Алексей Борисов - Смоленское направление. Кн. 3
Как ни парадоксально, но это был единственный верный план на тот момент. Конница Свиртила могла успешно противостоять отряду, превышающему в два раза их численность, и имела равные шансы, если врагов было бы полторы сотни. Но всё это, при одном условии — ровное поле для битвы.
— Дарож! Вернись на поляну, посмотри, что там такое, и если будет возможность, узнай у жмудинов, зачем они сигнал подавали. — Приказал Витовт, самому младшему в своём десятке.
Разведчик отсутствовал недолго. Вскоре он уже докладывал Свиртилу о желании маленького отряда присоединиться к землякам, так как деваться им было некуда. Ответа ждать они будут до полудня.
— Понятно, — с ухмылочкой ответил Свиртил, — Лошадей-то мы забрали, а нас, в этих краях, ох как любят. Живыми до дома они не дойдут. Дарож, скачи, передай, чтоб бросали всё и догоняли. Мы идём к нашим повозкам, пусть идут по следу, ждать их никто не будет.
Добравшись до своего лагеря, литвины сняли маскировочную сеть, натянутую вдоль дороги, а подпиленные деревья так и оставили. Может, кому и сгодятся. Через пару часов, немного выросший в численном отношении отряд двинулся в обратную дорогу, к Изменке. Вернувшие своих лошадей жмудинские рыцари настолько обрадовались, что вечером, на стоянке, наперебой рассказывали Свиртилу о своих приключениях. Как они оказались в Гнезно, как венецианцы отправили с караваном вместо себя слуг, переодев их в свои одежды, и как трое друзей вынашивали планы, этот караван ограбить.
— Ты хочешь сказать, что не знал о грузе в телегах?
— Кабы я знал, что там камни, разве я б оставался с ними? — Жмудин подул на мясо только что снятого с огня зайца, — Дядька мой, князь Гердень, так мне и сказал перед отъездом: — Держи с торгашами ухо востро, слишком тяжела их поклажа. Вот я и надеялся до последнего.
— А ты как там оказался? — Спросил Свиртил у второго собеседника.
— Через два дня после Купалы,* к отцу хлыщ какой-то приехал, вроде наёмное войско собирал. Тогда они и договорились обо всём. Мне сказали — я пошёл.
(Праздник летнего солнцеворота — солнцестояния. В 1241 г. приходился на 24 июня).*
Третий рыцарь был тот самый языкатый, который и разговаривал со Свиртилом у перевёрнутой повозки. От своих друзей он отличался более осмысленным взглядом на жизнь и здравым прагматизмом. Отец послал его посмотреть на наёмное войско и доложить, есть ли смысл ввязываться в авантюру, предложенную венецианцем.
— Слишком уж хитро в этом деле накручено. Балты за топоры взялись, в дружины собираются, крестоносцев режут, а тут, эти италийцы. Мол, зачем землю свою освобождать? Прибытка от этого не будет. Вот вам серебро, идите других бить.
— Тут, мне всё ясно. А что вы дальше собрались делать?
— Как что? Если в этих возках камни, значит, есть другие возки, в которых серебро. Я так понял, ты их искать будешь, вот мы и сгодимся. Войско большое нанять — много серебра потребует, и охрана там не как тут. За долю в добычи мы согласны.
Свиртил не стал разочаровывать прибившихся к нему воинов. Если уже в Гнезно вместо золота лежали булыжники, значит, сокровищ тут не будет. Вероятнее всего выглядела версия с подкупом балтийских князей. Кто-то переиграл Лексея, а возможно, и не только его. Теперь требовалось быстро покинуть эти земли, пока по следу меркурьевцев не послали настоящее войско.
В Изменке отряд Свиртила оказался после полудня. Расположив телеги у берега, первыми на плот забрались рыцари Витовта. Началась переправа. Паромщики перевозили за раз трёх коней и столько же людей. Когда на противоположный берег ступил последний меркурьевец, обоз, ждущий своей очереди в Изменке, подвергся нападению. Литвины всё видели своими глазами, но сделать ничего не могли. Часть отряда была обречена. Бой продлился минут десять. Жмудины бились храбро, даже сумели дать возможность пятерым безоружным пруссам уйти по воде, вплавь, но возничие предпочли умереть, вооружившись кирками и лопатами.
Нападение вышло внезапным. Пятеро крутившихся у перевёрнутых рыбацких лодок эстов, вдруг подняли припрятанные луки и практически с сорока шагов выпустили по стреле. После этого они побежали в сторону домов, а им навстречу, скорым шагом, уже спешили саксонцы, за которыми ехал на лошади Рихтер в окружении своих приближённых. Остальные эсты шли вдоль песчаной косы с юга. Наступление было беспорядочным, но когда четверо на одного, даже слабо подготовленный воин чувствует силу.
— Свиртил! Отомсти за нас!
Мсти! Мсти! Мсти! Последние слова эхом пронеслись по водной глади озера. Паромщики стояли на плотах, опустив головы. О засаде они знали, но побоялись рассказать. Взятые в заложники их семьи, находились в такой же опасности, как и они. Свиртил всё понял и повернул коня в сторону Пнёва.
— Мы отомстим, но потом, когда никто не будет нас ждать. Клянусь, они пожалеют. — Свиртил пришпорил лошадь. — Вперёд!
Пять десятков всадников удалялись от переправы, а в Изменке тем временем, потрошили телеги. Почувствовавший себя на минуту триумфатором, Рихтер не верил своим глазам. Добычи не было. Сотни наёмников, являвшиеся в мечтах — растаяли как утренний туман. Жена Гюнтера вновь стала недосягаема, как впрочем, почёт и уважение в Дерпте. Расспросить у мёртвых, куда подевались сокровища венецианского каравана, не представлялось возможным. План быстрого обогащения рухнул.
Пройдя Нарову с опережением графика в один день, кеч 'Марта' рассекал воды Финского залива. Держась в прямой видимости берега, мы шли к Кунде. Освоившись со штурвалом, Соболёк подменял Игната каждые четыре часа и так — с утра до самого вечера. Труд рулевого, без гидроусилителя руля, несмотря на все редукторы очень тяжёл. Сулев и Улеб, соответственно помогали отцу и дяде, вращая колесо по команде, в нужную сторону. Как только начинало темнеть, кеч подходил к берегу и мы становились на якорь. Первая неприятность, с которой экипаж столкнулся в море — была банальна. Имя ей — 'морская болезнь'. Четверо новгородцев, только и мыслили, поскорее оказаться на берегу, периодически свешиваясь за борт, вызывая Нептуна. Суточная стоянка в посёлке Тарванпеа (старое название Кунды) стала для них своеобразной наградой за пережитое двухдневное морское путешествие. Особенно, когда они выменяли у сыновей Игната и Вани Лопухина, сэкономленное сухое вино. Ребята охотно поменяли его на курагу, отдавая предпочтение лакомству.
Соболёк примостился рядом с жующими сушёные абрикосы и стал рассказывать.
— Тут, невдалеке, лежит знаменитый камень Линды.
— А кто такая Линда? — Поинтересовался Ваня.
— Старики говорят, что Линда была женой великана Калева. И случилось так, что он умер. Линда положила его на землю, и решила возвести над умершим мужем курган. День и ночь она носила огромные камни в своём переднике, курган был практически завершён, и оставалось положить последний камень — вершину, но подходящего по размеру валуна нигде не могла найти. Тогда она отправилась сюда, в это место.
— Дяденька Соболёк, а как велик этот камень?
— Три десятка мужчин, взявшись за руки и обступив его, смогут обнять камень. Высота же его…, в пять человеческих ростов.*
(Соболёк немного увеличил размеры. Высота камня Линды семь метров, а диаметр сорок).*
— Ого, такой и всеми самолвинцами не сдвинуть с места. — Удивился Улеб.
— Так вот, — продолжил рассказ Соболёк, — Подняла она этот камень и понесла, но он настолько был тяжёл, что завязки передника не выдержали и лопнули. С тех пор, камень так и лежит там. Огорчилась Линда, пошла обратно и так расстроилась, что заплакала. Не смогла она достроить курган для своего мужа. Из слёз её образовалось целое озеро Юлемисте. Утёрла она лицо и сказала людям: — Стройте здесь свои дома в память о моём муже, а если прекратите строить, то озеро затопит вас всех.
— А курган где находится? — Спросил Сулев.
— В Вышгороде. Тоомпеа он называется. С тех пор, люди не прекращают строительство, а если кто-то скажет, что всё построено — предсказание сбудется.
— Дяденька Соболёк, — не унимался Ваня, — мы в Вышгород зайдём?
— Ну, если погода позволит, то в Колывани мы послезавтра будем, там всё своими глазами увидите.
Соболёк как накаркал. Не дойдя до Колывани двадцати миль, мы вынуждены были переждать шторм в устье Ягалы. И всё благодаря барометру, который оградил нас от лишних неприятностей. Как только стрелка показала понижение давления до семьсот тридцати миллиметров ртутного столба и уныло продолжила ползти вниз, мы повернули к реке. Набежавший порывистый ветер сначала принёс дождь, а затем, на море разыгралась буря. Песок дюн смешался с водой, и матового цвета волны накатывались на берег, одна за другой, соревнуясь между собой в высоте гребня. Смотреть на разбушевавшуюся стихию очень хорошо из окна уютного отеля, либо укутавшись в плед, на защищённой террасе, попивая горячий кофе, или потягивая выдержанный коньяк, раскуривая ароматную сигару. Ничего этого у меня не было, только интересные собеседники. Спрятавшись в рубке от дождя, компанию мне составили Снорри и Игнат с Собольком. Изредка заглядывал Ваня, справляясь у Стурлассона, не закончилась ли его вахта. Свей отрицательно водил головой из стороны в сторону, и юнга, поправляя капюшон дождевика, вновь выходил на палубу. Мы обсуждали погоду.
