Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик
— По какому поводу тебя вызывают в райком?!
— Не знаю я, честное слово!
— Я с тобой поеду!
— Не переживай ты, Мария Эдуародовна, — вставляет через окошко водитель, — небось по поводу вчерашней поездки.
— Какой поездки?!
— Так, они вчера с товарищем Молчановым в Белоколодецк летали.
— Ты летал в Белоколодецк?!
— Да успокойся, ты, мама!
— Прекратить балаган!!! — визжит Комаров, — Ветров, немедленно в машину!
— Мама, это ненадолго, — успокаиваю родительницу.
Зная её характер, она может и под колёса лечь, лишь бы меня защитить.
— Ты иди к райкому пешком, — предлагаю, — я как раз освобожусь и на ступеньках встретимся. И я всё тебе расскажу, хорошо?
Мама нехотя кивает, хотя и угрожающе поглядывает на Комарова. Понятия не имею, что потребовалось от меня в райкоме, но неприятностей не жду. Скорее сгораю от любопытства.
Райком в Берёзове словно строили на вырост. Основательное жёлтое здание с белыми колоннами в стиле "сталинского ампира", подошло бы для города раза в три крупнее. Строители ожидали, что со временем райцентр вырастет и окрепнет, но он всё не вырастал.
Поэтому в здании райкома, как в сказочном "Теремке" ютился не только исполком, но и районный суд, ЗАГС, почтовое отделение, общество охотников и рыболовов и, даже, парикмахерская.
Но для всех этих учреждений существовали боковые и задние входы. А парадные двери с мощными пружинами и дубовыми створками пускали исключительно в верховный орган советской власти по Берёзовскому району.
Мы с Комаровым поднимаемся на второй этаж, и заходим в приёмную. Там сидит молодая, остроносая, нагло курящая прямо на рабочем месте секретарша.
— Ждите, — бросает она, скользнув по мне равнодушным взглядом.
Мы безропотно садимся на стулья у стены. Комаров кладёт шляпу на колени. Он сильно волнуется. Вижу капли пота на лбу и верхней губе. Со мной он не перебрасывается ни единым словом, словно конвоир.
Коробочка на столе перед секретаршей шипит неразборчиво, но та понимает, что от неё требуется.
— Заходите.
Кабинет Молчанова не производит на меня особого впечатления. По меркам района дорого-богато, конечно. Стены обшиты деревянными панелями. Висит портрет вождя мирового пролетариата.
В центре стоит начальственный стол буквой "Т". Столешница обтянута зелёным сукном. На таком столе удобно работать, документы не скользят. Хотя и выглядит старомодно.
На столе несколько телефонов. Символ власти этого времени. От двери не вижу, но наверняка на одном из них вообще нет диска с цифрами. Та самая "вертушка" прямой связи. Кто у Молчанова прямой начальник? Только первый секретарь обкома.
Вчера Молчанов выглядел азартным и боевым, а сегодня кажется усталым и даже больным.
— Присаживайтесь, товарищи, — кивает на стулья, — привезли?
— Мы… Я... — Комаров покрывается пятнами.
— Что привезли? — удивляюсь.
— Я же просил привезти образцы твоих работ, — Молчанов нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Фотографии.
Комаров в ужасе пучит глаза. Похоже, моя родительница полностью забила ему голову, и важная часть его миссии вылетела из памяти. Плохо, что идиотами в этом случае мы выглядим оба.
— Сергей Владимирович, так у меня сейчас нет ничего, — сочиняю на ходу, — последние полгода только к экзаменам и готовлюсь. А старые раздал все. Мне товарищ Комаров сказал, я искал-искал… ничего нет достойного. Поэтому и задержались.
Комаров быстро-быстро кивает головой в подтверждении.
—Как же быть, Ветров? — первый секретарь откидывается в кресле. — Товарищи говорят, что фото ты сделал хорошее. Исключительное фото! Но что это? Везение? Тот случай, когда обезьяна Большую Советскую энциклопедию напечатать может?!
В оригинале этого изречения "Британика", но не полезу же я его поправлять.
— Новые напечатать, — говорю. — Сделаю, новые фото, и вы убедитесь, что это не случайность.
— Когда?
Я понятия не имею, есть ли у Альберта готовые фотографии. Отец говорил, что увлекался фотографией с детства. Но детство — понятие растяжимое. Для сорокалетнего и двадцатник детскими годами кажется.
Опять же, какого качества этот материал. Можно ли его показывать? Я бы лучше не стал. Своим умениям я доверяю куда больше. Но когда этим заниматься: У меня же экзамены идут!
— Через неделю, — говорю.
— Три дня! — Молчанов припечатывает свои слова ладонью по столу. — Товарищ Комаров, под вашу ответственность! Можете быть свободны!
Выходим в коридор. Комаров промокает лоб платком.
— Смотри, Ветров, — цедит он, — не будет через три дня фотографий, попрощаешься с комсомольским билетом.
Вот же гнида. Я тебя в кабинете начальника только что отмазал, а ты меня тут пугаешь. Да и что за несерьёзное отношение такому важному документу? Если бы из-за любого чиха из комсомола выгоняли, то комсомольцев надо было в Красную книгу заносить как исчезающий вид.
Просто из методов управления Комаров предпочитает кнут. А мне больше по душе пряник.
— Если их не будет через три дня, — говорю, —то сдаётся мне, нам обоим не поздоровится. Вы бы лучше помогли, чем пугать.
— Чем? — сверлит меня глазами.
Держу пари, такая мысль даже не приходила ему в голову.
— Материально, конечно.
— Издеваешься?!
— Ни капли, — я загинаю пальцы, — реактивы… проявитель, закрепитель, фотобумага… плёнка, опять же… вдруг что-то переснять придётся… я же не в семейный фотоальбом делать снимки буду… самому товарищу Молчанову показывать… качество требуется…
Комаров роется в портфеле и извлекает красную денежную купюру. Целый червонец.
— Хватит?
— Постараюсь уложиться, — решаю не наглеть.
— В фотоателье зайди, к Митричу. Скажи, что от меня. Может там что-то найдётся из твоих реактивов… И чеки, чтобы все мне принёс! — кричит он мне вслед.
* * *
По дороге домой я рассказываю маме историю своего путешествия в областной центр. Естественно, с сильными купюрами и поправками. Например, сделать хороший кадр, мне якобы помогло не мастерство. Просто приезжий фотограф на ногах не стоял, а я удержал камеру ровно.
К счастью, то что он был пьян уже ни для кого не секрет. Слухи по городку разносятся быстро. По моей версии, в город меня вызвали, чтобы похвалить за спасённый кадр. Про драку и милицию не упоминаю совсем.
Родительница хмурится, но проглатывает мою версию. Лучшего объяснения событий всё равно нет.
— Утихомирился бы ты, Алик, — вздыхает она, — экзамены же.
— Так пишу же.
— А
