Солдат и пес-2 - Всеволод Советский
Тут она загрустила. Заморгала прекрасными карими глазами, чуть не уронила слезу. Но преодолела себя:
— Ладно! Значит, чай с пирогами?
— Не откажусь.
— И правильно!.. Слушай, Борь, убери куда-нибудь свой автомат, а⁈ Мне от него дурно делается.
— Ну, здрасьте вам, это штатное оружие. Я головой за него отвечаю.
— Тогда спрячь его вон, под кресло. Не пропадет. А у меня от его вида нервы.
Ладно, подумал я. Нервы — это причина уважительная… Сунул АКМ под кресло, естественно, поставив на предохранитель и, естественно, стволом в стену.
Наташа захлопотала, накрывая на стол. Получалось это у нее легко, ловко, и вообще дома, сколько я успел заметить, было все так чисто, прибрано, все на месте — хозяйка-педант.
Я не забывал о технике безопасности. Мысль ведь несложная: если «эти» пошли на такой лютый шаг, как похищение человека, так они просто так не остановятся. Им очень надо, просто адски нужно достать Наталью! Теперь, возможно, и уничтожить, как увидевшую и узнавшую слишком много… Нет, ну точно, фраза из «Бриллиантовой руки» — золотые слова! Классика на века.
Впрочем, Гром на веранде — это уже полдела. Через дверь не войти незамеченным. Ну, конечно, это вряд ли, не дураки же они… Однако страховка лишней не будет. И еще…
— Слушай, Наташа, — сказал я. — Ты свет особо не зажигай, шторы задвинь и возле окон старайся не мелькать.
Она вытаращила глаза:
— То есть⁈ Ты хочешь сказать?..
— То самое и хочу сказать. Как бы не стать мишенью.
Наташа продолжала смотреть очумело, потом слегка нахмурилась:
— Да уж прямо так?..
— Так не так, а лучше перестраховаться.
Она недоверчиво хмыкнула, но послушалась. Видимо, она уже привыкла к тому, что я попусту говорить не буду.
Ну и, наконец, мы вооружились чаем, пирогами, порезанными на аккуратные ромбовидные дольки. И в полутьме, при свете ночника, взялись за логический анализ.
— Ты знаешь, — с очевидным интересом сказала Наташа, — мы вот с тобой поговорили, я стала вспоминать… и начали подробности всплывать…
Это действительно было интересно. Сейчас вдруг стали фиксироваться детали, не замечаемые в состоянии шока. Когда ее забросили в машину и помчались, тот, который это сделал, сказал: «Не ори, паскуда, а то морду изрежу!» И показал нож. Нож этот был типа стилета, тонкий, обоюдоострый, с полосатой рукояткой…
— Погоди, — прервал я. — С этого места подробнее. Про полосатую рукоятку…
Из дальнейшего рассказа я понял, что бандит запугивал Наташу самоделом «зоновского» производства. Она сама называла оружие «финкой» — что простительно ввиду расхожести этого словечка. Разумеется, настоящий финский нож, «пуукко», не такой, у него гораздо более сложная форма лезвия. А этот, судя по описанию, был кустарно, хотя и умело выточен из какой-то подвернувшейся под руку более или менее подходящей железяки — типичное «творчество» осужденного в местах лишения свободы.
— Слушай, — сказал я, — а по их речи ты не заметила, что они уголовники? Это же чувствуется.
Это, конечно, чувствуется, и потому Наташа уверенно сказала, что нет. Наверняка бы она обратила внимание на жаргон. И раз его не было, значит, не было. А вот местный диалект у обоих присутствовал — торопливый окающий северный говорок. Здешние, это точно. При этом водитель практически рта не открывал, много пять-шесть слова сказал. Основным говоруном был второй, с ножом.
— Такая сволочь! — пожаловалась Наташа. — Такие гадости мне говорил! Ты представляешь⁈ Я взрослая женщина, мать почти взрослого сына… А он мне: мы, говорит, тебе, су… Гм! Если не скажешь все, что от мужа слышала, мы тебе, суке, сиськи отрежем, а кошелку твою паскудную совсем распотрошим… Представляешь, каково было такое слушать? Мне хоть и страшно было, а я про себя так возмущена была!
— Который тебя в заложники взял — это он угрожал?
— Тот самый, да. Второй-то молчал почти все время… Да, ты знаешь, вот тоже теперь начинаю понимать!..
Начала понимать Наташа то, что привезя ее в тот самый деревенский дом, разбойники явно ожидали еще кого-то. Ее почти не допрашивали, только запугивали, явно стремясь подавить психику. Наверняка с их стороны это была правильная тактика: сломать волю жертвы. Но они не учли того, что от такого нажима у слабой и глуповатой женщины вдруг родилось обратное…
Здесь Наташа уставилась на меня широко открытыми глазами — и я понял, что она вновь открыла в себе то, о чем не подозревала раньше. Вот он, экзистенциализм в чистом виде: пограничная ситуация — и у человека третий глаз открывается. Он видит то, о чем бы раньше отродясь не подумал.
— Знаешь… — произнесла она, — вот только теперь дошло… У меня ведь это от мамы, наверное. Она такая бесшабашная была, отчаянная, ничего не боялась. Вот с ней такое случись, так я думаю, она бы их материла без устали, да в рожи им плевала. Я все-таки не такая, во мне запала меньше. Но и во мне это проснулось!
И дальше, по ее словам, в ней пробудилось некое горделивое ожесточение. Затолкав пленницу в дом, бандиты связали ее, рот завязали, предупредив, чтобы не смела «вякать», и тот говорливый гад еще раз не упустил случая напомнить про «кошелку». В таком виде положили на кровать с одним матрацем без покрывала, без подушки, а сами стали совещаться.
Наташа призналась, что сначала от злости, вредности и в знак протеста хотела обоссать ихний матрац, но потом рассудила, что не пойдет. И самой будет гадко, и протеста большого не выйдет. Немного осмотревшись, она обнаружила, что дом запустелый, паутина под потолком… Явно чужое, временное помещение. Поэтому, увы. Если таким способом даже и вывести матрац из строя, то этим сволочам никакого ущерба не нанесешь.
Тогда она стала вслушиваться.
Те говорили приглушенно, вполголоса, но из разговора можно было понять, что они ждут какого-то «босса»…
— Погоди, — перебил я довольно бесцеремонно. — Это точно?
— Конечно!
Я кивнул.
Ну, где-то примерно такого и следовало ожидать. Эти двое — местные уроженцы, видимо, не слишком желающие работать, а желающие легких денег и сладкой жизни… Такие и попадаются на вражеские крючки, не думая о том, что легкие деньги ведут к тяжким
