Александр Мазин - Государь

Однако заговорщиков было четверо, а Олав – один.

Он знал всех четверых: то были его собственные люди. Из тех, кто громче всех кричал о том, что удача покинула Олава. И еще он знал, что они – хорошие воины, умелые во владении железом.

Олав родился сыном конунга и страха не ведал.

Но он был глубоко оскорблен тем, что собственные хирдманы предали его.

– Вы клялись мне в верности! – воскликнул Олав, обнажая меч. – А теперь ищете моей смерти! Ледяной ад Хель – подходящее место для таких, как вы!

– Если бы мы искали твоей смерти, Олав Трюггвисон, то ты был бы уже мертв! – заявил конунгу Снорри Черный из Вестфольда, могучий викинг, присоединившийся к хирду Олава после битвы у Датского Вала, потому что не пожелал креститься. – Но мы лишь хотим, чтобы ты уступил место вождя более достойному, потому что удача твоя иссохла, как вода в летней луже. Осталась только грязь, не способная утолить жажду даже лягушки.

– Это у тебя, Снорри, в жилах не кровь течет, а грязь! – гневно зарычал Олав и, прыгнув вперед, отсек Снорри правую руку повыше локтя.

Трое других от неожиданности подались назад: не предполагали, что Олав рискнет напасть первым.

– Ха! – воскликнул Трюггвисон, вновь вздымая меч. – А я ошибся! Всё-таки кровь, а не грязь! Да так много, будто я свинью зарезал!

С этими словами Олав ударил мечом по шее Снорри, и удар этот был смертельным, однако трое других предателей уже опомнились и сами напали на конунга.

Олаву пришлось туго. Удары сыпались со всех сторон, а у сына Трюггви даже щита с собой не было, так что пришлось отбиваться мечом и секирой.

Но Олав был так хорош в пляске острого железа, что сумел ранить еще двоих предателей, прежде чем третий нанес ему страшный удар топором по голове.

От этого удара шлем конунга разошелся, лезвие топора прошло сквозь подшлемник и увязло в голове Олава.

Однако поразив, предатель раскрылся, и Трюггвисон с яростным криком воткнул меч ему в грудь. Клинок конунга пробил доспех, сломал ребро и вошел в легкое.

Отмстив, конунг упал бездыханный, с топором, торчащим из головы, но его обидчик тоже прожил недолго: захлебнулся кровью. Двое же уцелевших вырвали меч Олава из груди убитого – в доказательство, что конунг мертв, – и поспешили с этой вестью вниз, к кораблям.

Они хотели представить дело так, будто сами непричастны к смерти Олава, однако их свежие раны говорили об обратном, а у Олава в хирде было довольно людей, ему преданных. В их числе были ирландец Эмон и Халльфред по прозвищу Трудный Скальд, этот последний и изобличил предателей.

Но у заговорщиков в хирде тоже было немало друзей, и среди них – шестеро кровных родичей. Так что хирдманы разделились и встали друг против друга.

И была битва, в которой бесполезно, но не бессмысленно (ведь речь шла о чести) пролилось много крови, и победили те, кто был верен конунгу Олаву.

И главная заслуга в этой победе принадлежала Торстейну Бычьей Ноге, который, помня слова отшельника, встал на правильную сторону и тем смутил бунтовщиков, надеявшихся увидеть его своим хёвдингом. Торстейн же принес на берег того, кого мятежники сочли мертвым. Не удивительно, что они ошиблись, ведь добрый боевой топор застрял в голове конунга. Вернее, им так показалось, потому они и не добили Олава. Зачем добивать мертвеца?

Однако правы оказались не они, а отшельник. Семь дней пролежал без памяти Олав Трюггвисон, потому что хорош был удар Снорри Черного. Другого он непременно отправил бы в Валхаллу, но, как сказано выше, Олаву была назначена другая судьба, и его черепная кость оказалась покрепче железного шлема.

Семь дней поил его, беспамятного, ключевой водой Халльфред Трудный Скальд, а на восьмой конунг очнулся и потребовал пива.

Многое увидела душа Олава, блуждавшая в иных мирах, пока тело пребывало в неподвижности, но говорить об этом конунг не стал. Оплакал погибших верных, простил тех мятежников, что остались в живых, а едва смог встать на ноги, немедленно отправился к отшельнику и принял Крещение. По примеру конунга крестились и его хирдманы, а мудрый отшельник сказал, что Олав Трюггвисон станет знаменитым конунгом и совершит немало славных дел, многих людей обратив в христианскую веру.

Об одном лишь печалился Олав: в недавней битве погиб ирландец Эмон.

На той земле провели викинги зиму – в доме одного из местных ярлов, который счел это честью, потому что лучше с честью принять будущего конунга Норвегии, чем сделать то же самое под угрозой его меча.

Впрочем, ни Олав, ни его викинги не делали худого, ведь они теперь были христианами, а христианам не подобает обижать единоверцев.

Немало времени провел Олав со святым человеком, и тот поведал, что мудрость его – от Бога проистекает. От Бога же и предвидение будущего и иные чудесные дела. Всю зиму учились Олав и его люди правильной вере, не забывая, впрочем, и о плотских надобностях. А весной, взявши с собой двух священников из местных, покинули Сюллинги и направились к берегам Англии.

– Жаль, что мы теперь – христиане, – сказал конунгу Торстейн Бычья Нога, когда они сошли на берег в английской гавани. – В этой стране можно было бы поживиться.

– Однако мы не станем этого делать, – заявил Олав. – Крещеным не подобает грабить таких же крещеных. Но я думаю, Иисус позаботится о том, чтобы мы не остались в проигрыше.

– Наверное, ты прав, – не стал спорить Торстейн. И вздохнул, потому что хорошую драку он любил не меньше, чем набитый кошель.

Они шли рядом, и встречные уступали дорогу, потому что нореги были высоки ростом, дорого одеты и выглядели грозно. Этим они привлекали всеобщее внимание, особенно внимание женщин, ведь Олав Трюггвисон, как сказано ранее, был очень красив, да и Торстейн весьма хорош собой.

– Однако мы пришли, – заметил Торстейн. – Думаю, это и есть тинг англичан.

И верно: перед ними лежало обширное пространство, заполненное людьми.

Тут им никто не уступал дорогу, потому что толпа стояла плотно, и все старались расслышать, что происходит в центре, где высился шатер конунга и еще несколько – местной знати.

– Подождем, – сказал Олав, решив, что негоже ему, роняя честь, самому расталкивать английских бондов.

Ждали они недолго, так как хирдманы Олава, увидев, что конунг остановился, поспешили к нему и быстро проложили проход сквозь толпу англичан.

Многие ворчали, однако противиться не смели. Даже те, при ком было оружие.

Выйдя в первые ряды, викинги остановились.

– Это что же, здешний хёвдинг-законоговоритель? – поинтересовался Торстейн, указав на высокого англичанина в дорогих доспехах и красивом желтом плаще.

Человек в желтом громко вещал что-то, взмахивая рукой и указывая в сторону конунгова шатра, рядом с которым, в окружении воинов, стояла красивая, богато одетая женщина в тонкой золотой короне.

– Не иначе как это жена здешнего конунга или его дочь, – пробормотал Олав. – Она хороша, верно?

Бычья Нога громко рассмеялся.

– Попробуй поговорить с ней, – предложил он. – Дочери конунгов тебя любят!

– Ну да, – охотно согласился Трюггвисон. – Я ведь и сам – конунг.

– Морской! – уточнил Торстейн и рассмеялся еще громче, привлекая всеобщее внимание. Ярл в желтом плаще нахмурился: решил, видно, что смеются над ним.

– Не забывайся, Бычья Нога, – строго произнес Олав.

– Но ведь ты и есть морской конунг, – Торстейн был простоват и говорил то, что думал. – И так будет, пока землей твоего отца правит Хакон-ярл.

Тут Бычья Нога поймал взгляд англичанина в желтом плаще и ухмыльнулся так нагло, что англичанин нахмурился еще больше.

– Я не прочь подраться, – сказал Торстейн Олаву. – По-моему, этот болтун хочет того же. То, что мы теперь – христиане, не помешает мне проучить его, если он сам напросится?

– Похоже, это важный человек здесь, в Англии, – заметил Олав, рассеянно глянув в сторону человека в желтом плаще. – Постарайся его не убить.

И тут же забыл об англичанине, потому что увидел, что жена конунга (а может – его дочь) идет к нему.

Нет, красавица-англичанка не пошла к нему прямо. Она часто останавливалась, чтобы бросить пару слов то одному важному англичанину, то другому.

Но Олав неплохо разбирался в женщинах, и взгляды, которые красавица иногда бросала в его сторону, говорили сыну Трюггви о ее намерениях так же ясно, как вздувшийся парус показывает направление ветра.

Однако не всем намерения дочери (или жены) конунга были так же хорошо понятны. Англичанин в желтом плаще определенно решил, что красавица идет к нему. Он перестал хмурить брови, приосанился и повернулся так, чтобы большая золотая фибула засверкала на солнце.

Зря. Женщина прошла мимо него и остановилась напротив Олава.