Вячеслав Коротин - Броненосцы победы. Топи их всех!
– Ваше превосходительство,Карл Петрович, – обратился я к адмиралу, – Прошу решить вопрос с моим назначением. Адмирал Рожественский, отправляя меня с этим поручением, твёрдо мне обещал, что во Владивостоке я буду зачислен на один из крейсеров.
– Ну вакансий на крейсерах сейчас нет, тем более соответствующих вашему чину, – усмехнулся Иессен, – Но можете не беспокоиться, война от вас никуда не денется. Пока будете "моим штабом", а потом подберём вам должность. А может и не придётся. И вы и я прекрасно понимаем, что в запертом пакете указания по присоединению нашего отряда к эскадре. Так что может и на свой "Суворов" вернётесь. Вы уже устроились?
– Никак нет, прямиком с вокзала мы сразу прибыли к вам.
– Хорошо, сечас я распоряжусь на ваш счёт, а пока не угодно ли чаю с коньячком?
Через месяц Карл Петрович вызвал меня с "Громобоя" к себе. Оба контрразведчика уже были в кабинете. Я понял, что получен наконец приказ вскрыть таинственный конверт, который я доставил. Адмирал открыл сейф и продемонстрировал нам неприкосновенность печатей на конверте, после чего, разрезав его, углубился в чтение. Читал он недолго.
– Подойдите, Владимир Иванович. – протянул он мне текст.
– Значит Бонин… Конец марта, – подумал я про себя прочитав приказ, – пожалуй разумно.
Иессен положил письмо в металлическую чашу, которую, вероятно, приготовил заранее и поджёг. Мы вчетвером молча смотрели как пламя пожирает бумагу за знание содержания которой Того отдал бы наверное всю свою жизнь. Когда огонь погас, контрразведчики дружно щёлкнули каблуками и вышли из кабинета не проронив ни слова.
– Ну, Владимир Иванович, что скажете? – пытливо посмотрел на меня адимрал.
– Решение неожиданное, но по моему вполне разумное.
– Я не об этом. Пока только мы с вами знаем "где" и "когда". Утечка такой информации может стоить России войны. Даже самому себе доверять страшно. Как и когда сообщить командирам куда мы идём?
– Я думаю это можно сделать только в открытом море.
– Это естесственно, но как? Сигналами это делать даже в море опасно. Считаю, что в море можно вызвать командиров кораблей на флагман и там лично сообщить о цели нашего похода. И поделиться этой информацией они могут только со своими старшими офицерами.
– Пожалуй да. В таком случае только мы с вами знаем время и место рандеву до самого последнего момента.
Мне очень понравилось решение Карла Петровича и позже пришдось убедиться, что не зря он "дул на воду"…
Уже в океане, когда мы шли на соединение с Рожественским нам встретился американский транспорт идущий в Шанхай. Контрабанды досмотровая партия не нашла и её начальник, мичман Фус уже отдал приказ вернуться на "Громобой", но тут он заметил, что матрос Белкин, напросившийся в партию вместо внезапно заболевшего товарища бросил под ноги американского шкипера бумажный комок.
Матрос был немедленно арестован и абордажная партия незамедлительно вернулась на крейсера. Мичман вместе с арестованным и его посланием срочно прибыли на "Россию" и бумажка была передана адмиралу. Заглянув в неё Иессен всего лишь усмехнулся и даже не стал разговаривать с Белкиным, которого немедленно забрал наш контрразведчик лейтенант Клюев, находившийся при адмирале. Офицеры и матросы бурно обсуждали происшедшее. Ведь не будь Фус так внимателен к противнику могла попасть информация чрезвычайной важности и мог быть уничтожен наш отряд, а может и вся эскадра. Но вызывало недоумение как простой матрос мог знать то, что не знали большинство офицеров отряда – точку встречи с Рожественским (а что же ещё могло содержаться в записке). Каково же было всеобщее изумление, когда Клюев вернулся вместе с Белкиным, который хоть и выглядел понуро, но никакой "обречённости" в его поведении не просматривалось.
– Поздравляю, мичман, – с лёгким сарказмом сказал контрразведчик Фусу, – вы сорвали операцию по дезинформации противника.
Конечно, как выяснилось, данное происшевствие не представляло для нас опасности, но то о чём мы все подумали в самый первый момент было вполне реальным. Вполне мог найтись какой нибудь националист с окраин империи или просто революционер, желающий поражения России. Ведь отправляли же поздравительные телеграммы микадо различные представиели российской, так сказать, интеллигенции.
И если бы конечная цель нашего похода не была так строго засекречена, могло произойти всякое…
Через час офицеры были собраны в кают-компании. Туда же пришёл и Иессен. Мы с удивлением узнали, что всё тот же Клюев просил нас собрать, чтобы сделать сообщение.
Этот тридцатилетний лейтенант, надо сказать, выглядел совершенно банально, ничего таинственного или особо мужественного не было. Невысок, слегка приплюснутый нос, бесцветные глаза с рыжими ресницами. Даже проведя с ним около двух недель в поезде я через день после того, как мы расстались, не мог чётко вспомнить его лицо. Но когда он встал и заговорил в кают-компании "России" как то сразу чувствовалось, что это очень сильный и умный человек.
– Господа, – начал он, – эта операция, свидетелями результатов которой вы были, конечно не была столь наивна, как может показаться. Меньше всего мы надеялись на то, что получив сведения от случайного человека Того бросится в точку, которую мы с адмиралом указали в записке. Это было сделано в первую очередь для вас. Чтобы вы поняли и прочувствовали, как легко можно практически без особых затрат решить судьбу войны. Я не хочу посеять в вас, господа, семена подозрительности друг к другу, к матросам, но постарайтесь понять почему любой человек, который будет высаживаться на досматриваемые суда может быть как предателем, так и моим агентом, который бдительно будет следить за всеми, в том числе и за вами.
По кают-компании прокатилась волна возмущённого перешёптывания. Лица некоторых офицеров побагровели и они с нескрываемой неприязнью смотрели на лейтенанта.
– Ваша реакция предсказуема, господа офицеры, – нимало не смутившись Клюев продолжал, – А известно ли вам, что уже минимум пять офицеров нашего флота уличены, как члены революционных партий? Что они желали и желают поражения России в этой войне? Как вы думаете, я могу допустить, что один из вас тоже революционер? Или я должен отказаться от такой мысли, чтобы никого не обидеть подозрением, но при этом рисковать уничтожением эскадры противником? Я прошу смело высказаться любого, кто со мной не согласен.
По помещению снова прокатилась волна перешёптывания, но возражать Клюеву никто не стал.
Надо заметить, что он всё таки был прав. Как бы не была закрыта наша каста, но было сколько угодно случаев, когда столбовые дворяне оказывались втянуты в революционное движение. И было правильным, когда такие же "беседы" он провёл на "Громобое" и "Богатыре".
***Шестого января Вирена неожиданно вызвали на "Суворов". На этот раз Рожественский у трапа его не встречал. В салон адмирала Роберта Николаевича проводил вахтенный офицер.
Командующий встретил контр-адмирала с хмурым видом.
– Скажите, Роберт Николаевич, – начал Рожественский, когда они разместились в кожаных креслах, – правда ли, что "Севастополь" был потоплен намерянно, а не налетел на японскую мину?
– Откуда у вас такая информация? – деланно удивился Вирен.
– Ну такая информация есть, неважно откуда. Вы будете утверждать, что это ложь?
– Нет, естественно. Просто интересно кто вам её доложил.
– Надеюсь, вы сами понимаете, что я не могу ответить на ваш вопрос. Итак, это правда?
– Правда.
– Вы сами понимаете, что вы сделали? Вы во время войны своими руками утопили эскадренный броненосец! Это же не лезет ни в какие ворота! Это предательство!
– Ваше превосходительство! – голос Вирена стал ещё более скрипучим, чем обычно, лицо окаменело, – я прошу вас помнить, что я дворянин и офицер флота российского. И никто не смеет говорить мне такие слова, которые только что произнесли вы.
– Но факт…
– Чёрт побери! Вы бы предпочли, что бы все броненосцы утопили японцы? – (Вирен крайне редко повышал голос на кого либо, даже на подчинённых), но на этот раз сорвался на крик, – Выйдите на палубу, посмотрите на стоянку… Я вам привёл шесть кораблей первого ранга с экипажами имеющими опыт современной войны, а вы мне ставите в вину, что для этого пришлось пожертвовать практически небоеспособным кораблём?
– Но если бы пришёл ещё и "Севастополь", то наши силы увеличились бы ещё больше, не так ли?
– Да не пришёл бы он, он едва двенадцать узлов давал. И не поверили бы японцы в подрывы, если бы ни один корабль не утонул. А экипажи? А пушки? Где бы я их взял, если бы не с "Севастополя"? Вы не забыли, что сотни, если не тысячи моряков в Артуре погибли в сухопутных и морских боях? Что на сухопутный фронт были свезены и там потеряны орудия?
