Первый БПЛА Второй Мировой - Максим Арх
Он двигался осторожно, пригибаясь, следуя вдоль кустарников. Через некоторое время впереди показались крыши — небольшая деревушка.
Остановился, присел в тени и стал наблюдать.
Деревня выглядела мирно. Никаких солдат, никакой военной техники. Мужиков, как и следовало ожидать, видно не было. Оно, собственно и понятно — кто на фронте, кто успел эвакуироваться. Остались только старики да женщины: кто-то воду таскал, кто-то дрова рубил, кто-то копался в огороде. Всё казалось тихим, почти мирным.
Разведчик выждал несколько минут наблюдая за происходящим, и ничего необычного не увидев осторожно стал двигаться вдоль изгороди, стараясь не шуметь.
Согнувшись, пробирался между заборами, проверяя окна. Первое — пустое. Второе — тоже. А вот в третьем доме, что был ближе к окраине, заметил движение.
Внутри сидел седой старик с густой бородой. Он согнулся над печкой и, вероятно, собирался её растопить. Немцев видно не было.
Сергей осмотрелся по сторонам и тихонечко, одними пальцами постучал в окно.
От неожиданности дед вздрогнул, повернул голову, потом поднялся и направился в сени. Вскоре скрипнул засов, и дощатая входная дверь медленно отворилась.
Бородач удивлённо посмотрел на гостя своими старческими мутными глазами и хрипло спросил:
— Ты кто, парень?
— Не бойся, я свой! — ответил Сергей вновь оглянувшись.
— Э-э, свой? — протянул тот недоверчиво.
— Конечно, свой. Неужели форму не видишь?
— Вижу… ага… — старик чуть прищурился, будто стараясь рассмотреть знаки отличия.
— Да свой я, свой… — заверил Кудрявцев и задал насущный вопрос: — Немцы в деревне есть?
— Нет, нету, — замотал головой хозяин дома. — Приезжали вчерась. Диверсантов искали. — Он кашлянул, и чуть виновато улыбаясь, добавил: — Может тебя?
— Может. А где они теперь?
— Так это, обошли дома, велели в оба глядеть, да и уехали. Что им тут делать-то…
— Понятно. Слушай, батя, я советский разведчик. Потерял группу, ищу своих. Пустишь отдохнуть?
— Ага… э-э, пущу, а почему бы и нет… раз советский, — дед, кряхтя отступил в сторону, махнул рукой. — Проходи сынок.
— Благодарствую, — произнёс уставший разведчик и шагнул в дом.
Бородач, приветливо улыбаясь, подвинувшись, пропустил гостя, а потом закряхтев, чуть согнулся. И тут Сергей, успев увидеть в руках у хозяина топор, почти в то же мгновение почувствовал сильную боль в затылке. После чего мир исчез.
* * *
Интерлюдия
Москва. 16 апреля 1942 года
В тесной комнате штаба 4-го управления НКВД, занимавшегося координацией партизанского движения на оккупированных территориях, стоял тяжёлый запах табака. За окном, завешанном плотными шторами, гудел ветер, а в городе, несмотря на военное время, жизнь продолжала свой ход: где-то слышались гудки машин, где-то раздавался приглушённый смех.
Но здесь, в этом кабинете, время словно застыло, подчинённое суровой реальности войны.
Генерал-майор Алексей Романович Пономарёв, крепкий, широкоплечий, с густыми седеющими бровями, стоял у окна своего кабинета и смотрел, как с улицы медленно поднимается туман — смесь пара и весенней измороси. На подоконнике лежала папка с докладом.
В кресле напротив, согнувшись над картой западной части СССР, сидел полковник Николай Павлович Малкин — высокий, жилистый, с бледным лицом и чуть осипшим голосом от постоянного недосыпа. Его пальцы, испачканные чернилами, пробегали по отметкам и флажкам, которыми были отмечены точки недавних забросок.
— Так что там у тебя, Николай Павлович? — Пономарёв откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его голос был низким, с едва уловимой хрипотцой, выдававшей долгие ночи без сна.
Полковник вздохнул, потирая висок. Он выглядел моложе своего начальника, но тёмные круги под глазами и напряжённая линия рта делали его старше своих лет.
— Группа на связь не вышла. И до точки встречи не долетела. По всему выходит, что самолёт был сбит, — Малкин говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. — У группы, разумеется, была рация. В случае непредвиденных обстоятельств они должны были выйти в эфир на запасной частоте. Но… тишина. Ни одного сигнала принять не удалось.
Пономарёв нахмурился, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую складку.
— Значит, сбиты? — переспросил он, хотя ответ был очевиден. — И это несмотря на то, что заброска была ночью!
— Увы, товарищ генерал-майор, — полковник развёл руками. — Вероятно, немцы усилили противовоздушную оборону в тылу. Их зенитки, похоже, теперь бьют даже в темноте. Или… — он замялся, — или у них есть разведданные. Кто-то мог сдать маршрут.
Хозяин кабинета резко выпрямился, его взгляд стал острым как лезвие.
— Предательство? Ты это серьёзно?
Заместитель покачал головой, словно отгоняя собственные мысли.
— Пока не знаю. Но три группы подряд… Это уже не случайность. Либо немцы слишком хорошо подготовлены, либо у нас течь. Надо проверять.
— Очень плохо. Очень! — генерал-майор ударил кулаком по столу, отчего карандаши и бумаги слегка подпрыгнули. — У нас с вами приказ от товарища Сталина: обеспечить максимальное содействие партизанскому движению в Белоруссии. И не просто содействие — мы должны создать там такую силу, которая будет мотать немцам нервы, срывать их поставки, взрывать мосты, пускать под откос поезда! А мы теряем людей, даже не доставив их до места! — Заместитель соглашаясь кивнул, и хозяин кабинета заговорил более сдержанно. — Я думаю вы прекрасно понимаете, что партизаны — это наш козырь. Немцы давят нас на фронте, а их самолёты бомбят наши города. Но в тылу… в тылу у них нет и не должно быть покоя. Каждый партизанский отряд — это заноза, которая не даст им спокойно спать. Немцы должны бояться лесов, бояться дорог, бояться каждого шороха! И тогда это будет существенная помощь войскам, сражающимся на передовой!
Генерал-майор Пономарёв встал и заложив руки за спину прошёлся по комнате. Его шаги гулко отдавались в тишине кабинета. Он остановился у карты, висевшей на стене. Красные и синие линии пересекали Белоруссию, отмечая фронт, оккупированные территории, предполагаемые маршруты и точки высадки.
— Партизаны — это не просто заноза, Николай Павлович, — сказал он, не отрывая взгляда от карты. — Это огонь, который мы разжигаем в тылу врага. Каждый взорванный мост, каждый подбитый грузовик — это удар по их тыловому обеспечению. Это меньше снарядов на фронте, меньше горючего для их танков, меньше хлеба для их солдат. Мы не
