Настоящий американец - Аристарх Риддер
Утренняя газета порадовала броским заголовком «Строительство автомобильного завода в Баффало приостановлено, Фрэнка Уилсона обвиняют в нарушении закона».
Не успел прочитать статью как раздался телефонный звонок. Звонил Мэтьюз.
— Я узнал, что через два дня в Детройте начнется конференция объединенного профсоюза работников автомобильной промышленности. Ты можешь поучаствовать в ней в качестве гостя.
— Отлично! Кстати, ты не подскажешь где можно купить самолет?
Ну да, я уже мог себе это позволить. Аэродром рядом с Миддлтауном есть, и даже не один. Встреч мне предстоит много, телефонной дипломатией можно решить далеко не всё и моё время стоит слишком дорого. Дешевле купить себе крылья и пилотов.
Мой выбор пал на Twin Bonanza, брате близнеце той машины которую мы когда-то арендовали для полета в Дайтону. Время Бизнес-джетов еще не пришло, поэтому мой первый самолёт будет поршневой. Вот только несмотря на первоначальные планы покупать его я не стал, Мэтьюз отговорил, настоял на том, чтобы я взял его в длительную аренду, которая закрывала вопрос технического обслуживания самолета за счет компании-арендодателя. Она же предоставляла пилотов.
Первое, что удивило меня на конференции, это даже не выбор помещения, а профсоюзные вожаки облюбовали пятизвёздочный «Fort Shelby Hotel», сняв его целиком, а личность президента Объединенного союза работников автомобильной промышленности. Он был негром, что довольно странно для этого нетолерантного времени. Клинт, мой безопасник, об этом промолчал. В собранной наспех, потому что сроки поджимали, об этом профсоюзном деятеле информации значилось лишь то, что тот демократ и ведет многолетнюю борьбу с Фордом. Звали его Леон Э. Бейтс-старший.
Возможность к нему подойти познакомиться выдалась во время перерыва, в который участники конференции могли выпить кофе и перекусить выпечкой под живую музыку. Играл джазовый квартет.
— Фрэнк Уилсон, владелец завода Alfa-Romeo в Баффало. — отрекомендовался я.
Судя по кислому виду Бейтса, он отнесся к моему появлению на конференции как к разведывательной операции, не верил в добрую сущность крупных работодателей.
И тут мне повезло.
— Мистер Уилсон! — один из музыкантов отставив в сторону контрабас приблизился ко мне. — Вы нас не помните? Год назад вы вытащили меня и моих друзей из тюрьмы, заплатив за нас залог.
Мои акции в одночасье выросли, профсоюзный лидер стал смотреть на меня с искренней симпатией.
Для разговора со мной Бейтс выбрал малую переговорную, расположенную на втором этаже отеля. Нам принесли виски, сигары и легкие закуски и, наконец, мы остались одни.
— Вы, наверно, слышали о моей судебной тяжбе и что истец требует арестовать счета завода?
— Разумеется, — кивнул Бэйтс, — я был бы плохим профсоюзным лидером если бы не знал этого. Всё что происходит в автомобильной отрасли — это мое дело, — я отметил в его голосе самодовольство.
— То есть, вы понимаете что произойдет если суд удовлетворит эти требования? Остановка работ на заводе будет стоить работникам вашей индустрии потерю очень больших денег. А суд их удовлетворит, ведь за истцом стоит Форд.
Бейтс подобрался, услышав знакомую фамилию.
— И что вы хотите от меня?
— Только одного, чтобы вы сделали свою работу. Организовали рабочих и заявили свой протест, не дали свершиться судебному произволу.
— И я это должен сделать ради вас? — усмехнулся профсоюзный лидер, берясь за стакан виски.
— Ради нескольких сотен семей рабочих, которым из-за закрытия завода грозит нищета. Ради сохранения рабочих мест афроамериканцев, которые, к слову на моем заводе имеют такие же права, как и белые, — каких нервов мне стоило продавить это решение, все еще в ушах стоит крик Мэтьюза.
— Афроамериканцев? — зацепился Бейтс за незнакомое слово.
— Простите, если это определение вас оскорбило, — изобразил я смущение. — Просто мне кажется оно звучит лучше, чем «цветной» или «черный». Я еще раз извиняюсь, если ненароком оскорбил вас.
— Нет, мне нравится это определение, — задумчиво проговорил Бейтс. — И я слышал, что у вас равенство при трудоустройстве, и зарплата хоть и немного, но выше, чем на заводах Форда. У него начальная ставка 5 доллара в час, а у вас 7, но все равно это меньше, чем средняя зарплата по стране.
— Это эксперимент по качественному улучшению условий труда рабочих, и он еще только в самом начале, — пояснил я. — Но сами понимаете, теперь мне будет уже не до него, и когда мое предприятие откроется, а это произойдет несмотря ни на что, так как никаких законов я не нарушал, то об этом эксперименте придется на какое-то время забыть. На него просто не будет денег.
— И до какого размеры, если работе завода ничего не помешает, вы планируете поднять ставку? — начал меня прощупывать профсоюзный лидер.
— В ближайшие два года до трех долларов точно доведу, — пообещал я. — Форд же не зря пытается меня уничтожить на взлете.
— Этот жирный сукин сын просто боится, что ему тоже придется повышать ставки на своих заводах, иначе он рискует потерять самые квалифицированные кадры, — принял он мою версию.
— Мистер Бейтс, я понимаю, что предстоят большие организаторские расходы, если, конечно, вы возьметесь помочь мне, а заодно и рабочим завода, — пришло время главного калибра, — и я готов их оплатить.
Я взял лист бумаги и написал на нем цифру с пятью нулями.
— Это очень щедрое предложение, — стараясь держать лицо, прочистил горло Бейтс. — И знаете, я понял как усилить эффект от нашей акции.
— Я вас внимательно слушаю, — заинтересовался я, воочию наблюдая как усилился эффект от ввода в разговор денег.
— Я постараюсь привлечь к делу еще и союз водителей грузовиков. Их проблемы в Баффало тоже касаются. К тому же Джимми Хоффа на митинге с мегафоном окажется уместнее меня. Как оратор и человек способный завести толпу ему нет равных в нашем деле. Вот только, — Бейтс замялся, — боюсь, это еще увеличит организаторские расходы.
— Не вопрос, — одарил я его улыбкой и удвоением суммы.
Глава 14
18 февраля 1956 года. Детройт. Особняк Фордов на Эдисон-стрит
Генри Форд II, как обычно, завтракал в кругу семьи: жены Анны, двух дочерей и младшего из его детей, сына Эдсера. Девочки о чем-то перешептывались и хихикали, Анна призывала их к порядку, сын хрустел хлебным тостом, роняя крошки на белоснежную
