Татьяна Сорокина - Мыколка
— Да, да войдите, — крикнул генерал и посмотрел в сторону двери. В нее зашел его секретарь и, извинившись, положил на стол свежую корреспонденцию, ту, которую, по его мнению, должен был прочитать сам граф. После этого он посмотрел на своего начальника, ожидая его распоряжений.
— Благодарю вас Михаил, можете быть свободны, — сказал Бенкендорф и взглянув в последний раз в окно, уселся за стол и начал просматривать конверты. Он рассеянно перекладывал их из стопки в стопку, как вдруг его внимание привлекло одно из писем.
— Хм, неужели Андрей решил напомнить о себе, — подумал он с легким недоумением. — Ведь почти десять лет не писал, и вот вдруг вспомнил.
Он осторожно разрезал конверт и развернул лист бумаги, на котором четким кружевным почерком было написано:
Ваше Сиятельство, Александр Христофорович, обращаюсь к вам с настоятельной просьбой, прошу поспособствовать мне в получении аудиенции у его Императорского величества Николая Павловича.
Дорогой друг, Саша! Прибегаю к твоей помощи, как последней надежде. Надеюсь, что в память о нашей боевой дружбе, ты сможешь мне помочь.
Бенкендорф внимательно прочитал все до последней строчки. Посидел, кое-что, соображая, затем вновь начал изучать письмо, по ходу делая некоторые выписки.
Затем посмотрел на свой ежедневник, хотя он и без него знал дни и часы, когда должен был докладывать императору.
Немного погодя, он вышел в приемную, где сидел адъютант.
— Михаил, будьте любезны, пусть мне составят небольшую справку по князю Шеховскому Андрею Григорьевичу. Ну, как обычно, где служил, звания, чем отличился, награды и прочее. Мне эта справка необходима к четвергу.
— Будет исполнено ваше высокопревосходительство, — ответил поручик, поедая глазами начальство.
Через два дня Александр Христофорович прибыл на доклад в Зимний дворец. Его императорское величество было в неплохом настроении. У него сегодня прошли рези в животе, беспокоившие почти целую неделю. И поэтому начальника 3 отделения своей канцелярии, пришедшего на доклад, он встретил улыбкой.
— Как поживаете, Александр Христофорович, чем сегодня обрадуете?
Памятуя о своей нужде, Бенкендорф благоразумно отложил пару дел, которые могли вызвать неудовольствие государя, и поэтому довольно быстро сделал доклад. Затем они обсудили несколько проблем и тут Александр Христофорович начал выкладывать свою просьбу.
— Всемилостивейший государь, — начал он, — получил я на днях письмо от давнего друга, боевого товарища, вы, наверняка его тоже хорошо помните — это князь Андрей Григорьевич Шеховской. Много лет назад у него в семье случилась беда, в горячке скончались его супруга и малолетний сын. И сейчас он последний из рода Шеховских. Но, вот в этом году, он узнал, что у него имеется внебрачный сын от крепостной крестьянки, ну эта история требует отдельного рассказа. Так вот, в своем отцовстве он уверен и просит аудиенции у Вашего Императорского Величества, чтобы нижайше испросить у вас дозволения на запись его сына в пятую часть родословной дворянской книги Энской губернии.
Император нахмурился.
— Александр Христофорович, вы ведь знаете мою точку зрения на данный вопрос. Мы не можем бесконечно плодить элиту, разбавляя ее простолюдинами. Это, в конце концов, обесценивает само понятие дворянина. Ну, вот как в случае с князьями в начале нашего века, когда их было видимо невидимо. И только срочные меры, привели к тому, что этот титул стал более или менее значимым. Понимаю ваше стремление, как благородного человека помочь боевому товарищу, но я пока колеблюсь, может, вы хотите еще что-нибудь добавить, ведь понятно, что если бы просьба князя Шеховского претила вашим убеждениям, вы бы не обратились ко мне.
— Всемилостивейший Государь, Николай Павлович, в первую очередь хочу напомнить, что Александр Григорьевич Шеховской последний из своей фамилии и с его смертью прервется старинный род, давший Российской империи многих военачальников и государственных деятелей. Даже по этой причине можно было бы удовлетворить его просьбу, естественно убедившись в том, что самого князя некие злоумышленники не ввели в заблуждение по поводу сына. Во-вторых, хочу, как боевой друг князя, особо подчеркнуть его преданность царской фамилии и могу привести такой факт, в недобром 1825 году, заговорщики, привлекая все новых членов для своих замыслов, даже помыслить, не могли о привлечении к их заговору Шеховского, зная его, как абсолютного противника таких действий.
И потом, вы знаете государь, он пишет такие интересные вещи про своего обретенного сына, что если бы это писал кто-то другой, я бы просто в это не поверил. Это же сказка просто какая-то.
И минут десять Бенкендорф пересказывал императору историю Николки.
Заинтригованный Император, в конце беседы имел озадаченный вид.
— Понимаете Александр Христофорович, вы рассказали мне крайне удивительную и невероятную историю. Я на основании вашего рассказа еще не пришел к определенному выводу, но согласен дать приватную аудиенцию князю, исходя из его заслуг перед отечеством и преданностью нашей семье. Но на аудиенции он должен быть с сыном. А вы, до этого, со своей стороны должны проверить его утверждение о том, что это именно его сын, чтобы мое решение, какое оно бы не было, впоследствии не выглядело глупо.
На этом беседа закончилась, Бенкендорф откланялся, оставив Императора великой страны в большом недоумении. Действительно, тот никогда не слышал, что человек с детства бывший не в своем уме, может поправиться и стать умнее многих.
Довольный, что смог выполнить просьбу старого друга, Александр Христофорович в этот же вечер написал письмо князю, в котором известил, что тот может выезжать в Петербург, и обязательно с сыном и доказательствами их родства, какие он сможет предоставить. Его Императорское Величество соизволил назначить ему приватную аудиенцию, во время которой князь сможет изложить свою просьбу.
***Когда князь прочитал ответное письмо, своего старого друга, он был вне себя от радости, которой не преминул поделиться с Николенькой. Но затем, когда он прикинул, когда ему назначена аудиенция, то озаботился скорым отбытием. Пришлось ему навестить губернатора и, воспользовавшись связями, получить подорожную, для быстрейшего проезда. Так, что через три дня тепло одетые в сопровождении двух слуг они отбыли на почтовой тройке в сторону Петербурга
Прогоны между станциями ничем друг от друга не отличались, редкие деревеньки, в которых почти не было видно людей, еще более редкие села, и вновь леса, перелески, замерзшие реки, по которым в большей мере пролегал их путь. На станциях ругань проезжающих, ссоры из-за лошадей. Но надо сказать, что перед князем станционные смотрители вытягивались во фрунт, чувствуя нюхом, что этому дворянину надо дать лошадей в первую очередь. Но вот на одной из таких станций Николке пришлось в первый раз вступиться за честь фамилии.
Они сидели в чистой половине небольшого одноэтажного здания и перекусывали, ожидая, когда им подадут лошадей. Они были, как раз на очереди, когда, широко распахнув дверь. в комнату зашел грузный краснолицый мужчина в вицмундире и окинув пренебрежительным взглядом присутствующих, закричал, обращаясь к смотрителю.
— Эй, человек, быстро мне лошадей!
Тот, кинув опасливый взгляд на князя, заявил,
— Так лошадей пока нету Ваше Высокоблагородие, вот их Сиятельство сейчас очередь подошла. Они-с возьмут-с и тогда сразу вам будут лошадки.
— Ты, что не понимаешь скотина кого задерживаешь! — начал распаляться чиновник, — ты у меня завтра вылетишь со службы, — это я тебе говорю — надворный советник Сидоров.
Князь сидел молча, и слегка усмехаясь, в седые усы, смотрел на Николку. Тот решительно встал и подошел к буяну.
— Ваше Высокоблагородие господин Сидоров, позволю заметить, что вы ведете себя неподобающим для дворянина образом, — сказал он.
Пьяный чиновник оглядел Николку с головы до ног и не найдя в нем ни больших воинских чинов, ни знаков гражданской службы, крякнул, и молодецки размахнулся, чтобы ударить в ухо. Но Николки там уже не было, а вот его ответный удар отбросил толстяка обратно в двери, которые он так и не закрыл. Несколько военных, также ожидающих лошадей, и пьющих за соседним столом загомонили, и захлопали в ладоши. А князь встал и, сбросив теплый плащ, остался в гусарском мундире, увидев вышитые золотом дубовые листья на воротнике его мундира, все вояки вскочили из-за стола и дружно приветствовали генерал-майора в отставке. Между тем лежащий на полу надворный советник пришел в себя и, потирая челюсть, попытался встать. Когда его взгляд упал на мундир князя, он побелел от страха, и начал незаметно выползать на улицу. Его никто не преследовал, хотя из уст поддатых армейских были слышны реплики вроде, той, что шпаку, который не хочет благородно биться на шпагах, или стреляться, надо бы еще раз начистить рыло, чтобы в следующий раз вел себя достойней.
