Андрей Горюнов - Варяжский десант
– Не вижу больших проблем.
– Что, можно и поискать?
– Можно даже найти, – качнулся с готовностью поросенок.
– Только скажи «хочу»? – ехидно поинтересовался Николай.
– Да нет. Это одна из моих основных функций. Поиск плохо оконтуренных событий в пространственно-временно2 м континууме. Я могу самостоятельно как бы осуществлять перемещения в пространстве-времени, без хронотопа, в отрыве от команд штрих-кодера…
– Как это может быть? – удивился Николай.
– Это возможно, так как в этом процессе переноса материи не происходит. Я делать там ничего не могу. Сам. В других временах и координатах. А я и не делаю. Я только наблюдаю, говоря понятным тебе языком. А если более точно, я регистрирую адреса интересующих тебя событий и штрих-коды соответствующих им времен и координат. Зная точные адреса, мы потом сможем читать отсюда, наблюдать в качестве очевидцев как бы – с помощью штрих-кодера. Я добываю, фигурально говоря, не книги, которые ты хочешь прочесть, а только их точные штрих-коды, адреса: номера стеллажей, на которых они стоят, ряд, место в ряду. И более детально: страница, абзац, номер строки, с какой буквы начать чтение. Ну, в общем, полный поиск по протоколу 17Н302/12ТСР-75, если тебе это о чем-то говорит…
– Нет. Ничего не говорит. Все это сложно…
– Ну а попроще, если совсем уж честно, то и эти адреса я достаю тоже отсюда, находясь в этом мире и в этом времени. Я просто должен исчезнуть на время из виду и перестать подчиняться командам штрих-кодера, пока не выполню свою задачу. Мне нужно, чтоб меня в это время не отвлекали. Но вам, людям, трудно вдолбить в головы, что я в замоте, не надо меня дергать. Поэтому такие голограммы, как я, всегда говорят: «Ну, я пошел летать по временам и пространствам, собирать информацию. Пока!»
– Теперь все понятно.
– Я буду отсутствовать не меньше часа, но не больше двух. Приступать?
– Приступай. Хотя постой! Зажигалки у тебя с собой нет?
– О господи!
Поросенок снизился, сел на кучу дров, собранных Николаем с побережья всего заливчика, а затем стал проваливаться вниз, проходя сквозь плавник и коряги как привидение. Опустившись почти до самого основания приготовленной кучи дров, поросенок внезапно запел:
– Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза,И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза.
В том месте, где у обычных поросят находится сердце, ярко затрепетал огонек – сначала алым, а затем оранжевым. Появился легкий дымок.
Ты сейчас далеко-далеко.Между нами снега и снега.До тебя мне дойти нелегко,А до смерти – четыре шага.
Звездочка-сердце сверкала уже ослепительно бело-голубым, плавник вспыхнул.
Пой, гармоника, вьюге назло,Заплутавшее счастье зови…
– Ну что, годится? – спросил поросенок, вылетая из разгоревшегося костра. – Или еще что?
– Ты знаешь такого – Бжезинского?
– А как же! – кивнул поросенок. – Американский политолог польского происхождения. Профессор З. Бжезинский. Zbigniew Kazimierz Brzezinski, 1928 года рождения.
– Почитать что-нибудь можно про него, пока ты искать будешь?
– Я тебе мозги компостировать не вправе, ты сам набери на штрих-кодере его фамилию и выбери опцию «задуть в мозги», понял? – сказал поросенок и растаял в воздухе, уйдя в свободный поиск.
* * *До Кольцевой оставалось уже не больше десяти километров, Москва надвигалась, наваливаясь всеми уродливыми щупальцами очумевшего от денег мегаполиса.
Алексей вел «опель» нагло, чуть ли не по осевой, прицепив к антенне зеленый флажок исламистов и приклеив под носом короткие черные усики. Катя, покрасившись ради поездки в жгучую брюнетку, сидела на переднем сиденье рядом с Алексеем, накинув на лицо паранджу. Олена же, робко вжавшаяся в угол на заднем сиденье, выглядела русской деревенской девушкой, которую выкрали для дальнейшей продажи в гарем, так что с точки зрения маскировки машина выглядела безукоризненно.
На эту «военную хитрость» Алексея вынудил пойти его возраст: каждый гибэдэдэшник норовил бы остановить и срезать с него за вождение автомобиля без прав, к тому же в четырнадцать лет. Это стоило от трехсот деревом до двухсот зеленью. Так что смысл маскироваться был.
Маскировочный прием был Алексеем выбран верный, ведь всем известно, что московские менты, живущие стрижкой и бритьем беззащитных и безответных, смертельно боятся остановить невзначай машину истинных террористов – тут ведь можно, вместо взятки, получить, во-первых, враз, а во-вторых, сполна по их гибэдэдэшным заслугам и по общементовской совокупности.
– Далеко еще? – робко спросила Олена, опасливо оглядываясь по сторонам.
– Да уж почти приехали!
– А что это такое?
– Магазины.
– А это? Справа?
– Супермаркет.
– Супермаркет?
– Ну, тоже магазин. Но очень большой.
– А это?
– Оптовушка. Ну, тоже магазин. Где сразу надо много покупать. Не по одной вещи, а по четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два… Так получается дешевле, оптом, понимаешь?
– То есть восемь прялок дешевле, чем одна?
– Нет! Дешевле, чем восемь прялок, если их покупать поштучно – одну за другой!
– А зачем их так много? Одна прялка лет сто в хороших руках служит…
– Прялка – да, – кивнула Катя. – А туалетная бумага?
– Туалетная бумага? – Олена лихорадочно задумалась, перебирая всю информацию, имевшуюся у нее. – А что это такое?
– Это – подружка унитаза, – напомнила Катя. – Помнишь, я тебе ее показывала – как лента скрученная. Ты еще думала, что она для того, чтобы невест на смотринах украшать.
Олена испуганно приложила палец к губам, указывая Кате взглядом на спину Алешки, но мгновение спустя, заметив его слегка насмешливый взгляд в зеркальце заднего обзора, покраснела и поспешила сменить тему:
– А это вот, как городок, это что?
– Это ярмарка. Здесь очень много магазинов.
– И все купцы. И везде купцы! Как у вас много купцов-то богатых! А кто же это все покупает?
– Люди! – пожала плечами Катя.
– За деньги? – робко спросила Олена.
– Да, за деньги. Конечно, за деньги. А тут вот, видишь, «Глобал»? Тут за большие деньги.
– А деньги? Откуда все люди деньги берут? – поинтересовалась Олена.
– Работают, – кивнул Алексей. – Зарабатывают.
– Да? – удивилась Олена. – Мы вот все едем и едем, полдня уж. А я никого не видела, кто работает. Все только продают и покупают.
– Увы, это так и есть, – согласился Алексей. – Я тоже работающих не видел. А, нет, помнишь, бабушка на сто сорок втором километре лопатой у себя на огороде что-то копала?
– Помню. Бабушку помню! А потом еще дедушка был, с другой стороны дороги, столик строил у дороги.
– Не строил, а раскладывал.
– Зачем?
– Ну как? Наверное, чем-то торговать… Вьетнамскими чайниками… Или китайскими полотенцами, махровыми… Откуда мне знать чем?
– У вас работать стыдно, наверное? – предположила Олена. – Наверное, все по ночам трудятся?
– Да как тебе сказать. – Катя откинулась на подголовник, чтобы ее паранджа особо хорошо была видна с проплывающего мимо поста ГИБДД. – Работать не считается стыдно. Работать считается глупо. Нужно так устраиваться в жизни, девушка, чтобы ничего не делать, но все иметь.
– Так нельзя, не получится! – решительно возразила Олена.
– Это у нас с тобой не получится, – согласилась Катя. – А у большинства, как ты видишь, прекрасно получается.
– Да, – согласился Алексей. – Цель не в том, чтоб сделать что-то, а в том, чтоб что-то получить. Причем сейчас, сразу и по возможности все. Ведь не обязательно заработать. Можно украсть, отсудить, отнять, оттяпать. Россия очень богатая страна: за тысячу лет разворовать и половины не сумели.
– За воровство – острог! – испуганно крестясь, сказала Олена. – И в поруб посадить могут! А то еще палач каленым железом… и-и-ть! Ужас-то какой!
– Э-э-э, Оленушка! Это у вас было так. А у нас – нет. У нас – можно.
– Так если воровать можно, так ведь все воровать будут! – ахнула Олена.
– А все и воруют. Верно!
– И вы с папой воруете?! – В голосе Олены прозвучал неподдельный страх.
– Мы нет. Ты что! Не дай бог! Папа работает. Ему за службу платят. А сейчас ему разрешили тридцать пять суточек отдохнуть, посидеть дома. За то, что Батыя прогнал. Справедливо?
– Справедливо, конечно! – согласилась Олена. – А остальных, верно, Бог накажет?
– Что – Бог? Кого накажет?
– Бог накажет тех, кто ворует!
– Ну, Богу церквей у нас понастроили – со счету собьешься, купола золотом покрыли. Купола блестят теперь, Богу глаза ослепляют! Вон посмотри вперед!
– Вижу! Ох, какой огромный храм! Далеко-далече, а выше всех!
– Храм Христа Спасителя, ага. А под ним гараж на пятьсот машин. Храм Христа-на-гараже называется…
* * *– Ну, как наши дела? – спросил поросенок, материализуясь над догорающим костром. – За сорок шесть минут управился! Ознакомился с трудами профессора Бжезинского?
