещё по пять снарядов на орудие.
Главным калибром не стреляли – берегли снаряды.
За несколько дней перед уходом с Мадагаскара Эссен вызвал Соймонова к себе.
– Скоро уходим, но на берег вам съехать ещё пару раз наверное придётся. Вот, по моему представлению, за призование транспортов вам присвоен орден Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом. Поздравляю вас, Василий Михайлович, от всей души поздравляю! – Эссен крепко пожал руку молодого человека, – Давайте коньячку по поводу очередного вашего кавалерства и – на берег. Хоть местные ювелиры уже за несколько часов научились наши ордена клепать, но поторопиться всё-таки стоит.
В шлюпке Василий всё ещё не мог придти в себя: Ещё один орден! Не так давно в письме с тёплой усмешкой переданным ему командиром "Олега" Добротворским ("Олег" привёз весточку от Ольги, пошутил тогда каперанг), Ольга писала, что уже знает о его Георгии, а сейчас ещё один. Невероятно. Уж точно можно будет придти в гости к её семье не пряча глаз и не робея в ожидании сурового взгляда отца любимой, капитана первого ранга Капитонова. Только бы дожить до этого дня, только бы дожить…
Глава 5. Снова в Индийском океане
Тронулись. Пошли.
"Длинным скорбным листом наших котлов и механизмов" назвал когда-то реальный переход Второй Тихоокеанской кавторанг Семёнов в своей книге "Расплата". Данная реальность ничем не отличалась в этом плане от реальности нашей. Регулярно выходили из строя механизмы на кораблях. Чаще всего это случалось либо на стариках "Сисое Великом" и "Наварине", либо на "Орле", который был наспех доделан, чтобы успеть ввести его в состав эскадры. Зачастую эскадренный ход не превышал пяти узлов, в сутки проходили около ста восьмидесяти миль, то есть средний ход составлял около восьми узлов, и это учитывая попутное течение, добавлявшее пол узла.
И снова бесконечные угольные погрузки в океане, снова раскалённый ад угольных ям и безжалостная угольная пыль… На госпитальный "Орёл", после каждой погрузки, доставляли десятки людей. Рожественский просто "заболел" углем, говаривали, что даже во сне он метался и бормотал: "Уголь! Уголь! Я приказываю грузить ещё!"
Очень облегчили работу новые немецкие угольные мешки – квадратной формы, с плоским дном и из очень прочного материала. С ними было значительно удобнее работать как при загрузке угля, так и при перемещении его.
Из воспоминаний старшего врача крейсера "Аврора" Кравченко В.С.
… Ещё на Мадагасеаре, когда мне пришлось оставить свой "Изумруд", чтобы заменить старшего врача с "Авроры", списанного с крейсера по болезни и отправившегося в Россию, я был приятно удивлён прибыв на новое место службы. Радовал порядок на корабле, душевное отношение его командира, капитана первого ранга Евгения Романовича Егорьева, радушие кают-кампании, здоровый вид матросов, среди которых больных было меньше, чем на "Изумруде" при вдвое большем числе экипажа. На второй день после прибытия и вступления в должность я стал проводить медицинский осмотр команды и был несказанно удивлён. Что здесь за молодцы! Здоровые, стройные, весело и бодро подходят, дают бойкие ответы. Заглянул на камбуз, в баню. Хорошо кормят, часто моют – не придраться. Лазарет, правда, превращён в угольный склад. Благо что аптеку ещё не тронули. Ну это всеобщая проблема на эскадре, на всех кораблях уголь, уголь, уголь… Трудно примириться с лазаретом на рундуках, но пока вроде бы обхожусь. Больных, повторяю, очень немного, не то что на "Изумруде", где каждое утро ко мне выстраивалась очередь из шестидесяти человек.
На крейсере имеется оркестр, содержащийся на деньги офицеров: очень недурён. По моему это не роскошь, а необходимая на больших судах вещь. Музыка чрезвычайно благотворно влияет на настроение, меняет его, вызывает особый подьём. На "Авроре" даже авральные работы исполняются под звуки оркестра: исполняется весёлый "янки дудль" и тяжеленные катера и барказы буквально взмывают в воздух. Лихо работает команда! А под звуки своего аврорского марша (есть такой) аврорцы полезут куда угодно. Жаль что в бою оркестр не может играть – ничего не будет слышно среди звуков выстрелов и взрывов. Впрочем, во время боя, решено инструменты далеко не прятать – почём знать, может и ко дну пойдём с развевающимися флагами и под звуки гимна.
