Анатолий Спесивцев - «Черный археолог» из будущего. Дикое Поле

«А я-то думал, что жизнь черного археолога трудна и опасна! Господи, насколько же я был наивен и глуп. Прежние мои занятия – синекура для ленивого, безответственного лоботряса. Здесь о такой жизни и мечтать бессмысленно. Не то чтобы в XVII веке нельзя было устроиться с некоторым комфортом. Можно. Но, к сожалению, не мне. После встречи с характерником, считай, судьба определила вектор движения. Не позаботившись о целостности моей шкуры. Ох чую, дальше еще хуже будет…»

Действительно, наслушавшийся рассказов о руине, голодоморе, расказачивании и прочих реалиях будущего, Иван принял идею к изменению истории ОЧЕНЬ близко к сердцу. И твердо вознамерился не допустить всех этих безобразий. Аркадий при виде такого энтузиазма невольно немного сдал слегка назад. Робкие его намеки, что вместо одних предотвращенных неприятностей на головы могут свалиться другие, еще горшие, на характерника впечатления не произвели. Позавчера они по этому поводу поспорили, но если Васюринский что брал в голову, то вышибать это оттуда надо было ломом. Аркадий вспомнил свой разговор с Иваном позавчера вечером.

– То, что вместо тех паскудств, о которых ты рассказывал, может случиться, вилами по воде писано. А не допустить голодомора сам Бог велел.

– Может, тебе он и велел, а я ничего не слышал. Ко мне Господь не обращался.

– Как не обращался?! А чьей волей ты сюда переброшен был?

– Так ты ж сам сто раз говорил, что в этом черти виноваты!

– Так это тебя черт сюда перенес мне на голову. Но без Божьего соизволения такое невозможно. Значит, Бог захотел, чтоб мы этого не допустили. Понял?

Попаданец понял, что спорить бесполезно. И отныне его судьба – переворачивать мир. Архимед, наверное, если косточки не сгнили, в могиле извертелся. Мир таки переворачивают, но без него. Иван Васюринский сменил цель жизни. Раньше он защищал родную землю от врагов, татар и католиков, когда была возможность. Теперь, получив инсайдерскую информацию, вознамерился перевернуть ход истории. Загорелся он этой идеей явно всерьез. Теперь его остановить могла только смерть, да и то старухе стоило подкрадываться к характернику очень осторожно. Во избежание крупных неприятностей для своих костей и рабочего инвентаря.

Аркадий сидел на солнышке в очень приятной глазу низинке, предаваясь с наслаждением стыдному делу. Жалел самого себя. Мысленно, конечно. Слабаков, которые жалуются всем и каждому о том, как им плохо, он с детства на дух не переносил. А друга, которому поплакаться простительно, у него в этом мире еще не было. Да и в покинутом, положа руку на сердце… в этом отношении у него тоже были проблемы. Грузить же своими соплями боевых товарищей считал дурным тоном. Да и негоже крутому характернику, которым он тут старался выглядеть, ныть вслух. Не поймут. Запорожцы привыкли переносить неприятности с шутками.

А ведь затеял этот марш-бросок, можно сказать, он сам. Вспомнил о посольстве султана в Москву и роли посла Кантакузина в предупреждении азовчан о скором нападении казаков. Вспомнил и предложил использовать это посольство для осложнения жизни врагов. Старшину, прибывшую к тому времени к Васюринскому, такое предложение заинтересовало (участвовать в военном совете с Хмельницким и Сирко – ошизеть можно!).

Отношения с крымскими татарами в то время у турок действительно сильно испортились. Крымский хан, как известно, не откликнулся на призыв султана о помощи войсками, а затеял долгую войнушку в 1635 году с непокорными буджакскими татарами. Покорив же которых с помощью запорожцев под предводительством Павлюка как раз к весне тридцать седьмого, пошел войной на другого подданного Османской империи, молдавского господаря Кантемира. Казнив, кстати, пашу Кафы, посмевшего угрожать ему из-за невыполнения ханом требований султана.

Одно утешение, на саму засаду Аркадия не взяли. Вечером после первого же дня рывка на юг Васюринский осмотрел его ноги и, явно встревоженный, пригласил на консилиум других характерников. Как и положено медикам, они о чем-то пошептались и вынесли приговор: «Продолжать путь к Азову верхом Аркадию нельзя». Состояние здоровья не позволяет. Его решили отправить на конных носилках в Монастырский городок. В сопровождении нескольких характерников и старшин. Попаданец и сам видел, что рана на правом бедре не только воспалилась, но и загноилась. Учитывая, что с антибиотиками в XVII веке было туго, оставалось надеяться на… просто надеяться. Можно было еще помолиться, но рассчитывать на эффективность молитвы может только глубоко верующий человек. То есть – никак не Аркадий, хоть и крещеный, но к Богу обращаться не приученный.

Против своего отстранения от участия в засаде, им же предложенной, попаданец не возражал. Чувствовал он себя все хуже, сумасшедшая скачка весь день, без отдыха, его чуть не убила. Нужды, кстати, в его присутствии там не было. Стрелять из лука он не умел, а в советах по устройству неожиданных нападений Хмельницкий, Сирко и прочие характерники и старшины не нуждались. Сами кого хочешь научат.

«Да-да, Хмельницкий. Тот самый Богдан-Зиновий. Рослый, массивный, еще не располневший и пока не гетман, а чигиринский сотник. Вполне живой человек, а не легендарная историческая личность из далекого прошлого. Если не смотреть ему в глаза, обычный казак. И Сирко тот самый, Иван, знаменитейший из характерников. Еще молодой, немного тушующийся в присутствии старшин, куда более известных на 37-й год. На интеллигентного юношу, впрочем, он все равно походил не всегда. Проскальзывали то и дело и хищные повадки, и немалая харизма. А благородство, за которое его ценили многие, проявлялось в полной мере. Куда более уверенно вел себя тот же Остряница, друг и соратник нынешнего кошевого Сечи – Бута. Наверно, потому, что не без оснований считал себя одним из признанных казацких вождей».

Назвался груздем – полезай в кузов

Паршивое настроение, оказывается, заразно. Это Иван Васюринский понял, когда сегодня проснулся. Глянул на кислую, перекашивающуюся от боли морду Аркадия и понял, что все вокруг – не так.

«Небо какое-то сероватое, а облаков-то нет. Трава на прошлогодней гари… какая-то не очень зеленая. Воздух несвежий, будто через кобыльи кишки пропущенный. Ладно, чего морщится попаданец, понятно. Когда болячки достают, не очень повеселишься. Непонятно, как он вчера до конца в седле усидеть мог. Вот еще морока, надо вставать и его ноги спасать, чтоб не сдох стервец. Ишь чего удумал! Для него-то казачья честь – пустой звук, глупо и обижаться. Но братья-характерники, лучшие и честнейшие из старшины, они-то что, не понимают?!!»

Единодушная поддержка старшиной и характерниками предложения Аркадия поразила Ивана. Можно сказать, ранила душу.

«Ну не по-лыцарски убивать врага под личиной! Казак – душа простая. Если надо кого убить, убьет, а вот так, тайком, по-иезуитски… стыдно».

Вставать не хотелось чрезвычайно. Так бы и лежал, переживая обиду на весь белый свет. Но уж если совет характерников постановил, выполнять надо вне зависимости от личного отношения к этому решению. Со стоном душевным (вовне никак не прорывающимся) Иван поднялся и приступил к лечебным процедурам. Большая часть болячек Аркадия благополучно подживала, но разодранная внутренняя поверхность правого бедра требовала серьезного врачевания и прекращения каких-либо скачек.

Характерник принялся мотать ус на палец. Была у него такая привычка в случае трудных ситуаций. Да сколько ты ни крути, тащить дальше бедолагу было невозможно. Правильно вчера решили, что затем ему предстоит путешествие на носилках прямо в Монастырский городок. Сотня казаков, загоняя лошадей, продолжила путь на перехват османского посольства, а попаданец с сопровождением не спеша отправились прямо в Монастырский городок, нынешнюю столицу казаков Дона.

«По уму, надо было его вообще с собой в налет на посольство не брать. Только как его оставишь в отряде под началом выб… Пилипа? Уж что-что, а причину попытать и казнить проклятого характерника, моего друга или ученика, тот всегда найдет. Но и на юг тащить попаданца нельзя. Старшины и характерники будут посольством на Дон. Дай-то Бог, с ними и доедет. Если татары не перехватят. Чтобы объяснить братьям на Дону наши поступки и начать подготовку к совместным действиям. Авось такой переход его ноги выдержат».

Несмотря на все неприятности, что вошли и наверняка еще войдут в его жизнь из-за попаданца, ощущал Иван и грусть. Успел привыкнуть и привязаться к нему за эти сумасшедшие дни.

Васюринский посмотрел на совсем не выглядевшего молодцом попаданца и тихонько вздохнул. Сказать, что Аркадий смотрелся не очень хорошо, значило сильно смягчить действительность. За всеми важными делами ухудшение его здоровья проморгали. И скачками его перегрузили. Но на пустые сетования времени не было. За здоровьем его теперь есть кому присмотреть, а Ивану предстояло скакать дальше.