Карина Шаинян - 10 Че Гевара-2. Невесты Чиморте
— Вива Куба, — тихо сказал он, глядя через головы мальчишек. — Зачем вы напали на моих людей, товарищ?
По лицу мужчины скользнула тень растерянности, и Макс понял, что угадал. Кубинец поколебался несколько секунд, а потом все-таки заговорил на испанском.
— Кто вы такой? — резко спросил он.
— Я ученый, зоолог, — ответил Макс. — Это научная экспедиция. Мы ищем редких животных.
— Сейчас не время для поиска животных.
Макс развел руками.
— Однако я их ищу. Это мирная научная экспедиция, — повторил он.
— Страна? — резко спросил кубинец.
— Боливия, — ответил Макс и тут же пожалел об этом: мужчина подобрался, и глаза его опасно сузились.
— Значит, вы ищете здесь редких животных? В Боливии, значит, редкие животные кончились?
Макс мысленно выругался. Кубинец внимательно обшаривал глазами лагерь; его взгляд задержался на ящике с патронами и винтовках. Надежды откупиться быстро таяли. Отбиваться? Макс попытался незаметно скосить глаза и прислушался. В лагере стояла тишина, и Макс с досадой и облегчением понял, что оставшиеся в живых рабочие разбежались кто куда. Надеяться на их помощь не приходилось — но и волноваться за своих людей уже было не надо, те позаботились о себе сами.
Броненосец. Если удастся прикоснуться к Броненосцу — он сможет задурить головы этим бандитам и сбежать. Черт с ним, со снаряжением… а если повезет — то он заморочит ночных гостей так, что те сами сбегут. Макс открыто посмотрел на кубинца. Краем глаза он видел, что колдун смотрит на него напряженно и внимательно. Этот взгляд не нравился Максу, он обещал какую-то иную, новую опасность, но размышлять о ней было некогда.
— В Боливии другие животные, — дружелюбно сказал он кубинцу. — Вот мои документы, посмотрите… — Он медленно потянулся к внутреннему карману, в котором лежала фигурка. Колдун издал тихий тревожный возглас, и расслабившиеся было подростки снова наставили на Макса автоматы. Он замер.
— Не двигаться! — рявкнул кубинец и слегка склонил голову к колдуну.
Тот тихо и торопливо говорил что-то на суахили; Макс разобрал пару слов и понял, что дело плохо. Он не стал дожидаться реакции; рухнув на землю, он выдернул фигурку из кармана и изо всех сил сжал в кулаке.
(…лагерь под покровом сумрачного леса. Молодая гибкая женщина приносит ему тарелку с тушеным мясом; Макс связан, и она кормит его с ложки, а потом, оглядевшись по сторонам, внезапно целует. Он чувствует запах ее горячего тела, ощущает шелковистую кожу… Руки… Только бы высвободить руки и достать Броненосца… Он рыжий, веснушчатый, совсем молодой, но на лице залегли неприятные, злые складки. Алчно блестят бледно-голубые глаза. Он торопливо записывает что-то в пухлый, потрепанный блокнот, нетерпеливо ерзая на хлипком складном стуле. «Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!» — хихикая, бормочет он.
…утренняя полутьма. Человек с мучительно знакомым лицом, лицом, которое Макс много раз видел на страницах газет, выслушивает зверолова, а потом машет рукой. Трое партизан поднимают винтовки. Макс кричит, но три слитных выстрела обрывают его…)
Воздух над головой прорезала автоматная очередь, и Макс шумно выдохнул. Происходило нечто странное. Дико верещали мальчишки, паля куда-то в ночь, и над саванной плыли завывания колдуна. Земля под Максом была влажная и отдавала железом; он вдруг понял, что лежит в луже крови рядом с телом одного из рабочих. Макс попытался ползти; от прилипших к лицу мокрых комьев мутило. Колдун все завывал, будто призывая на голову Макса злых духов. Броненосец холодно пульсировал в руке, и все время грохотали выстрелы — симба было мало пролитой крови, они хотели еще. Макс вдруг понял, что Конго — это та страна, чей древний кровавый бог так и не был порабощен пришельцами; здесь тот, кто был воплощен в мегатерия, так и бродил на свободе, требуя все новых и новых жертв. В кого они стреляют там? Что за морок заставляет их палить и палить в пустоту, заходясь визгом от ненависти и страха? Макс чувствовал, как над ним нависает тяжелая, древняя тень. «Охотник за динозаврами, — подумал он. — Вообразил себя охотником за динозаврами, охота за мегатерием ничему не научила, какой же я дурак… Только бы выбраться. Только бы выскользнуть из-под этой тени, — думал он, — и я никогда в жизни больше не пойду на охоту, уйду в садовники… Только бы выкрутиться». Броненосец сработал как-то странно. Макс не представлял, что померещилось бандитам, но то, что увидел он сам, ему не нравилось; а то, что он вообще что-то увидел, — пугало. Макс попытался отползти в сторону, но почувствовал, как между лопатками уперлась нога в тяжелом ботинке. Холодное железо ткнулось в затылок, сдирая кожу.
— Пойдешь с нами, — сказал кубинец. — Посмотрим, что ты за зверолов.
ГЛАВА 9. НЕВЕСТЫ ЧИМОРТЕ
Монастырь на болотах, Боливия, ноябрь 2010 года
Потолок над Юлькой был тяжелый, влажный, каменный, и темные балки покрывал узор ходов, проеденных жуками-древоточцами. Пахло сырой шерстью, лекарствами и почему-то железной дорогой. Юлька с трудом повернула голову; мгновенно накатила тошная слабость и тут же прошла. Перед глазами оказалась кое-как побеленная стена, местами прикрытая пестрыми индейскими ковриками. Между ними висело желтоватое распятие — то ли из старого пластика, то ли из старинной слоновой кости.
Под самым потолком распластался по стене полупрозрачный геккон с огромными глазами. Секунду Юльке казалось, что это реалистичная статуэтка, по чьей-то причуде прилепленная под потолок. Но тут геккон моргнул и быстро провел по губам раздвоенным язычком. Юльке тут же захотелось пить. Она облизала пересохшие губы, непроизвольно подражая ящерице, приподнялась на локтях. От ничтожного усилия тут же бросило в пот. Юлька бессильно откинулась на плоскую жесткую подушку, успев, однако, заметить низкий столик рядом с кроватью — на нем стоял стакан и лежали упаковки каких-то таблеток.
Видимо, она была в больнице, но больнице какой-то очень странной. Юлька никак не могла вспомнить, как здесь оказалась. Вроде бы шла вдоль ручья; кажется, вышла на поляну. Дальше воспоминания обрывались, проваливались в яму, полную смутного темного ужаса. Юлька почувствовала, что напряги она память хоть немного, и события восстановятся. Но ей не хотелось заглядывать в этот кошмар — все ее существо вопило и протестовало против этого, и Юлька с облегчением отбросила попытки.
Лучше бы понять, что происходит прямо сейчас. Юлька осторожно провела рукой по бедру, ощутила голую кожу, горячую и сухую. Кто-то раздел ее и уложил в кровать, пока она была без сознания; кто-то, очевидно, давал ей лекарства и воду… Кто-то раздел ее! Юлька похолодела; рука сама дернулась к шее, и тут же девушка облегченно выдохнула: Броненосец был на месте. Юлька обмякла, чувствуя, как колотится сердце.
Она еще раз огляделась, насколько могла. Все-таки это не больница. Даже в Боливии больницы не должны выглядеть как смесь средневекового замка и сувенирной лавки. И, видимо, к ЦРУ это место тоже не имеет никакого отношения. Хотя лагерь, в котором Юлька провела последнюю неделю, и должен был изображать заведение для туристов, — в нем все равно присутствовал привкус военной строгости, которой не было в этой странноватой комнате. К тому же распятие… Юлька нахмурилась, пытаясь уловить смутную догадку.
Скрипнула тяжелая дверь, и в комнату вошла монахиня. Юлька мысленно хлопнула себя по лбу. Ну конечно, монастырь! Именно так она себе и представляла католический монастырь в Южной Америке — смесь суровой древности и неистребимого жизнелюбия. У монашки было круглое лицо цвета меди и узкие лукавые глаза. Она улыбнулась Юльке и наполнила стакан из принесенного кувшина.
— Где я? — спросила Юлька на английском. Монахиня снова улыбнулась, покачала головой. Юлька повторила вопрос на французском — бесполезно. К ее губам поднесли стакан, и Юлька, оставив расспросы, жадно припала к прохладной, чуть горьковатой жидкости — то ли слабый отвар каких-то трав, то ли разведенное лекарство… Она допила, обливаясь, и монахиня промокнула ее лицо платком.
Юлька снова попыталась заговорить, но монахиня мягко надавила рукой на плечо. Девушка покорно легла. «Надо было учить испанский», — пробормотала она по-русски, глядя в потолок. Снова скрипнула дверь, и Юлька опять оказалась одна. Ей оставалось только ждать.
В чертах матери-настоятельницы не было ничего индейского. Даже такому плохому антропологу, как Юлька, казалось очевидным, что родина этой пожилой женщины — где-то на другой стороне земного шара, на Ближнем Востоке или в Северной Африке. Несмотря на глубокие морщины и старческие пигментные пятна, лицо монахини было своеобразно красиво; из-за горба настоятельница запрокидывала голову, и казалось, что она всегда обращена к небу. А еще мать Мириам прекрасно говорила по-французски. Юлька даже рассмеялась от радости, услышав правильную, чуть шершавую от легкого акцента речь. И тут же ей пришлось пожалеть об этом — мать Мириам, естественно, хотела знать, как Юлька оказалась одна в глубине сельвы. Уж лучше бы им пришлось объясняться жестами! Застигнутая врасплох, Юлька отвела глаза и прикусила губу, судорожно соображая, о чем можно говорить монахине.
