Карина Шаинян - 10 Че Гевара-2. Невесты Чиморте
В чертах матери-настоятельницы не было ничего индейского. Даже такому плохому антропологу, как Юлька, казалось очевидным, что родина этой пожилой женщины — где-то на другой стороне земного шара, на Ближнем Востоке или в Северной Африке. Несмотря на глубокие морщины и старческие пигментные пятна, лицо монахини было своеобразно красиво; из-за горба настоятельница запрокидывала голову, и казалось, что она всегда обращена к небу. А еще мать Мириам прекрасно говорила по-французски. Юлька даже рассмеялась от радости, услышав правильную, чуть шершавую от легкого акцента речь. И тут же ей пришлось пожалеть об этом — мать Мириам, естественно, хотела знать, как Юлька оказалась одна в глубине сельвы. Уж лучше бы им пришлось объясняться жестами! Застигнутая врасплох, Юлька отвела глаза и прикусила губу, судорожно соображая, о чем можно говорить монахине.
Похоже, мать Мириам заметила Юлькины метания. Не дожидаясь ответа, она слегка усмехнулась и начала рассказывать, что Юльку, потерявшую сознание на тропе из монастыря в ближайшую деревню, подобрала одна из монахинь. К счастью, сестра Таня когда-то обучалась на курсах медсестер; она смогла оказать Юльке первую помощь и доставить в монастырь. Что случилось? Инфекция, моя дорогая, скорбно улыбнулась мать Мириам и почему-то отвела глаза. Человек не приспособлен к жизни в сельве; тем более — белый человек. Пара комариных укусов, глоток воды — и лихорадка уже попала в кровь…
— Я знаю, — кивнула Юлька и нахмурилась. Что-то было не так. Что-то недоговаривала эта горбунья с длинными библейскими глазами. Юлька помнила, что чувствовала себя не очень хорошо; но чтобы вот так резко свалиться, потерять сознание, впасть в бред… Ни одна болезнь не может начаться так внезапно. А может, ее укусил какой-нибудь ядовитый гад? Нет, Юлька запомнила бы; да и настоятельница не стала б скрывать. И еще этот провал в памяти, в котором клубится багровый страх…
— Так что со мной? — спросила Юлька с деланой небрежностью.
— Ничего страшного, — ответила настоятельница и принялась с ненужной тщательностью раскладывать лекарства на столике. — Мы называем это болотной лихорадкой. Очень неприятно, но не намного страшнее гриппа. Неделя-другая — и будете как новенькая. Так как вас занесло в наши края — одну, без спутников, без снаряжения?
— Я заблудилась, — ответила Юлька. Она окончательно решила, что правду говорить не стоит, но и врать лишний раз тоже не собиралась. — Я пошла в поход… Понимаете, я приехала в Боливию одна и здесь на месте присоединилась к группе туристов — знаете, просто купила путевку в Санта-Крусе в одной туристической фирме. Нас было семь человек — немцы, французы… ну и гид, конечно. Я ни с кем особо не общалась, поэтому они, наверное, даже не заметили, как я отстала. Ну и вот… — Юлька развела руками, и мать Мириам кивнула, глядя ей в глаза. — А как я могу попасть в ближайший город? А то, знаете, у меня билет на самолет… Электронный, я его не распечатывала, — поспешно добавила Юлька, увидев, как губы настоятельницы раздвигает медленная кривоватая улыбка.
— Вам надо набраться сил, — проговорила мать Мириам. — Даже до ближайшего поселка добираться отсюда далеко и трудно.
— А вертолет…
— А у нас нет рации, — ответила настоятельница почти весело.
— И мобильник, конечно, не ловит? — без всякой надежды спросила Юлька.
— Ну что ты, деточка, конечно, нет, — качнула головой настоятельница.
Юлька закричала и проснулась. В келье было непроницаемо темно и невыносимо душно; горячий, влажный, какой-то мохнатый воздух с трудом проталкивался в легкие, и пахло, как в зоопарке. Юлька чуяла чье-то присутствие, и от этого было невыносимо страшно, невозможно пошеве-
литься.
Она не знала, сколько провела так, замерев в кровати и бессмысленно таращась во тьму. Наконец ужас слегка отступил; Юлька сунула руку под подушку и вытащила мобильник. Призрачный свет экрана скользнул по стенам. Келья была пуста; да и запах постепенно развеивался.
— Кошмар, — пробормотала Юлька. Ей снились термиты, поедающие спальник. Юлька, тихо подвывая от отвращения, все пыталась стряхнуть их с одеяла, но миллионы мерзких белесых насекомых продолжали копошиться вокруг нее — и вдруг замерли и отхлынули, как по сигналу. Тихие смешки донеслись из темноты, замелькали серые тени, — а потом все застыло, замерло в невыразимом ужасе, и тогда в ставшей вдруг горячей и влажной тьме раздались тяжелые шаги, и запахло животным, кровью, смертью.
Юлька нащупала зажигалку. Ее неверный огонек разогнал по углам дрожащие тени. Трясущейся рукой Юлька нашарила сигарету, которую стрельнула накануне у сестры Тани. Опять все тот же кошмар. То ли температура, то ли монастырская атмосфера действуют так угнетающе. Юльке не хотелось даже думать о том, что это прорываются сквозь психические защиты воспоминания о последних часах, проведенных в сельве. Что-то произошло с ней на поляне, заросшей тростником, на опушке джунглей, у дерева с гигантскими корнями, вывороченными из земли. Что-то невыносимо страшное случилось там. Юлька прикрыла глаза; в голове мелькнул образ всадника на пегом коне и исчез, стертый страхом.
Юлька не хотела признаваться себе, но в глубине души понимала, что влипла, пожалуй, в историю намного серьезнее, чем упрямое бодание с цэрэушниками. Пожалуй, она предпочла бы сейчас любые конфликты с живыми и рациональными людьми той черной неизвестности, которая поджидала ее в монастыре.
Надо было отдать Броненосца, подумала Юлька, проваливаясь в тяжкий, полуобморочный сон. Надо было отдать, и пусть бы они сами разбирались… с этим…
По мере того как спадала лихорадка, Юлька все чаще выбиралась из своей комнаты. Никто не мешал Юльке бродить по монастырю, заглядывать в любые помещения, гулять по стенам, любуясь на закатные болота. И как же ей было здесь странно! Больше всего Юльку пугала галерея ретаблос. Примитивные изображения звероподобного святого наводили на девушку панический ужас: стоило ей подольше посмотреть на это неуклюжее тело, маленькую злую голову с нимбом, и сердце начинало колотиться, как бешеное, лоб покрывался липким потом, и казалось, что в глубине души начинает клубиться плотная тьма, готовая вот-вот прорваться наружу. Юлька старалась проходить мимо, не поднимая глаз. Галерея опоясывала все здание, так что избежать столкновения со своим страхом Юльке не удавалось; она попыталась было найти сквозной путь, но столкнулась еще с одной странностью: сердцевина монастыря была недоступна. Одолевая слабость, Юлька несколько раз обошла его, чтобы убедиться: все помещения монастыря располагались по периметру, а центр окружала толстая стена. Если в ней и были какие-то двери, то Юлька их не нашла. Казалось, монастырь выстроен вокруг монолитной скалы… или другого здания, намного более древнего. Иногда Юлька видела его во сне: черная башня, подсвеченная дьявольским синим пламенем, и выходящий из нее святой Чиморте. Юлька пыталась бежать, но взгляд Зверя парализовывал ее, и монахини с пустыми лицами вели ее за руки на самую вершину, и Броненосец куском льда стучал по ребрам… Юлька просыпалась, давя хриплый вопль, и подолгу лежала без сна, гадая, насколько реален ее
кошмар.
…Монахини… Одни — смуглые, круглолицые, с обветренной медной кожей и большими загрубевшими руками — индианки из окрестных деревень, променявшие монотонную крестьянскую жизнь на служение странному святому, с тоской и страхом, навечно застывшими в глубине глаз. И другие — светлые, юные, равнодушно-счастливые, скользящие мимо, как лунные блики. Их было не много, но каждый раз, столкнувшись с такой монашкой, Юлька изнывала от любопытства, пытаясь понять, каким ветром принесло в монастырь этих девушек. Но как-то было ясно, что спрашивать об этом не стоит. Возможно, это призраки, думала Юлька, когда температурная муть снова загоняла ее в постель. Девушки с фарфоровой кожей. Прозрачные тени мужчин с синеватыми прожилками на холодных лицах. Это призраки, плоды лихорадки, малярийные мечты о прохладе
и чистоте…
В этот раз обед и лекарства принесла сестра Таня. Юлька искренне обрадовалась ей… ну хорошо, не ей, а очередной сигарете, которую собиралась стрельнуть у монахини. Сама Таня ее слегка пугала — иногда Юльке казалось, что в одном теле уживаются две девушки: одна — веселая и снисходительная гедонистка, другая — жестокая и фанатичная жертва какой-то загадочной трагедии… Пока Таня пристраивала поднос на тумбочку, Юлька исподтишка наблюдала за ней. Вроде бы сегодня монахиня пребывала в своей жизнерадостной ипостаси.
— Выглядите прекрасно, — сказала Таня и мимолетно коснулась лба Юльки, определяя температуру. — Чувствуете себя лучше?
— Намного! Мне бы встать уже… Думаю, я даже могла бы добраться до Камири!
— Рано, — отрезала Таня. — Юлька вздохнула, и монахиня слегка смягчилась: — Встать, пожалуй, уже можете. Ненадолго. Но ехать куда-нибудь… Вы же не хотите рухнуть в обморок на полдороге в Ятаки?
