Андрей Лазарчук - Иное небо (Чужое небо)
Я положил трубку и повернулся к княжне. Она, наклонив голову, стояла у окна.
– Я все слышала, – сказала она. – Но как же это не вовремя, о, боже...
– Предлагают воспользоваться услугами телеграфа, – за счет телефонной компании, – сказал я. – Но, думаю...
– Нет-нет, это не годится... это совсем не то...
– Вряд ли это гепо, – сказал я. – Они предпочитают устраивать телефонные засады.
– Кто знает? Может быть, им проще прервать связь... перекрыть дороги?..
– Вообще-то на их месте я бы так и сделал. Но, Кето... не поймите меня как-нибудь не так... неужели нет какого-нибудь запасного канала связи?
– Есть, – сказала княжна. – Но еще не время прибегать к нему. Нет ведь никакой спешки, не так ли?
– Спешки пока нет...
– В конце концов, у Грифа есть возможность самому связаться со мной.
– Об этом мы не договаривались.
– Не беспокойтесь, Игорь, это одноразовая и односторонняя связь... условный сигнал.
– Об этом я должен был догадаться... Впрочем, все это действительно неважно.
– Пан, – подала, как и условились, голос Валечка. – А не сменить ли нам географию?
– Географию... географию... можно и географию. Я не разыгрывал нерешительность – я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро разонравился первоначальный – мой же – план: накачать княжну наркотиками и держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша группа тоже "погибла" и мы с княжной остались вдвоем в Москве – с перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего форсированного внедрения в систему "Пятого марта"... И в этом случае Валечка была третьей лишней – не только как ревнивая соперница – ха! – а, главным образом, как "человек без паспорта". До сих пор никому еще не удалась полноценная подделка паспортов Рейха, и в нашей группе только я и Командор имели документально обеспеченные легенды и могли не опасаться проверки любого уровня. Валечка же имела только сибирский паспорт, что не вызывало бы подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из Сибири – это уже слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной паспортной системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех пор, как стало невозможно подделать паспорт или жить по чужому паспорту, или без паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно смешаться с толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть это сложная, многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая операция – то обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой проверяющий поверит тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного раухера – пусть даже вопреки бьющей в глаза реальности... В принципе, Валечку уже можно отправлять домой, свое дело она сделала...
– Давайте-ка съездим к Гансу, – сказал я.
– Я переоденусь, – сказала княжна.
Она скрылась в своей комнате. Я наклонился к уху Валечки.
– Все меняется, – прошептал я. – Ты летишь домой – прямо сейчас. Я тебя высажу у аэропорта. Выходя, скажешь мне: через час у Ганса – и, естественно, не придешь.
– Ты переигрываешь, Пан, – покачала головой Валечка.
– Я просто делаю другой ход.
– Как знаешь.
Мы замолчали. Валечка, хмурясь, смотрела куда-то в угол. Вышла княжна, в черной юбке и белой кружевной блузке – купили вчера в той же лавочке, где и знаменитый купальник с рукавами. Но на этот раз стиль десятых годов оказался к лицу.
– Я готова, – улыбнулась она.
– В путь.
Машину, которая нам осталась, брал сам Венерт, автомеханик милостью божией, и я сразу отметил это. "Хеншель-Адажио", семидесятого года, драный и мятый – но мотор! Но подвески! Мы выпорхнули на шоссе и полетели к городу, почти не касаясь асфальта.
Но прямым путем к аэропорту нам не дали проехать: примерно в полукилометре от коммерческого центра "Норд" Питерская была перекрыта танками, и всех сгоняли на Хорошевский просек, с которого не было съезда до самого Пресненского узла, там мы покрутились по лепесткам, пытаясь выскочить на Питерскую, но ничего у нас не получилось: аэропорт был прикрыт со всех сторон. Да, пожалуй, не следует лезть туда очертя голову... и вообще – можно уехать в Питер или в Нижний, а уж оттуда потом...
Я крутил руль, жал попеременно то газ, то тормоз, перепрыгивал из ряда в ряд, сквозь синюю пелену вглядывался в обезумевших дорожных полицейских, пытаясь угадать их следующие жесты, сделать так, чтобы оказаться там, куда мне нужно, куда я хочу попасть – а между тем внутри меня рождалось и смораживалось в тяжелый лед глухое, безнадежное отчаяние, и рука непроизвольно тянулась к приборному щитку: включить "дворники", смахнуть, протереть все это, перед глазами, что мешает, застит, не дает увидеть, не дает проехать... Наконец, нас вынесло на зады Геринговского культурного центра, в тихий переулок, прямо к открытым боковым воротам грандиозной подземной автостоянки.
Пешком, оно надежнее... Рассуждая на эту и сопутствующие темы, под руки с двумя обаятельнейшими девушками видимой стороны Земли, я и не заметил, как угодил в ловушку: переулочек, выходящий на Садовую рядом с сибирским посольством, оказался забит народом, мы полезли сквозь толпу, на нас зашикали, и, волей-неволей, пришлось снизить темп и слушать, что говорят. Над головами лениво шевелились трехцветные флаги, было несколько плакатов: "Россия – россиянам", "Толстой! Скажи мне, кто твой друг...", "В единстве – сила". Еле видный над головами, лысый человечек яростно кричал, доносились отдельные слова, понять общий смысл было невозможно. Впрочем, "великая нация" у него получалось очень четко. Что он говорит, что? подпрыгивал рядом со мной парень в спецовке. Спроси что полегче, посоветовал я. Они у него, гады, всегда микрофон отключают, сказал парнишка и полез в толпу. "Гуманный и демократический национал-социализм это..." – донеслось до моих ушей. Таща за собой девочек, я стал продираться по пробитому пролетарием проходу... продвижение проходимца происходило... просто проницательно... Наконец, мы вырвались на тротуар Садовой.
Здесь было ничуть не просторнее. Перед посольским фасадом на тротуаре и узкой полоске бывшего газона – еще два года назад здесь был шикарный газон с полевыми цветами и какими-то экзотическими елочками, карликовыми колымскими соснами и стелющейся полярной березкой – на этом пятачке собралось тысячи две московского люда. Вдоль ограждения тротуара цепью стояли полицейские в защитных шлемах и наплечниках, с дубинками в руках; на стоянке машин виднелись три узколобые морды серых тюремных автобусов.
Между тем у трибуны – или на чем там они стояли? На ящике, бочке, лотке мороженщика? – то есть шагах в десяти от нас, началась возня. Кого-то не пускали, кого-то вталкивали наверх. Вот он, возвысился: красная круглая морда под нашлепкой черных слипшихся волос. Голос не в пример сильнее, чем у лысого, никакой микрофон не нужен. "Сограждане!!!" – даже не надсаживаясь, он перекрыл и шум толпы, и шум уличного движения. "Россия на распутье! И как она пойдет! Знает только Господь! Нам грозят! Справа и слева! И внешний враг! И внутренний! Нас призывают! Хранить верность тому! Против чего отцы! Шли с винтовками в руках! Или присягнуть тому! Против чего восстали! Наши деды! Национал-социалисты! Хотят навечно повязать нас! С дряхлеющей Германией! Передельщики! Желают видеть на нашей шее! Сибирских купцов! И генералов! Не выйдет! Господа! Путь России лежит поверх! Замшелых догм! Не раса и не мошна! А вера! Вот что будет определять! Вехи новой России! Нельзя служить Богу! И маммоне! Ибо сказал Христос! Раздай деньги свои! И иди со мной! Не с Германией! И не с Сибирью! А с Христом! И путем Христа! Мы выйдем из нынешнего мрака! Встав на святой путь!.." Так он вещал минут десять. Мы потихоньку продавливались назад, к краю толпы. Вдруг рядом вспыхнула потасовка: несколько парней в черных кожаных куртках набросились на кучку гемов, черт знает как попавших на этот митинг. Гемы отбивались. Тут же засвистели полицейские свистки, замелькали дубинки. Толпа шарахнулась, девочек оторвало от меня и закружило – впрочем, рядом. Внезапно меня схватили сзади, повисли на руках, подсекли – я упал лицом вниз. Защелкнулись наручники. Я не сопротивлялся, не тратил силы. В конце концов, в моем положении такой вот арест на пару часов, быстрый суд, штраф в полсотни марок – самое лучшее, что можно придумать. Валечка же вполне способна позаботиться о княжне... Так я думал, пока меня волокли за локти, потом заставили бежать... Но мы пробежали мимо тюремных автобусов, обогнули их – там с распахнутой дверцей стоял легковой "Пони". Меня втолкнули на заднее сиденье, один из схвативших меня сел рядом, другой – за руль, и мы рванули с места, как на гонках. Вот это мне уже не понравилось.
– А в чем вообще дело? – как можно агрессивнее осведомился я.
