Александр Харников - Царьград (сборник)
В нашем прошлом это население Трабзона два раза подвергалось погромам. Первый раз во время кровавых событий 1896 года, связанных с греческим восстанием на Крите. Другой раз во время Первой Мировой войны в 1915–1918 годах, и во время греко-турецкой войны 1919–1922 годов. Тогда по Лозаннскому мирному договору 1923 года из Турции было принудительно выселено почти все неисламское население – примерно полтора миллиона человек. А еще четверть миллиона греков турками были просто вырезаны. Для только что возникшей Югороссии подобная бомба замедленного действия была совершенно ни к чему. Так что вопрос национально-территориального размежевания между ней и Ангорским эмиратом следовало решать с чрезвычайной осторожностью. Ведь кроме греков и турок в состав «винегрета» входил еще и армянский компонент.
С этими ребятами надо было держать ухо востро. Идеология армянского национализма, исповедуемая большей частью армянской интеллигенции, не позволяла им ужиться ни в составе Турецкой, ни в составе Российской империй. Чуть повысится градус этого самого национализма, и сразу начинается разговор о «Великой Армении», который кроме горя самим армянам ничего не приносил.
При всем при этом в Трабзоне имелось более двадцати христианских церквей, примерно сорок мусульманских мечетей и медресе. Кроме того, Трабзон являлся резиденцией греческого митрополита, армянского архиепископа и армяно-униатского епископа.
Надо ли говорить, что как только в Трабзон вошла русская армия в сопровождении гвардии эмира Ангорского, все эти достойные господа тут же кинулись кто к Абдул-Гамиду, кто к генералу Скобелеву, кто к полковнику Бережному со своими жалобами, просьбами и заявлениями. Мусульманское духовенство пока помалкивало. Всем был известен тот неприятный случаи, который произошел с несдержанным на язык кади Синопа. Никто в Трабзоне не хотел попадать под тяжелую руку эмира.
На территории греческого предместья города помещались товарные склады и торговые депо европейских торговых компаний, вывозивших через Проливы и через устье Дуная табак, чай, сахар, пшеницу, хлопчатобумажные и шерстяные изделия, шелк и бархат. Главным образом это были компании, владельцы которых были родом из Британии, Австро-Венгрии и Германии.
В настоящий момент, в связи с войной и последующим за ней изменением политической конфигурации в Европе, торговля временно была свернута.
Но с недавнего времени уже российские, а также германские торговые дома начали искать способ восстановить в регионе былую деловую активность, заменив выбывших бриттов и значительно уменьшившихся в численности австрийцев. Кроме того, Одесса связанная железными дорогами с основной частью империи, располагалась значительно ближе к Трабзону, чем Венеция или Будапешт с Веной, что подразумевало лучшую оборачиваемость пароходного флота и меньшие затраты при перевозке грузов.
В принципе, Оттоманская Порта – этот «больной человек Европы» – была доведена до предсмертного состояния все время нарастающей национальной какофонией.
Оставался открытым вопрос о том – кто и как должен поднимать Ангорский эмират, какова в нем должна быть роль нетурецкого и неисламского населения. Каким образом устранить царящую на территории Анатолии религиозную и этническую какофонию, не используя при этом ятагана, отточенного до остроты лезвия бритвы – любимого инструмента янычар для решения межнациональных вопросов и богословских споров.
Над этой задачей ломали голову и майор Османов, и полковник Бережной, и сам эмир Ангорский Абдул-Гамид, понимающий, чем чревата для него любая вспышка насилия.
Причем произойти эта резня может и без его на то воли. Во всех проживающих на территории Ангорского эмирата народах и конфессиях вполне могут найтись буйные недоумки, готовые играть с огнем, сидя на бочке с порохом. Взять хотя бы тех же курдов или армян. Стоит пролиться капле турецкой крови, как полыхнет уже Анатолия, и потом не успеешь моргнуть глазом, как Белый Падишах Александр из Петербурга возьмет и двинет свои войска и одним движением своей могучей руки ликвидирует остатки османской государственности, превратив Ангорский эмират в Анатолийскую губернию. Было о чем подумать бывшему султану, а ныне эмиру Абдул-Гамиду.
Трабзон был выбран местом для промежуточной остановки не просто так. Именно сюда, в его гавань, прибыли транспорты снабжения из Одессы, доставившие по морю около двух тысяч тонн разных грузов, которые с самого начала было признано нецелесообразным тащить с собой по дороге вдоль Черного моря. В основном это было зимнее обмундирование и специальный инвентарь, необходимый для преодоления горных круч и высоких перевалов.
Вместе с этими грузами на транспортах прибыло и подкрепление для Персидского корпуса, в том числе и лучшая половина лейб-гвардии Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя под командованием молодого 37-летнего полковника русской армии Магомед-Шефи Шамиля.
Полковник Шамиль был четвертым сыном знаменитого имама Шамиля, долгие четверть века воевавшего против России на Кавказе. Но, теперь все это осталось в прошлом, хотя, несомненно, еще были в Лондоне, Париже, Вене и Берлине люди, желающие раздуть тлеющие угли былой вражды между русскими и горцами. Но, кто предупрежден, тот вооружен.
Молодой русский император планировал для полковника Шамиля совсем иную карьеру, чем та, что была у него в нашем прошлом. Но, сперва, Магомед-Шефи должен был обрести хотя бы немного воинской славы и понюхать пороху, чему и должно было послужить его участие в персидском походе вместе с молодыми представителями знатнейших горских родов. Мир на Кавказе должен стать вечным, а всю свою воинственность и энергию юноши Кавказа в дальнейшем должны были употреблять только на благо Российской империи.
15 (3) октября 1877 года. Бухта Гуантанамо. Куба
Мануэль де Сеспедес Мелендес, пока еще «сын полка»
Белый песок, пальмы, синее море… Как сказал мой новый друг майор Серхио Элефанте – этот пляж является мечтой любого европейского туриста. Почему-то он сравнивает вид этого пляжа с рекламой рома «Баккарди», хотя я так и не понял, какая тут связь с одной из многочисленных компаний, производящих сейчас в Сантьяго наш знаменитый кубинский ром.
Но сейчас мне было не до местных красот. И не только потому, что я здесь собственно и вырос, а еще и потому, что в данный момент я лежал абсолютно без сил, распластавшись на этом самом белом песке, как выброшенная на берег большая рыба. Рядом со мной точно так же разлеглись еще несколько американцев с юга. Там были Арнольдус Вандерхорст, Генри и Билли Гордин Янги и другие, так непохожие на этих задавак янки, славные парни, с которыми я уже успел сдружиться.
Мы лежали и отдыхали после того, что наши учителя югороссы называют первой тренировкой, за время которой мы все пробежали не менее трех миль по песку пляжа. Впрочем, пятый круг осилил только я – другие сломались кто после двух, кто после трех. И только Арнольдус Вандерхорст пробежал четыре.
– В тебе виден настоящий кубинец, Мануэль, – сказал мне мой друг Серхио, – вы все такие же жилистые, невзрачные, но когда надо – способные выстоять против всего мира. Гордись своей Родиной, сынок, кубинец – это звучит гордо.
Сам же сеньор майор Элефанте, как будто он вовсе не бежал вместе с нами по песку, сразу же после тренировки разделся и быстро-быстро поплыл далеко-далеко в море, как настоящий дельфин.
Пока мы тренировались, как говорил майор Элефанте, в малом составе. Но уже завтра к нам должны были прибыть первые добровольцы из страны гринго – дикси и ирландцы. Мой друг Серхио объяснил мне, что есть янки-северяне – настоящие мужеложцы, как эта свинья Паттерсон, и есть дикси-южане, вполне порядочные люди, которые не хотели жить со свиньями-янки в одной стране, из-за чего там и случилась Гражданская война. Янки победили и теперь угнетают всех подряд. Так что янки и дикси – это совершенно разные народы, пусть и говорящие на одном языке. Ну, примерно так же, как мы, кубинцы и, например, пуэрториканцы.
Еще при переходе в Гуантанамо сеньор майор спросил Генри и Билли, не слышали ли он что-нибудь о моем отце.
Билли сказал:
– Кое-что слышал, сэр. Этот Паттерсон сначала торговал сахарным тростником с Кубой, потом он узнал, что на Гаити, у этих проклятых негров, сахарный тростник стоит на четверть дешевле, поскольку с ними почти никто из нас не торговал. И тогда он сделал последний заказ на Кубе, ничего за него не заплатив.
Мы слышали, что когда потом мистер де Сеспедо приехал в Чарльстон, Паттерсон потребовал, чтобы его арестовали за мошенничество и шантаж. Поскольку мистер де Сеспедо там был всем чужой, судья был «саквояжником», присяжные – наполовину «саквояжниками», наполовину неграми, то результат процесса оказался предрешен. Суд приговорил твоего отца к пяти годам тюрьмы, хотя доказательств никаких не было, только слова Паттерсона. А доказательства обратного – все накладные, которые привез с собой твой отец, судья объявил подлогом.
