Татьяна Сорокина - Мыколка
Когда Илья Игнатьевич сказал о поездке в Петербург, глаза Катеньки сразу начали наполняться слезами, и папенька, не выдержав укоряющего взгляда дочери, дополнил свое сообщение.
— Тут на днях я слышал новость. Князь Шеховской с Николкой собираются в Петербург, якобы князь хочет его то ли в гимназию, то ли в лицей устроить, ну не учиться, а надеется он, что тот при его небывалых способностях сможет через месяц-два, экстерном все экзамены сдать.
Слезу у девушки мгновенно высохли и, выскочив из-за стола, она обняла отца за шею…
— Спасибо папенька, я знала, что ты у меня самый лучший, — радостно зачирикала Катенька.
Мадам Боже сделала строгое лицо.
— Кати, девушке вашего возраста не к лицу так выказывать эмоции, немедленно прекратите.
— Да-да, — прохрипел полузадушенный папенька, — пожалуйста, отпусти, а то, действительно, задушишь.
Катя разомкнула объятья и почти побежала к себе.
— Начну собирать вещи, — крикнула она у дверей, — мне надо пересмотреть все платья.
Илья Игнатьевич и мадам Боже, оставшись вдвоем за столом, посмотрели друг на друга. При этом мадам сделала строгую мину на лице, а Вершинин только развел руками.
В отличие от князя и его сына, сборы у Вершинина проходили долго и мучительно, потому, что он собрался в Петербург основательно, большим поездом и притом с дочерью и ее служанками. Сам же Илья Игнатьевич находился в тягостных раздумьях и сомнениях брать ли ему с собой Феклу или нет. Однако та, сама проявила инициативу и после двух удивительных ночей, Вершинин решил, что без своей любовницы он никуда не поедет, а если его дом не будут посещать некоторые знакомые и незнакомые, то тем хуже для них.
И вот, наконец, в первых числах декабря санный поезд тронулся в путь. Илья Игнатьевич, не без оснований, надеялся, что к сочельнику они все же доберутся до столицы. Путешествие их протекало без приключений. В двух отапливаемых кибитках было тепло и уютно. На привалах, многочисленная дворня быстро готовила ужин, и укрытия для сна. Распрягали лошадей и те стояли, уткнув морды в кули с овсом. Пока не выехали из своей губернии, Вершинин все время боролся с соблазном заехать к кому-нибудь из знакомых и хорошенько погулять, но, глянув на Катеньку, отказывался от такого намерения.
И при таком спором движении, к сочельнику они въехали в большой каменный город. Большая часть дворовых людей никогда здесь не бывали и ехали по улицам, полным людей и саней, открыв рот, стараясь быть поближе к барину, чтобы ненароком не попасть в какую историю. Катя тоже смотрела, затаив дыхание, на окружающее, ей все было ужасно интересно. Добравшись до центра города, передние сани с помещиком въехали через ворота во внутренний двор трехэтажного каменного дома. А вскоре там уже стояли все сани и кибитки, заняв почти все пространство двора. Стоял дикий крик и суматоха. Но в эту суматоху выбралась из кибитки Фекла и буквально за несколько минут наступила тишина, в которой был слышен только ее командный голос. Дворник, с окладистой бородой низко кланяясь, открыл задние двери, туда челядь начала заносить все, что было привезено с собой. В это время во дворе появился здоровый купчина и гулким басом стал приветствовать Вершинина.
— Рад, рад, видеть вас ваше Благородие, уж мы так ждали, так ждали. Комнаты давно готовы, ждут вас. А сейчас, не изволите пройти в мои апартаменты, так сказать, передохнуть, пока у вас печи протопят, мы посидим, поговорим, да и дела надо бы обсудить наши? — закончил он вопросительно.
Вершинин согласно кивнул головой. С Порфирием Ивановичем Журавлевым — купцом первой гильдии его связывали давние деловые отношения, этот купец уже давно оптом закупал все его зерно, и практически все оно уходило в Англию. Именно поэтому Илья Игнатьевич свысока смотрел на своих незадачливых соседей, которые, выжимая последнее из своих нищих крепостных, не имели наличных денег, потому, как их не было и у крестьян. Этот дом в Петербурге был построен им на паях с Журавлевым, и сейчас полдома занимал сам купец, а полдома были владениями Вершинина, что для провинциального помещика в Петербурге было очень большой редкостью. Конечно, то, что дворянин якшается с купцом, не очень одобрялось в свете, но Илья Игнатьевич, как практичный человек, положил на это мнение кое-что с прибором.
И, надо прямо сказать, он явно лукавил, когда представил перед Катенькой, что поездка эта предпринята исключительно ради нее. Как бы не так, ему самому надо было обсудить денежные вопросы, со своим партнером.
Они вышли из двора — колодца и зашли в парадный подъезд дома, его стены были украшены в стиле ампир с множеством грубо сделанных статуй раскрашенных под золото. Вершинин поморщился, глядя на эту безвкусицу, зато Катенька, не видевшая ранее ничего подобного смотрела вокруг раскрыв рот.
— Ничего, — думал про себя Илья Игнатьевич, — обтешется Порфирий, к большим деньгам привыкнет, и обстановку начнет менять.
Когда они поднялись на второй этаж, купец гостеприимно распахнул тяжелые дубовые двери и пред ними предстала длинная анфилада из полутора десятков комнат. Катенька восторженно ахнула, ведь высота потолков в них была, такая, что ее скромная спаленка в имении, казалось просто клетушкой.
Большинство комнат, однако, были не освещены.
— Купец есть купец, — подумал про себя Вершинин, — его не переделаешь, ворочает сотнями тысяч, а экономит на свечах.
В гостевом зале, тем не менее, было светло, там суетилась прислуга, накрывая стол. А командовала всем парадом супруга Журавлева Агния Глебовна.
Она, увидев гостей, ахнула, поклонилась и не менее радостно, чем муж начала их приветствовать.
— Ваше благородие, уж как мы рады вашему приезду. А мой Порфирушка все говорил, когда наш дорогой Илья Игнатьевич пожалует, а вот вы и появились!
Прошу, гости дорогие усаживайтесь за стол. А это дочка ваша? Ах, какая красавица! Садитесь, барышня вот сюда, не дичитесь.
Гости расселись, а вслед за ними и Порфирий втиснул свой немалый живот за стол. На столе стояло столько еды, что можно было накормить роту солдат. Поэтому когда Катенька, скромно откушал, чинно промокнула салфеткой ротик, Агния Глебовна всплеснула руками,
— Бог ты мой, что вы барышня, так плохо кушаете, как птичка поклевала! Вот попробуйте десерта хотя бы, сегодня днем из лавки месью Буне взяли. Его в лучшие дома Петербурга берут.
Но Катенька уже не хотела кушать, ее одолевало женское любопытство, и Агния Глебовна, поняв это, увела ее к себе, показывать последние парижские моды и всяческие женские безделушки.
Оставшись вдвоем мужчины, продолжили свой ужин, не забывая выпивать, услужливо наливаемые прислугой рюмки. Затем Журавлев пригласил Илью Игнатьевича в свой кабинет, где вытащил свои конторские книги, другие записи, и они начали свои долгие подсчеты.
***Между тем, князь и Николенька уже давно обживали новое место жительства. Старый особняк на Невском проспекте вновь пришел к жизни больше, чем через десять лет. Не один год в нем горела свеча только в комнате дворецкого, да в людской, где проживали сторожа и дворник. Надо сказать, что за это время они почти забыли, как выглядит их хозяин, который не выбирался из Энска долгие годы. Поэтому его приезд без предупреждения привел их в жуткое замешательство.
Князю дорога далась очень тяжело, и последние перегоны он почти не мог ходить. Поэтому, когда сани извозчика остановились напротив особняка, Николке пришлось выносить из них отца на руках. Тот смотрел на него, слабо улыбаясь, и только одинокая слеза скатилась у него по щеке.
У парадных дверей с чугунными львами, он поставил князя на землю и, поддерживая его одной рукой, начал стучать в дверь молотком, висевшим для этой цели. Прошло не меньше десяти минут, когда в одной из комнат первого этажа появился неяркий свет. И вскоре старческий голос из-за дверей спросил, чего нужно поздним визитерам.
— Энгельбрект, — открывай, это я, — устало проговорил князь.
За дверью охнули, что-то упало, загремело, и начались поиски упавшего ключа.
Николка между тем вопросительно посмотрел на отца.
Тот улыбнулся.
— Да Ванькой дворецкого когда-то звали, это дед твой, мир его праху, пошутил, назвал парня Энгельбректом, и откуда только имечко выкопал. А тому впору и пришлось, ходил по молодости довольный. А потом так и остался с именем этим, теперь уж, наверно, до смерти.
Дверь все же со скрипом открылась, и Николка занес князя в холодный темный вестибюль.
— Ваше Сиятельство, что же с вами приключилось, таким больным заявились? — взволнованно заговорил высокий старик, с примечательными пушистыми бакенбардами, одетый в потрепанный мундир с золотым шитьем. Если Николка уже не знал, кто это такой, он бы точно принял его за отставного генерала.
— Погодите с разговорами, покажите лучше, куда надо князя нести, — прервал он излияния дворецкого.
